История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.)

Троица. Дария. Николай из гостей

В троицу, ежегодно между заутрени и обедней, Дарья Федотова по своей собственной традиции, с особенной молитвой, три года обходит строения своё и шаброво – Савельевых. Улицей, она проходит вдоль окошек обоих домов, а сзади, она проходит позадь сараев. Сначала, этому Дарьину шествию не придавали никакого значения, а когда её спросили, зачем она это делает, она раскрыла суть дела. Оказывается, она заклинательными молитвами ограждает и предохраняет оба строения от пожара. И верно, в селе почти на всех улицах были пожары, а на Главной улице, только старики помнят, когда-то здесь был пожар.

После обедни, молодёжь села, парни-женихи и девки-невесты, в берёзовых огородках, собираются артелями и с песнями под гармонь гуляют. В меру выпивая, приготовленной для этой цели, самогонки. Девки, в разноцветных шерстяных сарафанах, млея на жаре, изнывают от духоты и пота. Парни в разноцветных рубахах и картузах, с подоткнутой кистью сирени, и черёмухи, степенно разгуливают по улицам села. Поя песни под гармонь, парни ищут себе увеселительных забав. Они или же вламываются в девичьи «сады», или же, разгорячённые хмельным, подыскивают повода с кем бы, по-любе, подраться.

На второй день троицы, в Духов день, шёл откуда-то, вместе с женой Ефросиньей, Николай Ершов, по-видимости, он шёл из гостей. Шёл он, покачиваясь, ногами выводя незримые зигзаги. Увидел его таким, Осип Батматов, пошутил:

– Где это ты Николай на пробку-то наступил?

– У Кума, в гостях был, вот и пришлось немножко выпить!» – с явной выхвалой, нарочито, еще сильнее валясь на жену и покачиваясь, ответил ему Николай.

– Какой немножко, ты ведь совсем пьяный! – подзадоривал его Осип.

– А хошь, я по одной доске пройду и не свильну, храбрился Николай.

– Уж, какое там, по доске, еле на ногах стоишь! Видимо у кума-то не все дома, – заметил ему Осип.

– Я уж ему и так, баяла, не всё досасывай. Зову, зову домой, а он напоролся, до бесчувствия. Вот теперь с ним и валандайся! – обличая Николая, кричала во всю улицу, его баба.

– Ты, сумеешь ли его довести, до дому-то?!– поинтересовался Осип.

– Как-нибудь доведу, на дороге не брошу! – цепляясь в обнимку за Николая, провозгласила его жена, и они заковыляли по улице дальше. А поравнявшись с избой Ивана Трынкова Николай совсем опьянел, видимо на жаре его стало разбирать не на шутку. Он уже не мог идти на своих ногах, то и знай обременительно наваливался на плечи жены, а то, изнемогши, и совсем валился на землю. Она озабоченно, старалась его поднять на ноги, с мольбой в голосе, упрашивала идти домой, а он бесчувственно, как соляной куль, выползал из её натруженных рук, пластаясь на пыльной дороге. От усталости и злости она принялась, костерить, и колошматить его по щекам, стараясь привести его в чувство. Неистовствуя, она била его, приговаривала:

– Да ты, окаянный пойдёшь домой-то, ой нету! Что ты напоролся и валяешься как дохлый телёнок! Долго, я с тобой мучатся-то буду! – орала на всю улицу, совсем обозлённая Ефросинья. А Николай бессвязно бурчал и по-свинячьи только хрюкал. А, между прочим, в его бессвязном бурчании, Ефросинья явственно разобрала его пьяное высказывание: «Я люблю баб с икристыми ногами, всё время задорюсь на них». Эти-то, Николаевы, плохо-разборчивые слова и разозлили вконец изнемогшую Ефросинью. Подхлёстываемая ревностью, еще азартнее принялась, хлестать, ладонями ему по щекам, приговаривая: «Из-за тебя дьявола, я все глазенки простыдила! Вся-то я издёргалась!».

Издали Наблюдал эту картину и с мыслью: «Ведь совсем забьёт баба своего мужика!» – не вытерпев такой несправедливости, к ним подошёл Иван Федотов. Жалеючи, пьяного мужика, Иван, стал стыдить и урезонивать разбушевавшуюся бабу:

– Ты за что, его бьёшь?! – возмущённо и грозно прикрикнул Иван на Ефросинью.

– А он, что домой не идёт?! – прекратив бой, отозвалась она.

– Подумаешь, если мужик лишнего выпил! Со всеми бывает. Ты его не бей, а то совсем до смерти забьешь! – с угрозой на Ефросинью предупредил Иван.

– А он, что никак не очухается! Чем-то надо же его образумлять, – и она снова ожесточённо принялась наделять Николая шлепками ладонями по его раскрасневшимся щекам.

– Не бей! – строго и приказно, заорал на неё Иван, а то я тебе нашлёпаю! Что ты его убить, в самом деле, надумала что ли!? – не в шутку, разгорячившийся Иван подскочил к Ефросинье и могучей рукой оттолкнул её от валявшегося на пыльной тропинке Николая.

А внутри у Николая, шла своя борьба, в его желудке шла упорная борьба самогонки с закуской и видимо, закуска всё же одолела … В этой внутренней борьбе, своё воздействие оказали шлепки по щекам и уморительный припёк горячих лучей солнца. Обрадованная Ефросинья с довольством провозгласила: «Ну теперь я его доведу!»

А Николай, тем временем, встрепенувшись, как ни в чём не бывало пружинисто вскочил на ноги, и слегка пошатываясь заколесил домой. Под свой нос он в полголоса замурлыкал песню, а какую разобрать было трудно, а вроде, наподобие: «бывали дни весёлые!».

На второй день, после этого, Николай хвалясь перед мужиками, разглагольствовал:

– Вчера, я у кума в гостях был. Пришлось невольно назюзюкаться, доповалухи. Едва дополз до дому, а впрочем, не сам, а баба меня довела. Баба у меня, не баба, а ком золота, небось, меня в обиду не даст и пьяного, на улице не оставит.

Купальный понедельник. Молебствие.

После Троицы прошла неделя наступил традиционный «купальный понедельник». В этот день, люди заговляются на Петров пост, а для молодёжи, особенно парням и девкам, в этот день полная лафа. Бегают ватагами парни друг за дружкой, водой взаимно обливаются. Ещё с наканунного вечера, какой-нибудь парень, особенный любитель дня обливания, во всеуслышание объявит на гулянье:

– Братва! – завтра ведь купальный понедельник! Девок купать будем, вот и лафа и потеха будет!

И действительно, ребята-женихи, взаимно переоблившись между собой, задорно, шумно и бойко, мчатся за трусливыми и визжащими девками. Девки небольшими артельками попрятавшись по мазанкам, но от находчивых и изобретательных парней нигде не скроешься. Они набрав воды в самодельные прыскалки, и направив её в дверное окошечко, в которое обычно кошки лазят, обрызгивают притаившихся, но в душе имеют неукротимое удовольствие и необратимое наслаждение от сознания того: ведь обливают их женихи, а от сознания этого весело становится на душе. Иную девку, парни настигнув поймают на улице и с торжеством волокут её на озеро и с озорным намерением толкают её, с конька мостков в воду, прямо во всей её одежде.

Во время прысканья водой, у Осипа Батманова, парни вредительски облили грязной водой развешанную на заборе для просушки одежду. Увидя такое озорство, Осип возгневодовав с руганью обрушился на ребят, и бранясь по-матерно бросился им вдогонку.

– Ах, обуть вашу мать! – кричал он вдогонку врассыпную разбежавшимся парням.

Вечером, когда наступили сумерки, и азарт обливания затих, на гулянках парней, около девок, нет конца весёлым россказням и воспоминаниям. Каждый взахлёб, азартно хохоча старается рассказать, как они с товарищами буйствовали по вылову и обливанию девок.

В Петровки, когда весенние работы по севу в поле закончены, а сенокос еще не начался, Василий Савельев, решил исправить кое-какие дела по хозяйству. В первую очередь он решил подрубить, стоявший на берегу озера, амбар. Для этого он созвал приближённых мужиков на помощь. Чуть подгнивший амбар, для его исправления поднимали вагами. Усевшись на длинной ваге мужики, гойкая, качками приподняли массивный увесистый амбар, но чтоб подсунуть под него нужный закомелистый чурбан, было этого подъёма недостаточно. Василий, взяв в руки нетолстое брёвнышко и подсунув его под нижний венец амбара, помогал остальным мужикам весом своего плотного и упитанного веса, стал усиленно нажимать на свою вагу. Вдруг, под весом мужиков, вага, на которой они сидели, не выдержала – конец её внезапно подломился, амбар грузно осел на своё место. Василия брёвнышком, на котором он висел, тут же слегка подкинуло и он катышем скатился по бревну к стене амбара, больно зашиб себе бок об угол амбара. Испуганно вскочив на ноги, Василий потёр ладонью ушибленное место, но виду, что ушиб значительный и больной, перед мужиками не подал, он снова стал хлопотливо заряжать новую вагу под угол амбара.

Во время заботливо-азартной беготни, по подрубке амбара, боль в боку совсем пропала, а когда после окончания работы, мужики cтали выпивать и обедать, только похвально вспоминали, что хозяин-то благополучно отделался от несчастного случая, который мог обернуться совсем тяжче и трагичнее. За этот же пост Василий перестроил и погреб – заподлицо с мазанкой, он с помощью сыновей, прирубил помещение погреба, а для обляпывания его глиной он пригласил ляпал из села Майдана. Эти мужики-ляпалы, пока обляпывали Савельеву погреб, с особенным азартом и интересом, нагляделись на ребячью и забавную игру «в лапти», они так увлеклись этой игрой, что обещали, по возвращении в своё село, научить своих ребят этой азартной весёлой игре.

Благоустроив амбар и мазанку, Василий на амбар с запасом хлеба, повесил пятифунтовый замок с винтовым запором, а на мазанку с добром хватило трёхфунтового, устроив деревянные засовы с хитроумными защёлками. В амбаре и мазанке он к полу, у двери прибил по подкове – эмблемы благополучия и счастья, как молчаливые сторожа от лихих воров и предохранительные талисманы от пожаров.

По общему решению сельчан, люди решили в этот петровский пост помолебствовать. Для этого из села Пустыни, принесли в Мотовилово явленную икону «Успение». Чтоб оповестить народ о начале молебствия из сельсовета послали нарядчика Пилата чтоб он известил всех людей об этом.

– Кончай работу! Икону из Пустыни несут, – полуприказно известил нарядчик мужиков-пильщиков продольной пилой,

– Вот последнюю доску допилим, и праздновать! – ответил ему.

Усиленно и торопливо вздергивая вверх пилу, видимо стараясь, чтоб к приходу богомольцев с иконой, закончить пиленье и сбросить с козел распиленное на доски последнее бревно.

Вечером, в церкви в честь явленной иконы успения, за вечерней отслужили благодарственный молебен с акафистом и водосвятием. Дьякон, Константин Порфирьевич, особенно громогласно провозглашал большую ектенью: «О благорастворении воздухов и о изобилии плодов земных и временех мирных – Господу помолимся!». В вечернем воздухе, вокруг церкви, с блаженством стайками летают стрижи, они азартно и пронзительно визжа, стремительно, со свистом проносятся по воздуху.

На второй день, после обеда, с крестным ходом вокруг села, народ посетил кладбище, где был отслужен молебен с поминовением усопших православных односельчан. С основания села, на кладбище лежат предки сельчан, основатели и благоустроители села, строители достопримечательных зданий: церкви, школы, часовен, и мельниц, прямые и косвенные родственники живущих сельчан. Одинокая часовня, стоявшая среди многочисленных крестов, молчаливо свидетельствует и охраняет всех прежде почивших здесь. Величественные ветлы и берёзы, хранят покой отживших свой век людей. При прохождении крестного хода вокруг села, к молебну, из леса были пригнаны оба табуна скота, для окропления святой водой, от болезни, падежа, и для общего благополучия животного мира. И недаром: скот и домашняя птица у сельчан благоденствует, живёт и размножается на пользу, и радость человеку, но, не без некоторого урона, который извечно узаконен самой природой.

На крик всполошенной клушки, из избы выбежала Любовь Михайловна, и с шумом обрушалась на ястреба, который, осмелев нахально, прямо из-под клушки схватил и утащил цыплёнка. Несмотря на угрожающее махание руками хозяйки, ястреб, ловко сцапав цыплёнка, стремительно взмыл ввысь только его и видели, а несчастный цыплёнок жалобно запищал, зацывикал в его когтях. Клушка, размашисто захлопав крыльями, и взлетев бросилась было вдогонку. Ну где там, курица хотя и птица, а больше сажени от земли взлететь не смогла. Цыплёнок угодил на завтрак прожорливым ястребам. На тревожный шум и крик выбежала из дома и шабрёнка Дарья. Любовь Михайловна, встревожено принялась жаловаться Дарье:

– Вот нахал коршун, в глазах цыплёнка утащил

– Чай, не пра! Вот бы, когда Митьку с ружьём кликнуть, да подстрелить бы ястреба-то! – сочувственно отозвалась Дарья, обозревая своих кур, гуляющих на лужайке, наблюдая как, догадливая курица, клювом, услужливо убрала из клюва петуха прилипшее перо.

– Сначала, наш петух в драке робил вашему, а теперь наш стал забивать вашего, – с видимым довольством, заметила Любовь Дарье.

– То-то мой Иван, как-то жаловался: «Шабров петух так и загонял, так и забил нашего петуха!», – незлобливо отозвалась Дарья.

–Дарья, у вас, бишь, куры-то несутся? – спросила, между прочим, Любовь Дарью.

– Несутся, помаленьку, а что?

– А у нас, что-то испрокудились, с весны понеслись было, с десяток нанесли и перестали. Вроде и куры-то еще молодые. Всего-навсего пятыми яйцами, а нестись перестали, и кормим вроде не плохо: зерно во дворе и на сушилах. Только клюй и петух топчет, а яиц нету.

– И у нас повывелись хорошие то куры. Раньше были какие несучие, а сейчас, тоже, что-то плохо несутся, – пожаловалась на кур и Дарья.

– А сколько им время-то, какими они яйцами в это лето? – поинтересовалась Любовь.

– Которым по пять годов, а одной курице наверное годов восемь будет и всё равно несётся – еще лучше чем молодые.

– А у нас одна курица, такая ведьма хитрющая, зараза, нанесла три яичка и расселась на них. С гнезда её никак не сгонишь.

– А ты с ней сделай вот что: поймай и три раза окуни её головой в студёную воду! Она и разгуляется, – поучительно порекомендовала Дарья

– Только и стоит! – отозвалась Любовь.

– А я то думаю, что год-то нынешний должен быть несучим для кур, по приметам-то я заметила, в чистый понедельник снег валил хлопьями величиной с яйцо, так что куры должны бы нестись хорошо! – высказала свои знахарьские наблюдения Дарья.

– Мы, каждый год по две свиньи выращиваем! – выхвально высказалась перед соседкой Любовь.

– А ты чем их кормишь? – поинтересовалась Дарья

– Как чем? Чем и все кормют– картошкой. Бухну им в ведро целый чугун варёной картошки, разомну толкушкой, наделаю болтушки, они и едят в драку только носами ворызжут.

– А у нас, свинья борзует, к борову запросилась. Весь хлев изворочала, не пьёт, не ест ничего! – пожаловалась Дарья.

– А ты попои её мыльной водой, она и перестанет борзовать-то! – поучительно подсказала Дарье, подошедшая к ним, Анна Крестьянинова.

А у прогона, где гналось мелкое стадо из поля, ребятишки, вися на больших прогонных воротах, с интересом наблюдали за гнавшимися козами, свиньями, телятами и овцами, стараясь не пропустить взором четырёхрогового барана, который возбуждал детское любопытство и познавательный интерес. Ребятишек так же интересовало и то какой мастью у пригона корова первой войдёт в село: если чёрная – завтра будет день пасмурный, будет дождь, если пёстрая – день будет переменный, а если красная – весь день будет солнышко! А прогонятся стада, натеряют коровы жидких «лепёшек» на уличной лужайке, ребятишкам тут и «лафа». Вооружатся они увесистыми палками и давай взаимно друг-дружку обрызгивать жидким коровьем помётом. В садах, только что завязались на яблонях яблочки, а ребятишки тут как тут, раздражая яблочный аппетит они подзадоривая друг-друга извещают о наличии яблоков в том или ином саду.

– А у Хоревых в саду вот уже какие яблочки-то! – возвестил ребят Гринька Лабин, показывая на пальцах величину яблоков.

Соблазнившись и раззадорившись, Панька, Санька и Ванька решили набегом навестить Хорев сад с целью полакомиться яблоками. По задворкам, позадь сараев выискивая потайные тропы по картофельникам и по-воровски прячась в конопляниках они скрытно от людских глаз, пробирались к намеченной добыче. Действуя смело в тоже время и трусливо. При малейшем шорохе они залегли в глубокой картофельной борозде, а потом осмелев в перегонки бросились к яблоням. Опустошив молоденькую яблонь и набив зарумянившимися яблочками запазухи ребята, гулко топая по земле, вихрем помчались прочь. Укрывшись в коноплянике, они с азартом принялись грызть яблоки, весело смеясь от благополучного исхода, брызжа белой слюной, каждый наслаждено уплетал добычу.

А дома, Паньку уже давно разыскивают. Брат Мишка хватился его: напилить липняку на каталки, а Паньки нет. Заметив возвращающегося домой Паньку, Мишка с руганью набросился на него наровя поддать ему пинка под зад.

Спасаясь от преследователя, Панька, по-кошачьи вскарабкался на вершину берёзы росшей у них в огороде. По-дьявольски, подразнивая брата Панька сидя на берёзе и издевательским посвистом дразнил Мишку. С ярым злопытательством, и желанием отомстить, Мишка, взяв со двора топор принялся подрубать берёзку. Панька комякнулся на землю не выпуская из рук вершинки берёзки. Густые ветви и листья смягчили удар. Ожидая еще и от Мишки, Панька плотнее прижался к земле и вобрал голову в плечи. Мишкины кулаки тупо падали на Панькину спину, а ноги задавали пинка. Под ударами Панька изгибался, как отшибленный хвост ящерицы.

Ванька Савельев домой возвратился, когда семья собиралась обедать. А мух в исподней избе, накопилось несчётное количество, до того много, что если кто отважился их сосчитать, то наверное бы насчитал их полмиллиона, а потом и со счёту сбился. Их было до того много, что при разговоре того и гляди влетят в рот.

– Ребятишки, вооружайтесь тряпками и давайте выгоним мух, а то как пчелиный рой гудят. – приказно, скомандовала детям мать Любовь Михайловна.

– Ты Минька бери в руки утиральник, ты Саньк, бери портки, ты Маньк, возьми вон рубаху, а ты Ваньк, какую-нибудь тряпку, а я вооружусь столешником.

Открыли настеж дверь, и бой начался. Целые полчища мух, были подняты с мест, особенно со стола, где их было целая пропасть. Из чулана, хлынул целый поток, в сполошенных маханием тряпок мух. Гонимые из углов, к общему потоку, присоединилась еще уйма мух. Всполошенные мухи, жалобно, с недовольством гудели как рой. А семья, всё ожесточённее махали и трясли тряпками, старались не дать мухам лететь вспять, но некоторые хитрющие мухи старались в обход, вдоль стен, от двери возвращаться снова вперёд и снова усесться на столе.

– Глядите, как они летят: гужом, гужом!

– Не давайте им вздыху, гоните их окаянных на улицу! – проклиная надоедливых мух, командовала мать.

Когда было сделано несколько заходов мух в избе значительно поубавилось. Дверь была теперь наглухо захлопнута, и после завершающего захода, мух в избе осталось считанные единицы, они как ни в чём небывало снова расселись на крышке стола суча передними и поглаживая крылышки задними ножками. Своими хоботками, снова принялись сосать остатки съестных брызг на столе. Ванька, усевшись у окна, заметил, как в маленькую дырку разбитого окна, подобно пчёлам через леток, выгнанные мухи с улицы снова вползали в избу.

– Глядите-ка мухи-то одна за одной, одна за одной, прутся опять в избу! – провозгласил Ванька.

– А вот эту муху, я заприметил! Я её выгнал, а она снова очутилась на столе.

– А как же ты её заприметил? – поинтересовалась мать.

– У неё одного крыла нету! – наивно объяснил Ванька.

– А, это всё ты Ванька виноват! Ты окно-то разбил, вот они в дыру-то и лезут, – заметил Сенька.

– Нет не я, а ты! – отражающее, оправдывался Ванька.

– А вы не спорте! – утихомиривала их мать, – кто бы не разбил нате вот тряпку и заткните дыру-то! Мухи-то и не полетят в избу!

Семья рассеялась за столом обедать.

– Хм! Без мух-то любота обедать-то, – заметила бабушка Евлинья;

– А то тово гляди в рот влетят! – довольная тем, что мух, значительно поубавилось, – заметила и мать. – Отец с косьбы придёт и не узнает избу-то без мух-то!

К вечеру вернулся с лугов отец. Ванька первый сунулся с языком:

– Пап, ты заметил: мух-то у нас не стало? Мы их всех повыгнали!

– То-то, я гляжу не так жужжат! А на столе-то, всё равно, вон их сколько улыбаясь, шутливо заметил Василий Ефимович.

– Это мы оставили несколько штук для разводу, а то без мух-то скучно будет! – самодовольно и шутливо усмехнулся Санька.

– Их всех-то разве выгонишь. Их вон сколько развелось – как пчёлы в улье. И то наполовину поубавили, с самодовольством сказала мать.

После, мать, убирая со стола, журила ребятишек:

– Как тут мухам не быть, – сокрушённо ворчала она, стирая со стола остатки пищи и молочно-жировые брызги. Мухи, дружно обсевшие стол довольствуясь остатками брызг, старательно сосали мокрель.

Санька размашисто шаркнув ребром ладони, по крышке стола, и зажав в кулаке пойманных мух, обратился к Ваньке с шутливой игрой на угад.

– Машина едет! – провозгласил Ваньке он.

– Я по ней! – наивно отозвался Ванька.

– Сколько в ней? – спросил Санька.

– Семь! – стараясь отгадать протянул Ванька.

Санька стал поодиночке выпускать из кулака мух, с осторожностью разжимая пальцы. Мух в руке, оказалось девять.

– Санька, два раза щёлкнул Ваньке в лоб за неотгадку.

– Завтра, спозаранку поедете на покос. В Рыбакове, доставшийся нам небольшой пай травы я скосил, а в долине пай побольше, так, что завтра косить будем все трое объявил Василий Ефимович, своей семье, имея ввиду, помощниками в косьбе Миньку и Саньку.

Сенокос. Ендовин. Утята. Семион и вилы.

Утром на сенокос Савельевы выехали чуть не раньше всех. Василий Ефимович, встав с постели вместе с солнышком, вышел во двор, задал овса Серому, присмотрел за хозяйством, исправил беспорядок во дворе и в пробеле. Войдя в верхние сени, где спала молодежь, он приказно, разбудил сыновей,

– Минька, Санька, Ванька вставайте! Солнышко уже давно взошло – пора ехать. Я буду запрягать, а вы живой рукой вставайте, чтоб не повторять вас с побудкой! – раздражённо добавил он.

Минька вскочил тут же, а Санька открывался от нагретой постели вяло, его тяжко клонило снова к подушке. Наскоро позавтракав, отец, сам сильнее затуршился, упречно заторопил ребят:

– Ты Саньк скорее разламывайся! Что как опоёный ходишь, словно ищешь чего-то, – ворчливо прикрикнул он на полудремавшего, вяло расхаживающего по избе и ищущего свой пиджак Саньку.

– Пойди, умойся из лошадиной колоды, сонливость-то, как рукой с тебя снимет, – с насмешкой, но поучительно посоветовал Саньке.

– Да уж чего тут на него глядеть-то, у него один глаз спит, а другой-то дремлет, скоро весь в спячку дастся, – обличительно высказался о Саньке старший брат Минька, считая себя резвым на работу и следующим за отцом по первому его зову.

Вышли во двор, расселись в телеге. Всяк, заняв своё надлежащее место. Серый неспокойно переминаясь с ноги на ногу, ждал, когда хозяин усядется на своё место и повелительно выкрикнет: «Но-о!». Серый с места стронул телегу, зашагал из ворот направляясь на уличную дорогу. Колёса телеги приминали росистую лужайку, на повороте, проложили раздвоенный след. В задке телеги звонко задребезжали косы, затарахтели грабли. Поднявшись в полдерева солнце, ласково пригревало головы седоков в телеге. По селу слышалось звяканье кос. Торопливо стучали молотки, наскоро пробивая косы, готовя их к травокосу на лугах.