Запад есть Запад, Восток есть Восток

– Нет, не рисковал, не смотри на меня так, будто уже отправляешь меня под трибунал. Еще до того, как мы вышли, у меня там разведчики побывали и запустили из другого места зеленую ракету, что немцев на высотке нет.

После этого разговора Сабуров и Фролов стали друзьями.

– Что случилось, Паша? – спросил Фролов, когда они вышли в коридор.

– Ты лучше меня знаешь, что у тебя случилось, так что давай помолчим, пока уши кругом.

В коридоре было многолюдно.

– А, да знаю я, о чем ты, – спокойно проговорил Фролов, – ерунда все это.

– Ерунда, говоришь, – сказал Сабуров, когда они лицом к лицу уселись за маленький столик, приставленный к его большому столу. В руках он держал плотный конверт, из которого Сабуров извлек несколько фотографий и разложил их перед Фроловым.

– По-твоему это ерунда? В каком смысле ерунда?

На нескольких фотографиях были засняты он и Ольга – и в машине, и стоящие рядом со столбом, когда они прощались, коснувшись друг друга лбами. И, наконец, последняя фотография. Храм. На Фролове гражданский костюм. Он и Ольга стоят перед отцом Александром. За их спинами мать и отец Ольги. Их лиц не видно. Только руки. Они держат над головами Фролова и Ольги венцы. Фролов с непроницаемым лицом переводил взгляд с одной фотографии на другую.

– Кто это сделал и зачем? И где он там примостился? Кроме нас пятерых в храме никого не было, – сказал Фролов.

– Понимаю. Тебе не понравилось, что засветили твое тайное венчание. А ты что думал, что наш Смерш вокруг пальца можно обвести точно так же, как ты, когда-то это проделывал с немцами?

– Да причем здесь это, – поморщился Фролов, – тогда была честная война. Кто кого. А теперь вы за мной подглядываете, будто я вам враг. Когда ты меня позвал, я сразу догадался зачем. Но я и подумать не мог, какую вы на меня охоту откроете. А ерунда почему? Потому, что моя семейная жизнь это мое личное дело. Я знал, что некоторые сложности у меня будут. Но не до такой же степени, чтобы за мной фотографы бегали. И потом, я ведь о своих обстоятельствах только нашему юристу рассказывал. Советовался. И когда ты меня позвал, я сразу подумал, что это он меня продал…

– Это ты зря, – сказал Сабуров. – Ничего юрист не говорил. А что он знает? Говори все. Я должен знать, чтобы тебя защитить.

– Ну, пришел к нему и сказал, что встретил женщину, без которой жить не могу. Хочу на ней жениться и спрашивал, какие есть пути получения для нее советского гражданства. Она согласна. И все. Больше ему ни одного слова не говорил…

Сабуров выругался, приподнялся над столом и крикнул:

– Сволочь! Да я его, паскуду, на куски порву! Обязан был доложить. Он у меня по этапу пойдет. Будет там зэкам после работы прошения о помиловании писать. С голоду не помрет.

– Слушай, ты зачем так? Тем более что я когда фотографии увидел, то и сам догадался, что он тут ни при чем. Ты юриста не тронь. Скажи, что не тронешь.

– Ладно, забудем, не трону, – сказал Сабуров и снова закричал: – но ты-то, идиот, что натворил?! Какое гражданство? Какая женитьба? Кто тебе разрешит? Да если все мы с немками начнем домой возвращаться, на нас бабы, которые без мужей остались, с вилами пойдут. Ты в своем уме?

Сабуров долго матерился, потом внимательно посмотрел на Фролова, словно бы видел его первый раз.

– Володя, – проговорил он, наконец, – ты вот это все, что я от тебя услышал, серьезно, да?

Фролов кивнул головой.

– Значит, серьезно. С ума сойти! А я, как мог, оправдывал тебя. Говорил, что ты весь израненный, пехота, чудом до конца войны дожил. Встретил красивую бабу и подумал, что ему теперь все можно, заслужил.

– А что, нет, что ли? – с вызовом спросил Фролов.

– Да, заслужил, но только границу не надо было переходить. Ты границу перешел. Теперь хочешь, не хочешь, а давай думать, как с наименьшими потерями из этой истории вылазить. Тебе, – Сабуров посмотрел на часы, – ровно через полтора часа надо быть в СМЕРШе. Держись той линии, которую я тебе предлагаю. Мол, девушка из православной семьи, хорошо говорит по-русски, разговорились, понравились друг другу, и исключительно для того, чтобы ее родители не волновались, она попросила тебя повенчаться с ней в храме. Все. Больше ничего не говори, слышишь?

– Вот псы, – горько усмехнулся Фролов, – надо же, как прицепились…

– Ты сейчас не о том думаешь, Володя. О себе думай. Сегодня твоя судьба решается. Кстати, там еще не все знают. Кто те два человека, которые над вашими головами венцы держат?

– А-а, понял я, откуда нас щелкнули. Дыра там от снаряда была. А с наружной стороны леса стояли. Вот на них и забрались. Храм и теперь еще закрыт. А венцы мать и отец Ольги держали.

– Что?! – вскрикнул Сабуров и схватился за голову. – Что же вы наделали?!

– Да в чем дело-то?!

– Они там и на семью тоже что-то накопали. Это очень плохо. Их в храме не должно было быть. Ты, вот что… Спросят о родителях, говори, что мало с ними общался. В их доме почти не бывал. Ведь вы жили в пустой квартире ее родственников, да?!

Фролов поднялся и сказал:

– Да, Паша, да, ты прости меня, но только теперь мне лучше остаться с самим собой. Обо всем хорошо подумать. Я все понял. Спасибо тебе.

– Ну, вот и хорошо, что все понял, и думай, Володя, думай, – тихо проговорил Сабуров, но когда тот подошел к двери, окликнул его: – Вернись, я еще не все сказал. Вот этот перстень у тебя… тебе его в храме надели?

– Да, и у Ольги такой же. А что?

– А то, что тебе его надо снять. Спрячь, на всякий случай, мало ли чего. А еще лучше будет, если мне его на хранение оставишь. Чего, как сыч смотришь? Думаешь, я глаз на него положил? Сегодня вернешься оттуда, я тебе его завтра утром сам надену. Не вернешься – ждать твоего возвращения буду. Дети мои про этот перстень все знать будут, близким твоим отдадут. Слово даю.

– Я и без твоего слова верю тебе, – сказал Фролов, опуская перстень на стол.

Затем из внутреннего кармана кителя извлек тонкую цепочку, на конце которой тусклым светом блеснул серебряный крестик.

– Тогда уж и это тоже сохрани. Мама, когда на войну уходил, велела всегда с собою носить. Может, он меня и сберег.

Времени оставалось мало. Прежде всего, обо всем, что случилось, надо было предупредить Ольгу. Она должна быть подготовлена ко всему, что с ними могло случиться. Это было маловероятно, но все же не исключено, что его арестуют и даже увезут в Москву. Уже подъезжая к дому, он окончательно убедился, что джип, который постоянно за ним следовал, это джип из СМЕРШа. Он его и утром видел по дороге в комендатуру. Значит, знают, что он долго разговаривал с Сабуровым. «Раз после Сабурова я сразу понесся к Ольге, – думал Фролов, – то они не могут не подумать, что Сабуров не только передал мне распоряжение явиться в СМЕРШ, но еще и предупредил, о чем там будут со мной разговаривать. Еще не хватает, чтобы я потянул за собой Сабурова», – с испугом подумал Фролов. Хотя, с другой стороны: офицерам комендатуры разрешили жить на вольных квартирах, вот он теперь туда и едет, мало ли что мог забыть. Например, что?

Ничего не придумав, Фролов остановился возле цветочной лавки и вскоре положил на соседнее сиденье букет из едва распустившихся белых роз. Еще когда покупал цветы, вспомнил любимое выражение отца: «В жизни ничего придумывать не надо. Она сама подскажет, что нам следует делать, если мы немного растерялись. Просто надо внимательно смотреть на дорогу». Вот он и смотрел внимательно, пока не увидел лавку с цветами. А что будет потом, дорога опять подскажет. Фролов был так рад этим цветам, что даже на время забыл о машине, которая хвостом следовала за ним.

– Как это замечательно, что ты так скоро вернулся, – бросилась ему навстречу Ольга. – Да еще с розами, которые только-только распускаются. У тебя опять какая-то удача?! Приехал, чтобы рассказать?

– У меня вся жизнь удача, – смеясь, ответил Фролов, – а главная – это ты. Вот проезжал мимо и понял, как сильно по тебе соскучился. Ну, здравствуй, что ли.

– Да, да, здравствуй, здравствуй, давно не виделись, – засмеялась вместе с ним Ольга.

– Слушай Оля, я совсем ненадолго. Мне надо кое-что с собой взять. На всякий случай, если придется ненадолго уехать. Ну, что ты, что ты, это совсем не обязательно, что мне надо будет ехать, но ничтожная вероятность этого все-таки имеется…

– Не отводи глаз, пожалуйста, – с испугом попросила Ольга. – Ты когда говорил, я увидела в них большое беспокойство. Володя, у нас случилось что-то очень плохое?

– Ну, не такое страшное, как ты подумала. Нет, ничего плохого, тем более «очень», не случилось. Но неприятное, да, неприятное произошло. На старой моей службе, это еще в самом начале мая было. Мне туда надо срочно поехать и кое-что уладить. Там одна очень важная папка пропала. Понимаешь?

– Майн Гот, Боже мой, – вырвалось у Ольги, – тебя кто-то подставил, да?

– Вряд ли, – сказал Фролов, – меня там многие еще комбатом знали. Хотели, чтобы я в армии остался. Какое-то чистое недоразумение произошло. Да не переживай ты так. Я и не в таких переделках бывал, и ничего – как видишь, все еще живой.

Ольга внимательно вслушивалась в голос Фролова и, когда он замолчал, проговорила:

– Володя, ты не смотришь на меня, когда говоришь. Ты меня не обманываешь?