Прометей: Прогрессор

– Прекратить, не убивать! – даже сквозь шум мои воины услышали приказ: ловко укорачиваясь от противника, подсечками укладывали аборигенов на песок.

– Скажи своим, чтобы успокоились, или я перебью всех до одного, – старик по интонации понял, о чем речь и гортанно крикнул:

– Ма лат, са тох! – После его слов аборигены мгновенно успокоились, тем более что говоривший оказался жив и здоров, и, судя по всему, ему ничего, не угрожало.

– Бер, ко мне! – командир спецназа мгновенно очутился рядом:

– Передай воинам, что, если кто обидит местных, спущу шкуру. Произошло недоразумение, все нормально. Нам ничего не угрожает. Сейчас мы со стариком вернемся в хижину…

– И докончим обед, – на чистом русском языке проговорил Гапп, приосанившись. Вначале я подумал, что ослышался, даже покрутил головой, чтобы убедиться, что никто из наших меня не разыгрывает. Первым в себя пришел Бер:

– Макс Са, он знает наш язык! – изумленный Бер вытаращился на старика, словно увидел живого дракона.

– С каких пор русский стал языком шоколадок? – Старик смотрел на меня сияющими глазами. Я сглотнул, у меня точно глюки, сейчас приедет «скорая», и меня отвезут в дурку. И окажется, что все приключения, произошедшие со мной, просто плод больной фантазии.

– Ты русский? – словно во сне спросил я старика, чьи очертания стали расплываться.

– Я советский гражданин, но этнически я русский, – словно сквозь толщу воды донеслись слова. Усилием воли встряхнул головой: ничего не изменилось. Бер с вытаращенными глазами, несколько воинов, что находились ближе к нам, также в состоянии шока, и старик, протянувший мне руку:

– Позвольте представиться, Александров Владимир Валентинович, физик-ядерщик.

– Макс, Максим Серов, капитан военно-космических сил Российской Федерации, – автоматически пожал руку, все еще не веря происходящему.

– Максим, как вас по отчеству?

– Сергеевич, – отвечаю на автомате, не понимая, как среди дикарей оказался старик, прекрасно говорящий на русском.

– Максим Сергеевич, пойдемте в дом, нам предстоит долгий разговор, – старик повернулся и вошел в юрту-хижину, за ним прошмыгнула женщина и девушка.

– Бер, я не сплю? Он точно говорит на языке Русов?

– Да, Макс Са! Может, это злой Дух и хочет навредить тебе, я пойду с тобой, – рука приемного сына ложится на рукоять катаны.

– Не думаю, что он злой Дух, сейчас все узнаем, – как сомнамбула захожу внутрь, где обе женщины теперь смотрят на меня как на божество, кланяясь чуть ли не до земли.

– Садитесь, Максим Сергеевич, отведайте, чего Бог послал. Раньше атеистом был, а к старости и про Бога вспомнил. – Старик говорил без умолку, не давая вставить мне и слова. Наконец, словно устыдившись, замолчал, произнеся напоследок:

– Больше тридцати лет не говорил на русском, пытался дикарей учить, да кроме Сед никто толком язык и не выучил. А я их язык освоил за месяц, оно и понятно, язык легкий, словарный запас ограничен тем, что ежедневно встречается им в жизни. А философия и иные высшие материи им просто не нужны. Я вижу у вас есть вопросы, Максим Сергеевич, задавайте, я готов отвечать.

– Как вы сюда попали, Владимир Валентинович, – с трудом вспомнил имя отчество своего визави. Бер и Санчо готовые в любой момент накинуться на старика внимательно слушали, стоя по бокам от меня.

– Максим Сергеевич, скажите своим людям, что вам ничего не угрожает, пусть сядут и поедят рыбный суп, для ухи, к сожалению, здесь не нашлось ингредиентов.

– Бер, Санчо, садитесь, не мозольте глаза.

Оба телохранителя опустились и принялись хлебать рыбный суп не спуская глаз с моего собеседника.

– Прежде чем рассказать, как я очутился здесь, пару минут предыстории, – Владимир Валентинович заерзал, поудобнее устраиваясь, и начал:

– Я родился в 1938 году…

Минут десять я слушал сильно сжатую биографию сидящего напротив человека, практически пропуская мимо ушей ненужную информацию. Мое внимание привлекла одна фраза, и я стал слушать внимательнее. Александров, уйдя в воспоминания, даже немного прикрыл глаза, рассказывая о своих приключениях.

– На следующий день после окончания конференции в Кордове по безъядерному миру я вернулся в Мадрид. Второго апреля вылетал мой самолет на Москву, до отлета оставались почти сутки. Около пяти вечера я вышел, чтобы прогуляться по улицам Мадрида, выпить кофе на террасе кафе рядом с отелем. Стояла теплая погода, скорее характерная для мая. Какой кофе там готовили… в Москве такой просто нереально найти, – отвлекся Владимир Валентинович.

– Что произошло дальше? – Мне не терпелось узнать, как человек, находясь далеко от Бермудского треугольника, попал в этот мир и в это же время практически одновременно со мной и американцами.

– Мне принесли кофе, я помню, что официантка была блондинка, обычно испанки брюнетки. И еще она улыбалась, словно была рада меня видеть. – Старик снова пустился в воспоминания, упоминая сногсшибательную фигуру блондинки. Пришлось его одернуть:

– Владимир Валентинович, фигура блондинки не дает ответа, как вы здесь оказались.

– Это все!

– Что все? – переспросил я, не понимая, что он хочет сказать.

– Это все, что я помню, талия и покачивающиеся бедра официантки. Проснулся уже в этом мире на сырой земле, рядом с гниющим трупом мамонта. Лежал я на песке, у самой линии воды, как я туда попал, ума не приложу.

– Подождите, – мне пришлось сделать усилие, чтобы не повысить голос. – Вы хотите сказать, что выпили кофе, посмотрели на зад официантки, а в следующее мгновение проснулись в каменном веке другой Вселенной?

– Именно так, молодой человек! – торжествующе вскричал Владимир Валентинович, – теперь вы понимаете, почему моя ассоциация с прежней жизнью так зациклена на блондинке-официантке?

– Владимир Валентинович, вы несете чушь, – в сердцах воскликнул я, – так не бывает, чтобы человек пил кофе в самом сердце густонаселенного города, а в следующую минуту попал на десятки тысяч лет назад.

– Максим Сергеевич, – ласковым голосом обратился ко мне старик, – а скажите по какому алгоритму попадают в прошлое, если вы знаете больше моего. Нужно произнести магические слова или знать тайные формулы, а может сплясать и загадать желание?

Этот старпер откровенно издевался надо мной. Подавив желание съязвить, ответил:

– Я попал сюда, находясь на космической станции, которая пролетела через непонятное свечение. Американцы попали во время учебного вылета из Форта-Лодердейл, что находится в Майами. Их путь пролегал над Бермудским треугольником, как, возможно, и траектория полета МКС во время прохода через свечение.

– Возможно? То есть вы даже не знаете траекторию полета во время пролета через свечение? Вы, кажется, космонавт, Максим Сергеевич? И вы упомянули Российскую Федерацию? Что стало с Союзом? Распался? Значит расчет американцев на «меченного» оказался правильным? В каком статусе наша страна, с какого года вы попали в это место? О каких американцах идет речь? Здесь есть американцы? Вы не в курсе, что мы в состоянии «холодной войны»? И до какого состояния деградировала наша космонавтика, если космонавт даже не знает траекторию своего полета во время прохождения через необычный феномен.

Слова собеседника били по гордости и задевали самолюбие, но любопытство пересилило:

– И у вас даже нет теории, как вы сюда попали из нашего времени? – Мне было трудно поверить, что ученый не пытался разобраться в том, что случилось.

– Теория есть, но любая недоказанная теория абсурдна,– ученый выдержал паузу и спросил:

– Вы слышали словосочетание «Филадельфийский эксперимент»?

– Что-то связанное с перемещением корабля? – Я краем уха слышал про это, но не было фактов, подтверждающих достоверности тех событий.

– Так, вот,– Александров поднялся и прошелся по маленькому помещению, – я думаю, что эксперимент тот был удачным и американцы имели возможность переносить предметы и людей на расстояния. И моя единственная недоказанная теория гласит, что меня выкрали для переправки в США, используя тот же принцип перемещения. Но что-то пошло не так, и я очутился здесь. Иного объяснения у меня нет!

– Это бред, вы же ученый! Такие открытия невозможно держать в тайне, должно быть другое объяснение,– теперь уже я начал говорить на эмоциях.

– Максим Сергеевич, это единственное правдоподобное объяснение, но знаете, что меня беспокоило больше всего все эти годы?

– Что, Владимир Валентинович?