Полет курицы

Увы, на тот момент я даже не представлял, насколько бездарно продуман мой план. Тем не менее, даже сдохнуть на федеральной трассе по пути в Липецк представляло собой лучшую перспективу, чем оставаться в рабстве у Хазана, и любой вариант пути домой мне подходил.

Последнее, что я запомнил до того, как прийти в себя в лежачем положении и со связанными руками – это визг тормозов и тупой удар по голове. Понять, что моя попытка провалилась, я смог только сейчас, открыв глаза. И увидев над собой громилу с огромными кулачищами в черной униформе какой-то там службы.

– Ну, вот я же тебе говорю – это все путинская система, Хазан, я тебе точно говорю, – уверенным басом разглагольствует здоровяк.

– Ну, а ты за Путина-то не голосовал? – с усмешкой на лице спрашивает Хазан. – Хотя бы молча, не голосуя ни за кого.

– Послушайте, я все объясню… Я не… – у меня заплетается язык, но это неважно, потому что меня все равно никто не слушает, и я не могу толком пошевелить ни рукой, ни ногой, а голова просто раскалывается от боли.

– Нет, конечно, – уязвлено повышает голос здоровяк. – Диктатор должен уйти. Я на митинги за это ходил. Диктатор должен уйти!

– Ну, ты хоть знаешь, что это значит? Что значит «диктатор»?

Громила насупливается, почесывает лоб и пожимает плечами.

– Точно не знаю. Но знаю, что диктатор должен уйти. И все.

– Твоя взяла, – наконец обращает взгляд на меня Хазан. – Ты проснулась, спящая царевна?

– Я могу…

– Ни хера ты не можешь, – Хазан наступает мне на колено целой ноги, и я сжимаю зубы изо всех сил, стараясь не заорать от боли, будто это кого-то волнует. – Ты меня расстроил сильно. Злоупотребил доверием. Сейчас вот придется с этим разобраться. И разобраться радикально.

– Вот это все от гнилой системы они такие, – качает головой громила. – Никакого порядка в работе. Менталитет рабский и пронырливый.

– Кстати, это у нас Захар, бывший ОМОНовец. Познакомься. Захар – Костя, Костя – Захар, – Хазан небрежно представляет меня здоровяку, и тот усмехается.

А мне вот совершенно не до смеха. Я понимаю, что сейчас со мной что-то случится, и наиболее вероятно – это именно то, избегая чего, я и дошел до последней стадии мыслимого унижения, и вот это обиднее всего. Я дергаюсь, что-то выкрикиваю, умоляю, но ни на кого это не производит никакого эффекта. Больше всех плевать, как мне кажется, Хазану – он о чем-то говорит по телефону, заодно раздавая указания паре каких-то парней. Тем временем, в ответ на мой выкрик, мне прямо в челюсть влетает массивный кулак Захара. Я, возможно, должен потерять сознание, но этого не происходит, хотя все вокруг и становится расплывчатым, тусклым, бесформенным.

– Водку давай, – звучит бас Захара, обращенный куда-то в сторону.

Водку? Зачем?

– Мне кажется, ты засиделся на месте. Тебе нужно повышение квалификации, Костя, – вроде как объясняет то, что будет происходить сейчас, Хазан. – И тут я тебе помогу, чем смогу.

Он свистит и машет рукой кому-то, кого я не могу увидеть, а Захар хватает меня за волосы и заливает водку из бутылки прямо в мой безвольно открытый рот. Я рыгаю, отплевываюсь, но не могу закрыть рот.

– Это тебе в помощь, Костян, – смеется Захар. – Ну че, Хазан. Наверное, погнали?

– Ага, – кивает Хазан кому-то в стороне, и я слышу громкое рычание двигателя машины. – Костя, потерпи. Сейчас будет немного щипать.

Проходит несколько секунд, и мне на колено наезжает колесо машины, и я ощущаю один огромный удар боли, расходящийся от колено по всему телу, как круги на воде, слышу тонкий треск, а потом – ничего. Пустота и бессознательность.

Когда я прихожу в себя, меня встречает все та же безумная, дикая боль, и я вижу чьи-то размытые лица, чувствую, что меня куда-то несут. Вообще, когда приходит такой залп боли, есть два вариант – свихнуться к чертовой матери или потерять сознание. К счастью, у меня вовремя вылетел нужный предохранитель, и я снова потерял сознание. Когда я прихожу в себя снова и пытаюсь приоткрыть глаза, одновременно оглашая помещение, в которое меня принесли, истошным воплем, мне кто-то прижимает голову к твердой поверхности и начинает вливать в рот какую-то жидкость. Понимание того, что это водка или спирт приходит не сразу, но как только организм принимает этот факт, меня начинает безудержно рвать – так, что желудок подбрасывает навстречу свободе. «Подожди, отвяжи его» – бормочет чей-то голос, и я делаю рывок, блюю, делаю еще одну отчаянную попытку вырваться из неких пут, и вот уже она оказывается успешной, и я приземляюсь на пол, прямо в лужу собственной блевотины и пополняю ее еще чем-то – кажется, это желудочный сок. «Слышь, хирург, тут надо че-нибудь посерьезнее». Кто-то теребит мою руку, и потом, после нескольких секунд замершей тишины, я снова выпадаю из сознания.

Когда казалось, что глубже некуда, пришел Артур

Сегодня, как только я открываю глаза, мне снова вспоминаются слова деда. Подо мной – дерьмо корпоративной квартиры, а временами – и мое собственное, когда кто-нибудь из местных не успевает мне помочь с походом по-большому, а я сам не справляюсь с тем, чтобы забраться в свой новый скоростной трон. Вокруг меня – алкаши и ублюдки, такие же, как и я сам. Даже смешно как-то. Теперь, уже спустя приличный срок адаптации к новому состоянию, мне все это кажется смешным. Видимо, это что-то вроде защитной реакции психики.

Так что там дед говорил про дерьмо над ним?

Я не очень хорошо помню, что именно со мной делали после той хирургии. Почему-то очень крепко в мозгу отпечаталась чья-то фраза «А на хер вы ему водку дали?» – голос, которым она была произнесена, был таким ярким, низким, четким – такой голос сам по себе вызывает уважение. Несколько дней я явно бредил – не спал постоянно, но и не различал, где реальность, а где странные тени и голоса, бормочущие несвязные фразы. Потом, когда я начал более-менее осознавать, кто я и где могу находиться, жутко хотелось пить, но поили меня редко, зато часто ставили какие-то капельницы, с болезненной небрежностью втыкая широкие иглы в истерзанные руки.

Не думаю, что вам стоит получить от меня больше подробностей о том, что происходило со мной до того, как я снова вернулся в строй. Воспоминания о днях своеобразной экспресс-реабилитации настолько омерзительны и полны воспаленных и гнилостных ощущений, что даже представлять многое из того, что мне довелось пережить, мне самому не хочется. Когда мне отсекли одну ногу, я достаточно быстро смог перестать пугаться своего отражения в полный рост в зеркале и стеклах дверей метро. Теперь же я больше всего боялся увидеть себя в выделенной мне скрипучей инвалидной коляске, в которой, наверняка, скончалось немало стариков-инвалидов. В маленьком зеркале, которое мне случайно попало в руки на корпоративно квартире, я неожиданно для себя обнаружил, что мои криво постриженные волосы большей частью поседели, а лицо покрылось острыми, стремительными стрелками морщин. Раньше я не верил в то, что человек может так быстро поседеть. Вроде как какой-то пигмент теряется или типа того. Но факт встал передо мной, раз я уже перед ним встать никак не мог. Во многие вещи лучше поверить раньше, чем они тебя настигнут.

Алена снова ведет меня в метро. Некоторых пассажиров не пускают в метро на колясках из-за отсутствия специального оборудования для безопасной транспортировки. Но у Хазана все схвачено, где надо, и мы редко сталкиваемся с этой проблемой.

По дороге на первую после долгого перерыва смену я в очередной раз оцениваю свою текущую ситуацию. Паспорта у меня теперь нет, и старый алгоритм побега точно не применить. Более того, вопрос целесообразности побега стоит во весь рост. Думаю, не надо объяснять, насколько печальнее стала моя жизненная ситуация теперь, когда я катаюсь на коляске и сильнее былого завишу от помощи окружающих. Впрочем, как говорит мне Володя, со временем, я научусь многое делать сам. Ему, как оставшемуся с одной лишь рукой, виднее, и мне остается надеяться на лучшее. Я мог бы сказать, что теперь моя жизнь окончательно превратилась в кошмарный сон, но это скорее пройденный этап, и сейчас все еще глубже. Глубже некуда.

Вечером очередного дня, после нескольких недель работы в обычном режиме, меня снова зовет к себе Хазан. Я приезжаю к нему в ту самую квартиру, соседнюю с корпоративной, и он представляет меня молодому парню с острыми чертами лица, маленькой бородкой и игривым взглядом.

– Ну, спроси его теперь сам, – предлагает своему собеседнику Хазан.

– Костя, меня зовут Артур, – парень с бородкой поднимает руку в приветствии и явно ждет от меня какой-то взаимности.

– Здорово, – киваю я, совершенно не понимая, что от меня нужно, но предчувствуя очередную подставу от Хазана.

– Слушай, я для чего, на самом деле тут, знаешь? Не хочешь сняться в киношке с парой малолеток? У меня как раз есть заказ, прям для тебя – мне Хазан тебя советовал.

– В смысле? – нервно сглатываю и сжимаю в руках колеса каталки.

– Мне кажется, хочет, – усмехается Хазан. – И еще как, а?

– Ну, не знаю. Я не умею, вроде, – пожимаю плечами, вызывая продолжительный смех Хазана и Артура.

– Это ты точно умеешь, – одновременно с успокаивающим жестом заверяет меня Хазан.

– Ну, а в чем проблема? Колесо внутрь – и погнал, – объясняет Артур. – Там такие девочки, они сами тебя отжарят. Ну, всем по восемнадцать, конечно, хотя выглядят лольками. В общем, будет круто. Ты как? Подпишешься?

Что я понимаю из всего этого? Судя по моему молчаливому виду и отрешенному взгляду – ни хрена. Но это лишь внешнее. Я понимаю, что кино это будет не мелодрамой и не боевиком. Что все сомнения в тех или иных действиях – далеко позади. Что мне уже не в чем сомневаться. Не во что верить. Не на что опираться. Кроме инвалидной коляски. По крайней мере, она лучше, чем костыли, для полностью безногого. Я теперь приношу больше прибыли. Монетизация льгот. Монетизация положения. И Хазан решил еще и подложить меня порнопродюсеру. Хорошо, хоть не в гей-проект, судя по описанию Артура.

– Ага.

На съемочной площадке немного народа, но все заняты делом. Оператор, осветители, сам Артур, актрисы и еще один актер, играющий сцены, которые пойдут вперемешку с моими – там он сношает одну безногую девицу, которую приходится озвучивать, потому что она еще и немая. Я наблюдаю все это, пытаясь вызвать в себе ужас или хотя бы омерзение ко всему этому бардаку, но не могу. И от этого мне становится действительно страшно. Я не чувствую не только тошноты от вида сцены, где пользуют в задний проход безногую немую девицу, раскрашенную и одетую под шлюху старухой-гримершей. Я не чувствую себя живым, существующим – словно меня не должны видеть, не должны вовлекать во все это, словно меня здесь нет.

– Так ты как? Готов, братан?

Тяжелая рука падает мне на плечо. От этого ощущается легкая дрожь со стороны культи. Где фантомные боли, кстати? Почему я ничего, ровным счетом ни хрена не чувствую после ампутации?

– Я в норме, – бормочу.

– Ну, вот и славно. Через полчаса начнем.

Меня обволакивает какой-то туман. Нет. Просто дым сигареты порнопродюсера.

– Есть курить? – спрашиваю я у Артура.

– Наш человек, – смеется он и достает сигарету. – Категорический цинизм. Только не забывай еще и пить.

Ваш. А кто еще меня купит? Ведь я даже не на продаже. Я еще окупаюсь у нынешнего владельца.

Когда мне протягивают четвертый стакан, я начинаю возмущаться, но встречаю лишь жесткий ответ самого Артура.

– Пей. Так надо.

– А можно водки? – интересуюсь, глядя на четвертый опустевший стакан.

– Не вопрос, – машет рукой Артур. – Только мочевой пузырь зажми покрепче. Я серьезно.

Мой продюсер явно мне не доверяет. И не рассказывает сценарий, что самое странное. Как будто после сцены с безногой я смогу еще чего-нибудь испугаться настолько, чтобы сбежать отсюда на своей реактивной коляске.

– На, запивай, – Артур передает мне синюю таблетку и стаканчик с водкой.

В его руке стеклянный стакан с виски или коньяком – черт его знает.

– Твое здоровье, – легонько чокается со мной Артур и залпом выпивает свой напиток.

Я, не мешкая, глотаю таблетку и выпиваю стакан водки залпом. Не как вода, но и без особых трудностей. Колесо виагры во мне. Крупное, на грамм, как мне кажется. Артур страхуется от моей актерской несостоятельности. Смех и грех. Кстати, экспресс – тест на венерические заболевания уже пройден мной позавчера. Уретра, кстати, до сих пор саднит, но самолюбие от презрительного взгляда на мой член бравшей анализ девицы болит еще сильнее. Я совершенно чист. Это неудивительно, с учетом того, что последний раз мой член был только во рту у Кристины, а до того никаких проблем из этого разряда никогда не было.

Меня немного мутит, когда я понимаю, что мой член уже стоит, как кол, стоит мне посмотреть на разодетых под школьниц девиц, которым на вид не больше пятнадцати. Продюсер Артур трясет передо мной якобы копиями паспортов этих девчонок, и что-то рассказвыает, но мне плевать. Мое внимание разбросано по всему павильону. Возможно, это и не копии паспортов. Возможно, просто картинки. Бог его знает.

Через несколько минут все начинается. Меня учат нескольким фразам, которые я должен произнести, но основная масса работы – на девицах. Они укладывают меня своими ласками на огромную кровать, стилизованную под больничную, и начинают раздевать, а вокруг нас роются двое операторов и один фотограф, выхватывающий удачные кадры из всего этого шоу.

Малолетка с крошечной, едва сфомировавшейся грудью и крашенными в белое волосами прыгает на мне, и я излишне напрягаюсь в моменты ее приземлений, и из относительно свежей левой культи, в месте, где нежная, едва зарубцевавшаяся кожа сильно натерта, начинает сочиться кровь. Объявляют паузу. Артур смотрит неоднозначным, ошарашенным взглядом, но дает команду своим ребятам помочь мне. Девочка слезает с меня. Кровь останавливают перекисью и несколькими приложенными салфетками. Потом у Артура появляется гениальная идея. Поверх культи заливают искусственной крови – для пущего эффекта и облегчения монтажа, как я понимаю. Блондинка залезает обратно, принимает то же выражение лица, и мы продолжаем забег.

Потом на смену ей идет другая – брюнетка. Ее груди – тоже далеко не пособие для изучения гор, но до этого, как до луны. Она скачет на мне, высоко вскидывая ягодицы, и через мучительно долгий промежуток времени слезает, потому что я предупреждаю, что я на подходе. Впрочем, я и сам не уверен. Покалывает задница. Когда я с дикой болью, фокусирующейся у меня в заднице, кончаю, из меня вместе со спермой вылетает струя крови. Малолетки на секунду опешивают, но потом будто что-то вспоминают и, снова развернувшись на удобный камере угол, с улыбками и восхищенными возгласами продолжают свою работу. Кровь продолжает подтекать, и они слизывают ее вместе со спермой. Чертов простатит. Что там у меня внутри?

What's inside of me?

Ту-ту-ту-ту-ру-ру…

Понесло…

Одна кладет руку на низ живота, и надавливает. Артур жестами изображает мочащегося мужика, потом быстро хватает стакан с газировкой и льет из него прямо на пол. Что за чертовщина? Я дико хочу поссать, сбегать в туалет, и тут девица давит снова. Вот для чего меня поили. Ну, да. Моча – настоящая, не яблочный сок, как рассказывают об этом в историях про съемки порно, – вперемешку с кровью хлещет по их довольным мордашкам. Перед глазами пляшет калейдоскоп из синих, белых и красных пятен. Я хватают одну из девиц за волосы и с дикой злобой насаживаю ее рот на свой член, все еще упорно стоящий от волшебной таблетки. Ее глотка оказывается уже, чем я предполагал. Да и черт с ним. Пусть сука страдает. Пусть они все страдают. Не одному же мне.

У меня перед глазами все перекрывают синие, фиолетовые и черные пятна. Пытаюсь проморгаться, но это совершенно не помогает. То слева, то справа, то по центру эти пятна слепят меня, и я все меньше понимаю, что со мной происходит.

Девочки, кстати, были под экстази. Помимо того, что профессионалки, они еще и были под экстази. Я видел, как они глотали таблетки, пока я лопал виагру. Все мы используем те или иные стимуляторы. А как еще заставить себя заниматься сексом, работать, да просто встать со спального места, когда вместо всего этого ощущается стойкое желание просто сдохнуть и никогда не подниматься навстречу очередному дню? Можете врать, что это касается только отчаянных бедолаг-нищих и инвалидов. Что успешных менеджеров и удачно вышедших за них замуж наманикюренных силиконовых домохозяек это обходит стороной. Что успешные работающие люди выпивают литры спиртного просто ради усиления веселья. Врите кому угодно. Мне-то что? Я просто делал дело. Я даже хотел в это поверить. Даже тогда.

Когда перед глазами рассеивается, я понимаю, что эта сцена закончилась, и она была последней. Артур аплодирует и смеется, дает какие-то указания, и меня одевают и усаживают на коляску.

На выходе Артур, организовавший машину, чтоб отвезти меня на квартиру, отсчитывает несколько крупных банкнот и отдает их мне.

– Ты не говори Хазану, что к чему. С ним я отдельно расплачусь. Это тебе за работу. По-пацански. Все сделал четко, даже лучше, чем я предполагал. Давай, удачи.

Я пожимаю протянутую руку, киваю и закатываюсь на коляске в фургон, в котором меня и довозят до места жительства.

Всю ночь я сижу в обнимку с унитазом и блюю. Кажется, кишки и желудок уже вышли, осталось выплюнуть печень и поджелудочную. Безумно болит все внутри, и перед глазами – все те же огромные цветные пятна. Преимущественно – фиолетовые.

Первая здравая мысль за пару лет

Утром я сижу в коляске рядом со скамейкой в парке и жду Хазана, отошедшего в магазин за сигаретами. Сегодня он сам ведет меня на уличную точку, потому что все кураторы на заданиях. Солнце светит удивительно ярко для раннего утра, и я греюсь в надежде, что его лучи прочистят меня изнутри.

На скамейку рядом со мной садится невысокий мужичок в очках. Он подозрительно оглядывается по сторонам, смотрит на часы, а потом обращается ко мне.

– Здравствуйте. Вы – Константин?

Меня слегка передергивает о того факта, что кто-то, кого я не знаю, знает мое имя.

– А что?

– Я просто знаю, что вы как-то встречались с Никитой из «Альтернативы», но его ребята не смогли ничем Вам помочь.

– Да, – тихо шепчу и прячу взгляд где-то в районе левой культи.

Мне кажется, я вот-вот заплачу, закричу, как мне хотелось бы, чтобы этот мужик в очках сейчас схватил мою коляску вместе со мной и покатил куда-нибудь подальше, чтобы Хазан потерял меня, но мне жутко страшно от того, что может произойти потом.

– Можно ли вам помочь сейчас? Я вижу, вы в трудной ситуации, мы в Питере разрабатываем аналог московского «Ангара спасения», и Вы могли бы…

– Нет, моему брату не нужна помощь, – звучит голос подходящего ко мне сзади Хазана.

– Брату? – очкарик встает и явно теряется в ситуации, видя перед собой здоровяка с щетиной и с довольно агрессивным видом.

– Да, я вытащил его с улицы и от тех людей, которые ему вредили, и теперь ему не нужна помощь, понятно? – уточняет Хазан бескомпромиссным тоном.

После еще нескольких взаимных и ни черта не значащих для меня фраз очкарик уходит, понурив голову. Конечно, он все понял, но он, в отличие от Никиты, отлично понимает, что один в поле не воин.

Хазан некоторое время наблюдает за уходящим «спасителем», а затем снимает мою коляску с тормоза, толкает вперед и объясняет мне якобы глубинную суть своего дела.

– Вот почему хозяевам этого бизнеса нужны управленцы и кураторы славяне, сечешь? Впрочем, я все равно украинец.

Я никак это не комментирую и не понимаю, зачем мне об этом говорит Хазан.

– Ну, это сути не меняет, – добавляет он зачем-то спустя несколько секунд. – Паспорт-то у меня российский.

Я молча облизываю обветрившиеся, воспаленные губы.

– Что-то я давно не встречал Кристины.

– Да? Скучаешь?

– Просто обычно она ездила на метро. И там…

– Не переживай. Она по тебе не скучает.

– Ну, понятно.

– Она ни по кому не скучает.

Молчу и жду продолжения.

Хазан останавливает коляску, садится на корточки напротив меня и смотрит мне прямо в глаза.

– Она не поняла урок. Она лежит с отрезанными руками, ногами и головой в канаве под Назией. И точно ни по кому не скучает.

Денег я скопил и сберег немало, включая полученные от Артура, и за них определенно можно приобрести то, что мне нужно. Вопрос лишь в том, как мне сейчас, с подорванным мной же доверием Хазана вырваться на свободу. И решение приходит само собой. Володя в одном из разговоров вечерком на корпоративной квартире заикается о том, что он всегда мог достать любой «ствол» у одного своего знакомого, и что сильно жалеет о том, что не успел достать из кармана «макаров», который мог бы решить тот спор с местными. Я как бы между делом интересуюсь, смогу ли я что-то себе достать – скажем, в рассрочку, – якобы в связи с недавним нападением на меня братков Бахи. Володя хмурится, замолкает, и я ощущаю легкий холодок внутри – будто я совершил непростительную ошибку, – но уже спустя несколько секунд мой коллега отвечает, что может с этим помочь. Но за свой интерес. Договорившись с ним на долю малую, мы прекращаем этот разговор. Пару дней я жду, когда же Володя сможет выйти на связь со своим знакомым, и очередной ночью, глядя в потолок и пытаясь сосредоточиться хотя бы на одной целостной мысли, я получаю крепкий тычок в бок.

– Спишь?

Володин голос, приглушенный и сиплый, кажется совершенно незнакомым и чужим. Или я просто начал засыпать, сам того не заметив?

– Не, – шепчу в ответ. – Нарыл что-то?

– Пиши номер. Дальше я не при делах.

Он по цифре диктует мне прямо в ухо номер, который я забиваю в мобильник, и снова наступает тишина. До конца этой ночи я не могу уснуть. Конечно, я никогда не стрелял, но видел, как это делают, в кино, и ничего сложного в том, чтобы сделать смертельный выстрел прямо в голову какому-нибудь уроду, не вижу. Главное – с предохранителя снять. Многие вещи гораздо проще, чем кажутся, стоит отключить фильтры сомнений и скромности.

Продающие оружие парни в вагончике на окраине, куда я выбрался на такси на свой страх и риск, уступили мне немного по цене из жалости к моему положению. «Макарова» с одной полной обоймой мне показалось вполне достаточно, и долго выбирать я не стал. Ствол я подложил себе под зад, прямо в штаны – ни одна проверка на металлодетекторе не касается инвалида-колясочника, так уж заведено. Таким образом, подстраховку на любой случай я себе устроил и вернулся к работе в метро.

Я долго думал о том, к кому обратиться. Была даже мысль попробовать припахать семинариста Кирилла, но потом я осознал, что этот придурок, вместо того, чтобы вытащить меня по-тихому, может развести такой церковный вой, что грохнут нас обоих. И закопают, во славу господа его, где-нибудь на городской свалке.

Со временем мне вспомнилась одна знакомая, которая была достаточно сознательной, чтобы провернуть мое начинание. Вика Степанова, работавшая в конторе и болтавшая со мной время от времени на погрузке. Мы пару раз ходили в кафе, болтали о чем-то и даже пытались сблизиться, но мой скотский уродливый характер и необязательность отвернули ее от меня, и мы вроде как остались условными друзьями. Я не ответил ей когда-то на сообщение, и с тех пор не вспоминал о ней. Тем не менее, ссор у меня с ней не было, а ее характер и сообразительность позволяли рассчитывать на нее в моей ситуации. Номер ее я тщательно вспоминал каждый день в течение двух недель – прикидывал цифры, вспоминал, как когда-то набирал его вручную с клочка бумаги, потому что мобильник сел сразу после моей просьбы «угостить телефончиком». Помимо этого, я старался осматриваться и задерживаться, оказываясь на Выборгской, неподалеку от которой находился ее дом. И вот, как десница судьбы, она встречается мне в метро. Она шокирована моим видом и спрашивает, нужна ли мне помощь. Я говорю, то все как-то само собой уже разрешилось, и я адаптировался и работаю, но не отказался бы с ней пообщаться позже. Говорить с ней дольше двух минут под возможным присмотром куратора было бы самоубийственно. Как я узнаю позже, она оставила машину в автомастерской, и это была одна из двух ее поездок в метро за последние полгода. Я цапнул за хвост птицу удачи и не мог отпустить. Записав ее номер на клочке бумаги, заучив его и выбросив разорванную записку под поезд метро, я решил купить мобильник у паренька, торгующего симками «теле2» в переходе. Откуда я знал, что он не доложит Хазану? Ниоткуда. Я просто поверил, что птица удачи все еще у меня в руке.