– Лала, тут из деревни-то видно, – промолвил он виновато.
– Ну и что, Рун, – с улыбкой произнесла Лала. – Невесту можно обнимать и на виду. И вон два кустика скрывают всё, раз уж ты так боишься. Поди не увидят.
– Ну может и не увидят, – признал он тихо. – Особенно если сядем.
– Давай сядем, если хочешь, милый, – согласилась Лала.
Рун опустился на траву, устроился поудобней, Лала уселась рядом, прислонившись к нему спиной. Стала глядеть на реку да на другой берег. Рун приобнял её.
– Прямо свидание у нас, – порадовалась она счастливо. – Красивое место, мы только вдвоём. Хорошо. День такой замечательный! Ходили в гости, спасаем букашечек. Обнимемся. Немножко ссорились с утра. Но зато и помирились. Я столько всего удивительного повидала и откушала сегодня. У дяденьки Тияра. У меня внутри аж гудит от счастья. Вот здесь.
Она прижала ручки к груди.
– Ох, Рун, – сказала она вдруг взволнованно. – А ведь это душа. Гудит. Это она поёт так. Я до сих пор думала душа… это что-то… чего не увидишь, и не почувствуешь, эфемерное совсем, но вот же она. Я чувствую. Гудит-гудит, радуется. Тому, что счастлива, тому, что ты рядом и ласковый, что я дорога тебе. Ворочается чуточку от избытка счастья, от переполняющих тёплых чувств, щемит немного. Надо же. Я только что научилась чувствовать душу. Благодаря тебе, Рун. Я кажется и раньше такое чувствовала. Но как-то не обращала внимания, не замечала, не осознавала. Не задумывалась, что это. А это душа, Рун. Прям вот она, здесь. Поёт-поёт, не смолкает. Забавная и милая. Как будто своей жизнью собственной живёт. И меня согревает. Ты чувствуешь свою душу, Рун? Она прям в груди. Ровно посередине.
– Нет, ничего такого не чувствую, – признался Рун. – У меня, когда ты рядом, словно свет зажигается в сердце. Кажется, будто сияет ярко. Слева в груди. Не по центру. Но оно… мне представляется более, я его не ощущаю, этот свет, я его словно вижу. В уме. И сейчас он есть.
– Это, Рун, у тебя так счастье представляется. Душа, она не видится, она чувствуется. Ты, Рун, если когда-нибудь заметишь, что у тебя в груди чувства отчётливые. Щемит, или ноет, или гудит, наполняя сердце теплом, или радостью, или тоской, или ещё чем-либо. Ты знай, что это душа твоя. Переполнена чем-то, и оттого становится заметна. Так научишься тоже её ощущать. Чувствовать душу – это удивительно.
– Ладно, я буду обращать внимание, солнышко моё, – улыбнувшись, пообещал Рун.
Какое-то время они сидели молча, наслаждаясь летним днём, приятными видами, друг другом. Вдали неспешно плыла лодочка, стрижи носились над водой, кружили чайки, стрекотал кузнечик – букашек славный менестрель – где-то поблизости укрывшись, под его пение изящно порхала в танце белая бабочка. Цвели нехитрые луговые травки да цветочки, наполняя окружающее пространство своими душистыми ароматами.
– Лала, а ты могла бы так жить? – спросил Рун тихо. – В нашей деревне. Всегда. Со мной.
– Мне здесь не место, Рун, – мягко промолвила Лала. – У вас, я знаю, много зла. Пока его я не видала, мне хорошо. Увижу, выдюжу ли? Вряд ли. И потом от меня пользы тут никакой. Почти. Просто… феи магией приносят пользу. Нам нравится быть полезными, это придаёт смысл существованию. А тут… жених суровый мне запрещает колдовать, да и разреши, много ль я наколдую? Я у вас лишь от тебя могу пополнять магию. Ты меня не сможешь постоянно обнимать днём, а ночью нам нельзя. Если бы не проклятье, Рун, я бы уже могущественной стала, ты бы меня полюбил, тогда бы обнял на минутку, и всё, и полная. Не надо было б столько обниматься. Но если бы я обрела могущество, домой смогла бы воротиться. И воротилась бы. Прости. Я замуж хочу, хочу семью, деток. Скучаю по дому, по маме с папой, по сестричкам. По своей привычной жизни. Хочу жить как обычная фея. А не как диковинный зверь в цирке, на которого все показывают пальчиком.
– Значит, не смогла бы, – вздохнул Рун.
– Ну почему же, милый, – улыбнулась она. – С тобой смогла бы. Знаешь какая от меня польза здесь у вас?
– Какая же?
– То, что я с тобой, Рун. Я полезна тебе. Твоя душа замёрзла от одиночества, я её отогреваю. Может, поэтому я послана сюда. Чтоб тебя согреть.
– Фантазёрка ты, Лала, – развеселился Рун. – Так уж боги обо мне заботятся по-твоему. Что аж послали мне тебя. Столько трагедий вокруг. Люди страдают от голода, от лишений, от жестокости. А тут смотри-ка ты, от одиночества меня спасти решило небо. При том, что я особо-то и не горевал от него. Да и у меня бабуля есть вообще-то. И дед был. Не сирота поди. Ты здесь по двум причинам. Первая – потому что я тебя поймал. Вторая – потому что тебя кто-то проклял и не даёт вернуться. Вот и всё.
– Рун, небо выбирает непредсказуемым образом, кого одарить, – ответствовала Лала. – Чем руководствуются боги в принятии решений, нам не постичь. Но всё творится волею небес.
– Зачем же зло тогда творится?
– Не знаю, мой котёнок.
– Ирония судьбы в том, Лала, что когда ты уйдёшь, я буду горевать. От одиночества. Которое доселе особо не тревожило меня. Хорошенький подарок от богов.
– Уж так он плох? Бедняжка, фею встретил, – рассмеялась Лала. – Значит, это твоё наказанье, Рун. Прогневал чем-то небо. Он тебе меня послало. Чтоб покарать жестоко. Страдать заставить от объятий нежных.
– Страданья закаляют волю, – невинно проронил Рун.
– Ну, закаляйся, зайка, мне не жалко, – сказала Лала ласково.
Рано или поздно, но настала им пора возвращаться. Рун взял кадушку, в которой никого уж не было, взял Лалу за руку, и они направились к деревне.
– Ну что, пойдём сразу в храм? Или отдохнуть хочешь? – спросил он.
– В храм, – промолвила Лала с улыбкой.
– А потом предлагаю по деревне пройти. Я всю её тебе покажу. Сможешь тогда сама ходить… летать. Когда хочешь куда хочешь.
– Хорошо, милый, – согласилась она.
Лала была счастливая-счастливая. Лишь они пошли, стала напевать что-то негромко. Какую-то незатейливую мелодию. Рун слушал её нежный голосок, и ему казалось, нет в мире звуков удивительней и чудесней, чтоб так ласкали слух и душу. В её пении не было слов. Просто какие-то «ла-лала-лала», но это было столь мило… Словно само счастье изливалось из её уст, добавляясь к сиянию личика. Ну где тут не забыться, не заслушаться, любуясь на это всё. Не сразу обратил он внимание на суету около их дома. Но чем ближе тот становился, тем сложнее было её не замечать. На край деревни заявилась вся семья мельника. Семейство у него небольшое, жена после третьего ребёнка не смогла боле рожать, а старшая дочь уже замуж вышла, её тут не было, зато все остальные присутствовали – сам мельник, супруга его, младшая дочка и сын. Все стояли на коленях, стражники силой рук и слова пыталась их прогнать, но безуспешно, дочка и жена мельника плакали, сынок бил поклоны, сам мельник причитал и молил. Чуть в стороне народ деревенский, человек с десять взрослых и детей, дивились на это действо. Завидев Руна и Лалу, стражники сочли за лучшее взять паузу в перепалке, просто стояли и ожидали, пока они подойдут, с молчаливым спокойствием взирая на продолжающийся подле ног «концерт».
– Рун, что происходит? – шепнула Лала чуть испугано.
– Не знаю, – покачал он головой. – Непонятное что-то.
Семейство мельника столь увлечено было мольбами, что и не замечало их приближения. Лишь когда Рун с Лалой оказались совсем рядом, мельникова дочка, уловив переключение внимания публики на фею, обернулась, крикнула отцу, и вся семейка кинулась в ноги уже им.
– Парень, не губи! Пожалей деток моих! Госпожа фея. Смилуйтесь! – очумело возопил мельник.
Его родня ему затворила с причитаниями.
– Рун, – произнёс более старший из стражников оправдывающимся тоном. – Нам было велено фею охранять от назойливости, не тебя. Этот тип хитрый жук, сообразил, говорит, к тебе дело, не к фее. Скажешь гнать, мы его погоним. Просто без пинков кажется не выйдет.
– Что происходит-то? – с недоумением поинтересовался Рун. – Дяденька Луан, чего вам надо-то?
– Деньги! Деньги мои! – отозвался мельник, чуть не плача. – Не губи, отдай хоть три четверти. Хоть две трети. Хоть половину. Потом и кровью зарабатывались. Много лет.
– Какие ещё деньги? – посмотрел на него Рун, как на помешанного.
– Отца моего покойного, вот какие, – упавшим голосом молвил мельник.
История про старого мельника каждому известна в округе. Многие пытались искать его клад тайком. Но вроде бы никто не отыскал – не было слухов, как кто-то из местных вдруг разбогател.
– А, – кивнул Рун, наконец сообразив. – А почему вы думаете, что я их нашёл?
– Все это знают, – ответствовал мельник. – Вы пошли с кадушкой деньги наши искать. Фея колдовством их нашла. Заколдовала кадушку, та покатилась, и прямо к деньгам вас привела.
– Безумие какое-то, – вздохнул Рун. – Пошутил над вами кто-то, дядя Луан. Не искали мы ваш клад. И не нашли. Вот, пустая кадушка, посмотрите. Кто ж с кадушками за кладом ходит. Встаньте уже. И вы все поднимайтесь. Тётя Зьяна. Вы чего?
– У фей всё иначе, чем у нас, – грустно заметил мельник, заглянув в кадушку, которую Рун опустил перед ним. Вставать он кажется не собирался. – А деньги вы перепрятать могли, поэтому их здесь и нет.
– Рун, скажи мне, что тут такое? – попросила Лала осторожно.
– Старый мельник боялся воров. Сильно. Закопал все свои сбережения где-то. А потом возьми да и помри. В тот же день. Не успел показать своим, куда зарыл. Думают, что мы с тобой искать этот клад ходили да присвоили, – объяснил Рун.
– Ой! – поразилась Лала. – Феи не берут чужого, дяденька. Поднимайтесь пожалуйста все. У нас нет ваших денежек.