Так удивился… И приказал найти меня.
Откашлялся я, встал, и отряхнулся,
Пошел вдоль берега.
И ночевал я на деревьях, —
На ветвях. А поутру дума пришла.
Вернуться ли к царю служить?
Но не хотелось сразу попадаться
На царские глаза.
Я все знал. Как что было.
И этого снести не мог.
Да как снесешь такое если:
Сначала сладко принимают,
Потом в темницу посадили,
Да еще кормят как попало…
Ну нет, не надо.
А если и приду, то если сам решу вернуться.
Я в Петербург пришел. Но жить там негде.
Я помню, – жил в Москве.
Ушел оттуда на войну. Со счастьем.
А почему?
Да там кошмар, – не жизнь, а срам!
Среди деревни стоял гам.
По ночам русские песни пели там.
То гоготали, то орали, гуляя по дворам.
Спать было просто невозможно:
Их тупой рев в дом залетает.
То рев, то визг. А я в отместку
Запел в деревне по утрам.
И не визжал, и не орал, а громко пел
На силирийском.
Вот перестали песни петь крестьянки.
Я их достал! Но так достал…
Они всю ночь почти не спали.
Я пел, ходя по всем дворам.
Пел песни, – все, какие знал.
И глупые бабы почем сразу
Нажаловались царю Петру.
«Юнец какой – то, что ни утро, —
Все ходит, ходит по дворам.
Он спать деревне не дает!
Нам это очень надоело.
Поет красиво, язык не наш.
НИКТО ЕЩЕ НЕ ПЕЛ, КАК ОН.
А песни разные бывают.
То грустные, то для потехи.
Каждую ночь, —
Заря забрезжит, и все…
Царь Петр! Казни певца,
Он нас замучил»!
Тот хмуро глянул на крестьянок: