Кто убил их всех

Несмотря на это: наша жизнь продолжала быть тихой и размеренной, хоть и все понимали, что так, как было раньше – не будет больше никогда.

В это время – я впервые влюбился. Книга моего папы вызвала у учёных новую волну интереса к вертам; поэтому: в наш городок приехало ещё несколько семей. Среди них: была одна девочка – она показалась мне очень красивой. Я не знаю, что тогда со мной произошло, но мне показалось, что когда я увидел её: те проблемы и страхи, которые мучали нас все уже давно – куда-то ушли. Я почувствовал силу у себя между ног. Так ведь это бывает – когда ты влюбляешься?

– Не знаю, сынок, – сказал мне папа, когда я спросил его об этом в одну их тех ночей, когда он брал меня смотреть на звёзды, – понаблюдай за собой сам – может, хоть тебе удастся раскрыть вечную тайну любви, не подвластную ни одному учёному.

А потом – мама умерла. А я – совсем и не плакал.

Она умерла как раз вовремя – у неё заканчивались холсты и краски, а на новые поставки этих «бесполезных» предметов – можно было не надеяться ещё ближайшие несколько лет, пока шла война. Никому, кроме мамы – искусство и живопись – были не нужны. Я не мог представить маму, оказавшуюся не в силах рисовать. Она много болела – но всё равно не выпускала из рук кисти, хоть и рисовать стала – совсем слабо. Я не мог представить маму: без вечно грязных и разноцветных пальцев и фартуков на груди, и без кисточек в руках.

Как оказалось: никто не мог представить её – самого настоящего художника – без кисточек. Поэтому, ей похоронили вместе с лучшими её работами и со скрещёнными кисточками на груди – как древнеегипетских фараонов, о которых рассказывал на уроках истории господин Лендель.

Я совсем не плакал. Впервые я заметил то, что плачу по своей маме – только через три недели. Но быстро перестал. Мне было легко не горевать по ней: она любила только свои картины и папу. Меня – она не очень-то и жаловала. Да и мне – не очень нравилась моя мать и я совсем не понимал: почему я должен её любить.

А вот папа – плакал долго. Он – очень любил маму. Он – казалось, плакал за нас двоих и за всю деревню. Ему – было тяжелее всех переносить то, что происходило вокруг – всё его трогало, всё его ранило.

А потом – он перестал плакать. Но казалось: даже его кожа стала седой. Ему было пятьдесят, но на первый взгляд: ему можно было дать и все семьдесят. А потом – ему стало всё равно. Он вернул себе свой невозмутимый вид и холодный взгляд учёного. Он полностью погрузился в новую работу – теперь, конечно, не такую толстую; но не менее важную.

Хоть я и не плакал, когда мама умерла, после её смерти – я начал чувствовать себя в точности точно так же, как и все остальные.

Когда ребята моего возраста и чуть помладше начали охотиться за собаками, чтобы отрезать тем хвосты, я присоединился к охотникам, когда ещё месяца три назад – я бы встал на позиции отчаянного защитника животных. Но эта жизнь – слишком долгая, чтобы подолгу оставаться одним и тем же человеком.

Троим из двадцати хорошо знакомых мне ещё с детства собак – я лично отрезал хвосты кухонным ножом. Собаки сопротивлялись; но удара в нос им хватило, чтобы смириться со своей судьбой. Жалею ли я о том, что сделал? В какой-то мере – но так же, я понимаю, как мне самому нужно было видеть, как страдают другие. К тому времени – я уже чувствовал себя несчастным и беспокойным. А что успокаивает нервы лучше, чем видеть, как страдают другие – пусть даже собаки.

Отрезать хвост получалось только со второго или с третьего раза – ножи были не слишком острыми, да и сил у нас было маловато. А после этой охоты, в ходе которой мы ещё раз подтвердили превосходство людского рода над всеми прочими – все эти собаки с жалостливым визгом разбегались прочь, стоило им только заслышать шорох моих шагов. А ведь раньше: они бегали за мной, гавкали, игрались…

Всё равно. Было весело: и играть с ними, и резать им хвосты.

У каждого из нас – были свои причины для нервного срыва. На нас – слишком многое давило – мы старались обходить слишком часто начавших проявлять агрессию вертов десятой дорогой. Каждый из нас – нёс на спине свой личный груз, ломавший нам кости. Не удивительно, что очень скоро – мы стали злиться на всё живое. И нам – жизненно необходимо было сбрасывать накопившееся в нас напряжение. Вот мы и веселились, как только могли.

Бывало и такое, что странности в поведении других действовали мне на нервы. Меня просто выводило из себя поведение той девочки, в которую я был влюблён. Любовь – это всегда трагедия – и я понял это на личном опыте. Она могла кричать до потери голоса, когда нервничала. А выводило её из себя – буквально всё! А если кричать ей не позволяли обстоятельства – у неё всегда при себе были острые предметы, которыми она могла резать или колоть что-нибудь на себе. Иногда – живого места на себе не оставляя. Меня – это дико выводило из себя. Я любил её – и не хотел, чтобы эта сумасшедшая делала с собой такие вещи. С другими – сколько угодно – но не с собой.

Всё это – страшно действовало мне на нервы; и я много дрался, и бил других мальчишек – часто, безо всякой причины.

Мы с этой девочкой: ходили несколько раз на свидания под дерево, где мы оба открывали для себя много нового друг в друге и стонали всю ночь – ну, вы понимаете, о чём я. То, что мы делали друг с другом – было одним из того немногого, что не выводило меня из себя. Хотя, несмотря на нашу любовь, единственным комплиментом, который я – только однажды заслужил от неё – было: «ты меня совсем не бесишь» – и всё. Зато: она меня бесила. Постоянно.

Затем, шаттл с едой и прочими вещами, который отправляли к нам каждый месяц – сбило ракетой. Наверное, подумали, что это вражеский корабль. Ничего страшного, на самом деле – не произошло. Многое: можно было вынести и из-под разбитого корабля. Но народ – всё равно так переполошился, что чуть не поднял восстание, хоть и не было – против кого. Папа: из последних сил пытался вразумить, казалось бы, когда-то разумных и хладнокровных учёных, оказавшимися – пугливыми детьми. И только его нерушимый авторитет, уверенный голос и твёрдые факты – смогли заставить совсем уж потерявших всякий человеческий облик людей разойтись по домам. Что бы мы делали без таких замечательных людей, как мой отец? Почему я – никогда не мог быть таким же?!

Дальше: жизнь вернулась в своё прежнее русло, пока к концу третьей недели не погибли все собаки, кошки и даже крысы. Все понимали причину происшествия. Бедных зверьков – было слишком мало – они были измучены той жизнью, которую им приходилось вести в последнее время. Мы – замучили их до смерти. Возможно, самым болезненным для них было то, что они – наверное – помнили те далёкие и светлые времена, когда люди и звери – были друзьями.

Возможно, все мы в какой-то степени – эти бесхвостые собаки, замученные до смерти жестокой судьбой. Сейчас, как и тогда – я вижу все эти трупы. Они лежать вон в том углу; и в этом тоже.

Я успокаивался только тогда, когда что-нибудь ломал, кого-нибудь бил или что-нибудь поджигал. Окончательно сойти с ума мне не давало лишь то обстоятельство, что я понимал: я – не один. Все – жили в том же аду, что и я; в той или иной степени – все чувствовали то же самое.

Но мы не были безумными; мы прекрасно понимали, что мы – чем-то больны. Мы начали искать лекарство – но ничего не помогало. Затем, мы пытались отыскать причинно-следственные связи. Но обстоятельств, способных повлиять на нас – оказалось слишком много и мы не могли учесть их всех. Некоторые из нас – долгие бессонные ночи посвятили изучению этого вопрос – но так ничего и не нашли. Мы и сейчас, когда жить нас осталось – всего ничего – пытаемся понять: что же с нами случилось? Что-то накапливалось в нас день ото дня; и под конец – свалилось на нас всей своей массой. Но чем глубже я копаю – тем меньше понимаю.

Такие дела.

Мы мечтали об алкоголе, сигаретах, кофе, сладком или о каком-нибудь наркотике; но ничего из этого – у нас не было. Люди, которые умели изготавливать органические успокоительные – делали, что могли – но запросов у них было слишком много и справиться со всеми было невозможно.

В конечном итоге, когда кто-нибудь был на грани нервного срыва – он начинал кружиться, пока его вестибулярный аппарат не выходил из строя и не валил на землю. Как ни странно – подобный метод очень успокаивал.

Прошло ещё три года такой жизни. Казалось, что все уже смирились с той жизнью, с которой им приходилось сталкиваться каждый день. За эти три года – много что произошло. Судьбы моих близких и друзей – рушились прямо у меня на глазах. Но я не хочу рассказывать об этом; это – слишком больно вспоминать и я не хочу переживать это заново. Я не хочу рассказывать, как я убил свою любимую – мою единственную любовь в этой жизни. Эти маленькие трагедии – перестали быть важными даже для самого меня. Таков мир, в котором нам посчастливилось родиться. Да: в нём есть и радость; но так много и боли, и стрессов, и страданий. И сейчас: главное – это разобраться в том, кто виновен в наших смертях и что произошло. А о человеческих несчастья: вы и так знаете не мало, если топчите эту землю больше полтора десятка лет. Поэтому – я буду молчать о наших бедах. Все из нас, кто выжили – молчат – каждый о своём. Хорошо, что духи, как никто иной, умеют понимать молчание.

В нашем молчании – вся грусть этой ночи. Но и она – не идеальна. И как жаль, что вся наша жизнь – может уместиться на паре строк.

Был солнечный день. Я почти не нервничал. За день до этого: я провёл ночь в компании двух девушек, которыми я заменил свою мёртвую, закостенелую любовь – и мы собирались повторить наши ночные приключения в следующий раз. И тут: я узнаю, что кто-то убил моего папу.

Новость сообщил мне мой один хороший друг. Он просто спросил:

– Эй, а ты вообще знал, что твоего старика положили?

А я такой:

– Что-о-о-о-о???

Меня как молотом по башке трахнуло.

– Ну, положили его. Завалили. Застрелили, – он сделал тогда неразборчивый жест руками, якобы, показывая, как всё происходило.

Мне захотелось проделать с ним то же самое – но вместо этого – я сорвался с места и побежал к отцу.

– Папа!

Но никто не отозвался.

Уже четыре дня, как в нашем доме – царила тишина. Трудно жить под одной крышей с человеком, с которым боишься говорить; ведь каждое произнесённое вслух слово – как пуля – летящая в тебя.

Я подозревал: однажды – дело этим и кончится – его убьют. Но я и подумать не мог, что всё произойдёт – так скоро. Я стыдил себя за эти мысли – они были единственным, что я себе запрещал.

И вот, отца не стало. О, мир! Почему всё, что я люблю – должно умереть?! Кто же сотворил тебя таким?!

– И кто?

Я вздыхаю.

– Мы – кто же ещё?!

В убийстве обвинили вертов. Тех самых четвероруких, к которым он ходил каждый день, в течение стольких лет. Логику этого поступка – невозможно было постичь. Не было никаких доказательств – да и кому они были нужны?! У всех у нас – давно накипело на этих существ. Отец – был одним из последних, кто всё ещё пытался сохранить дружеские отношение с соседями. Но когда его не стало: новый лидер – местный дрочун – призвал людей взяться за оружие и отомстить этим летающим кускам дерьма.

К сожалению: многие приняли его идею с восторгом – что не делало им чести, так как даже мне было понятно, насколько глупа эта затея. То, что я пытался думать рационально – не мешало мне, как и всем остальным – хотеть увидеть мёртвого верта. Поэтому, хоть я и был против – я встал в первых рядах.

Мы взяли в руки автоматы – те самые, которые оставили нам чужаки, чтобы мы могли защищаться от банд мародёров или, в крайнем случае, встать на сторону правительства. Теперь: этому оружию – нашлось применение. Мы направились в деревню двуруких вертов.

Впервые за всю долгую историю их существования – им пришлось оборонять своё поселение от целой армии врагов, которые руководствовались лишь одной целью – убить их всех. Действительно – странные мы создания. Но – дело житейское. Другое дело: верты. Чем они могли защититься от разгневанных людей с автоматами? Палками?! Камнями?! Может – зубами?!!

Битва была недолгой. Двурукие верты – никогда не славились особой агрессивностью; другое дело – четверорукие. Осматривая дома вертов, я удивлялся образу жизни, который они вели. Кажется, они вообще – были травоядными. Мой отец разбирался в этих вопросах – гораздо лучше меня.

Победу мы праздновали недолго, так как вспомнили, что помимо наших сегодняшних жертвы – были ещё и другие, которые были куда опаснее и обладали двумя рядами острых зубов и нечеловеческой силой. Наверняка – они уже знали о том, что люди, которые вот уже почти двадцать лет живут с ними плечом к плечу – оказались жестокими убийцами. Через несколько часов, как мы заняли деревню двуруких вертов – мы начали строить укрепление, чтобы четверорукие не заявились к нам ночью мстить за павших братьев. Попутно – мы готовились к новой битве.