Записки охотника

На чтение меня побудил не кто иной, как сам Жюль Верн.
Он любил у Тургенева эту книгу, говорил, что «слышно запах степей в его прозе».
Ну, как после такой рекомендации не прочесть!Что ж ко мне в руки попали личные записи барыня-охотника.
Его наблюдение за бытом и нравами обычного крепостного населения соседских помещиков, куда угораздило главного героя забраться поохотится.Вообще занимательно, НО я словно побывала на уроке истории, где обсуждались времена крепостных и помещиков. И не скажу что это мой любимых период.
Но написано хорошо и интересно. Рассказы разные и простые. Краткие заметки о запомнившемся.Слышно ли было запах степей?
Слышно.
Но я надеялась на большую смысловую нагрузку в тексте. Здесь просто описания без какой либо морали от автора. Разве что читатель сам её разглядит.

«Скучно! скучно!.. Ямщик удалой,
Разгони чем-нибудь мою скуку!
Песню, что ли, приятель, запой
Про рекрутский набор и разлуку…Н.А. Некрасов, «В дороге», 1845Как и обещал, принялся я после «Хижины дяди Тома» за отечественный аналог (как утверждал Александр Эткинд ). Да, это тоже книга о личной зависимости, да, очень многое ужасно похоже, роднит положение крепостных и рабов, да, автор писал ее для раскачки общественного мнения, но каюсь, каюсь, очень часто об идеологической значимости я забывал, скользя по страницам. Забываешь, ускользает это ощущение при чтении нехудожественной литературы, переводных вещей (да и чего таить – и современная проза лишена его) – ощущение удивительного удовольствия от чтения русской классики. Вероятно, от того, что я не так часто к ней возвращаюсь, ощущение это сильнее, каждый раз оно переживается очень ярко.Не знаю, говорят ли теперь в школе те пафосные слова, что слышались еще в 90-е? Эпитеты вроде «великая русская литература» и обращение к писателям не по имени, а по имени-отчеству? Пафос потерял значение в наши дни, скукожившись под яркими лучами маркетинга, однако иногда вот так возьмёшь томик с полки, а тебя и проберет. Я помню такое чувство после Лермонтова, после прозы Пушкина и «Анны Карениной». Скоро надеюсь проверить и на Лескове, сработает ли? Или круг умельцев более ограничен? Но Тургенев точно из их числа.Есть, есть какой-то смысл в чтении высокой классики в школе. Почти все забываешь (по крайней мере, детали-то я почти все забыл), однако что-то остается, что-то такое, что тянет потом под тем или иным благовидным предлогом перечитать. Что я помню? Бирюка и хрестоматийных Хоря с Калинычем, обсуждение их образов (Хоря поругивали за рыночную ориентированность). Вот, пожалуй, и все. А тут тебе распахивается широкий и плоский (за редким исключением) мир родной лесостепи. Начало «Хоря и Калиныча» запомнилось мне так, как будто оно говорит обо всем цикле, ограничивая его орловскими местами, ан нет, все совсем не так. Посидишь напротив электронной карты, посмотришь – где тут Льгов, где Лебедянь (это, положим, я и так знал), где Чаплыгин, а где Жиздра. И Тулу соотнести не забудь. И выходит, что протопал-проехал Тургенев все наши черноземные края, почти и до нашего медвежьего угла доходил, чуть он северо-восточнее, да и весь тамбовский край не раз упоминает. Все роднее проза его становится.А проза-то хороша. Гладкая, резвая, отточенная, с автором-зеркалом, который вроде бы и присутствует, а и нет его, просто отражает он русский быт, людей, порядки, дурь и красоту (дури, по обычаю, больше). Тургенев внимателен к людям любого звания, думаю, современников порой шокировало, что рассказ о крепостном соседствовал, а порой и перемешивался с рассказом о столбовом дворянине. Этот гуманистический пафос очень заметен, он порой лучше прямого обличения (да и нет, пожалуй, у Тургенева прямого обличения-то, он как раз умело избегает лобовых атак на крепостной строй, все исподволь, а понятно). И правда, чего таить, похоже на быт негров на плантациях многое. И знаете, что у нас даже хуже было? Более короткая дистанция из-за отсутствия расовых различий. От этого несправедливость даже ярче как-то. А так все совпадает – и продажи живых людей, и телесные наказания с истязаниями, и частая смена хозяев с непредсказуемыми последствиями. И спят с крепостными девушками баре так же часто, как и плантаторы с негритянками, и детей заводят, только без всей этой специфики мулатов и квартеронов. И отчего-то мрачно становится. Вроде бы это тот самый мир, что и Гоголя в «Мертвых душах», даже время почти то же. Но нет тут юмора, да и у Гоголя смех сквозь слезы был. Самодуры и дураки калечат судьбы и тела людей по прихоти и по идиотизму. И хотя мир Тургенева богат полутонами и красками, люди и поют, и радуются, но вот и мрут часто, горько, страсти заедают, а то и нарождающийся капитализм (через оброк). И вечная эта, неизбывная какая-то неустроенность быта.

Когда я читала Тургенева в школьные годы он мне очень сильно нравился и данной книге я тогда поставила высший балл. Но каждый раз, когда читаю Тургенева после своего двадцатипятилетия по какой-то причине он мне нравится всё меньше и меньше. Читая эту книгу сейчас, я сравнивала литературный язык Тургенева с, к примеру, Л.Н. Толстым, М. Горьким, А.П. Чеховым, М.Е. Салтыковым-Щедриным и понимала, что Тургенев очень сильно проигрывает им. У Тургенева очень рубленые фразы, неинтересные конструкции предложений, даже когда идёт описательная часть природы, она не захватывает так, как она захватывает у Л.Н. Толстого, а диалоги, несмотря на всю свою драматургию, не цепляют так живо, как цепляют у М.Е. Салтыкова-Щедрина. "Записки охотника" - это во многом реальные события, при этом книга не является публицистикой, это именно художественная изложение этих реальных событий. Но особой художественности в книге не наблюдается. Очень не хватает авторского взгляда, какой-то авторской проработки проблемы. Истории такие же рубленые как и язык, они не доведены до своего логического конца, может быть мне не хватает морализаторства, я по какой-то причине очень его люблю и всегда жду в классической литературе.В каком-то смысле мне было очень тяжело читать эту книгу, по той причине, что я очень живо представляла себе все это, проживала эти реальные жизни и ужасалась ими. Мир, где баба бьет бабу, и по другому, иначе как-то назвать их обеих не получается. Где мужик, человек никому не нужный, вечно пьяный, вечно голодный, вечно замерзший, валяется на в канаве, но продолжает жить, как-то находить себе пропитание и волю к этой странной жизни. Помещичьи поборы, которые не из-за доходности делаются, а из принципа, чтобы додавить, показать свою власть. Вся это слепота по отношению к другому человеку. Была и история доброты, где девушка с явной клинической депрессией, по причине физиологических изменений в организме вообще не встает с постели, но местные отправляют к ней маленькую девочку с едой, за счет чего она и выживает, но по сути целыми днями только и делает что спит. И это единственная такая история о проявлении доброты. В основном истории о жестокости, о каких-то непонятных ценностях, которые навязываются менталитетом и укладом в обществе. Порицание, ради которого, как мне кажется и написана книга, не заметно, его по сути вообще в книге нет. Это просто зарисовки, и уверена, многие прочитавшие в свое время эту книгу, в первые годы после ее выхода, видели скорее оправдания своим поступкам, что якобы, я не один такой, а вот есть и другие, значит я все правильное делаю. И как-то давило на меня это всё в процессе чтения.

Если судить только по названию этого сборника-книги, то кажется, что внутри мы встретимся с разного рода охотничьими историями и природными наблюдениями — типа там Пришвина, Бианки и выходящего ещё с советских времён альманаха «Охотничьи просторы». По крайней мере мои ожидания примерно такими и были. Однако Иван Сергеевич хотя и предстаёт перед читателями, судя по этим запискам, завзятым охотником, однако на самом деле в книге мы читаем совсем немного историй именно охотничьих. Потому что в гораздо большей степени автора интересуют личности встречаемых им людей. Причём людей из самых разных социальных слоёв и групп. Начиная с крестьянских ребятишек и крепостных крестьян, переходя к мещанам и заканчивая купцами и помещиками. Однако всё же основными героями этих рассказов и очерков становятся люди простого народного звания. При этом в каждом отдельном рассказе Тургенев не просто обрисовывает нам тот или иной характер или образ занятного и оригинального персонажа, а он берёт этот образ и этого человека, как правило, в действии — в событии или происшествии, или в истории его жизни. И в конце-концов получается занятная ситуация — вроде каждый отдельных рассказ представляет собой только какую-то одну информационно-смысловую единицу, какую-то одну точку на поверхности российского бытового жизненного поля, однако взятые все вместе эти разрозненные точки образуют стройный и отчётливый рисунок картины народной жизни на Руси середины XIX столетия. Из отдельных деревьев образуется целый лес. И не зря цензурный комитет сделал стойку по выходе книги в виде сборника — совсем другой эффект получается, нежели когда читаешь каждый отдельных рассказ.Уверенно могу рекомендовать аудио вариант исполнения этого сборника, начитка качественная и выразительная.