Город скорби

Они видели.

И сбежали.

***

Но не я.

Я это принял.

Сиротский приют

На небе же есть звёзды? А? Может быть. Зачастую их не видно. Но люди, не видя звёзд, говорят – «раз зажгли, то кому-то надо».

И мы тоже поехали в детский дом, так как там были дети, которых родили, ведь так и было надо.

Но их не только родили, а ещё и оставили освещать крыльцо детского дома, что назвался «Ромашкой». Там не было ромашек, если честно. И не все дети попадали на крыльцо.

Кого-то находили в мусорках. Помнится, что одна сердобольная дама очень (ОЧЕНЬ) удивилась, когда собака принесла в зубах маленький свёрток. Он был в грязи и в собачьей слюне. Слюна капала на разжиженную землю, разжижая её ещё больше. Слюна мешалась со слезами. Она плакала.

Но плакала сердечная женщина, а не собака. У собаки тоже было сердце, но не человеческое. Про такое обычно говорят – «собачье сердце». Посыпая голову пеплом.

Мы и ехали в «Ромашку», но никто не нарвал ромашек. У нас вообще не было цветов, запасённых стихов тоже не было. А я так хотел.

Встать на тумбу читая стихи о прекрасном далёко которое в детстве казалось чем-то большим а оказалось чем-то меньшим. Такой сволочью и пропойцей делающей больно.

Мне не разрешили. Вожатая (мы не пионеры) сказала мне – «от любви всегда больно». На ум сразу пришла цитата из Иоанна. Я не буду её озвучивать, её все уже знают. Она отскакивает от зубов, ещё она подходит для игры в пинг-понг.

Вожатая наша (но не пионерская) очень уж любила детей. Иногда она могла впасть в экстаз. Её экзальтация трогала всех, даже нас. И начинало Любу нести, ох, несло её по краям и по долам. Казалось, что душа её вбирает все страдания Княжества Русского. Но так она была глубока, как кроличья нора, что считалось, будто она касается Княжества Киевского.

– Любит Сила детей – говорила Люба.

А с нами ехал умственно отсталый. Мама любила его, папа тоже.

Родители у него любили друг друга, болезнь сына не стала причиной для разлуки. В родильной палате они крепко сжали свои руки, сказав, что «будем жить, любить, смеяться».

Бог создал нас, а значит нужно драться.

– С-сила, что? Л-лю-любит? – спрашивал Володя (ум у него отставал).

– Детей Сила любит! Сильно любит этих малюток беспомощных! Большая часть сразу дохнет, отправляясь обратно.

И шёпотом – (в Рай).

Водитель молчит, ему нравится молчать и играть ушами. Ещё он любит сам елозить тряпкой по стеклу. А один раз ему дали затрещину. Если честно, то я хочу быть честным. Отметелили его.

На лобовое он тряпку положил, а потом сел на неё задницей. И елозил голым задом по стеклу, смущая прихожан храма одного. Они всё видели! Вышел настоятель, потом дьякон, они подтянули чёрные рясы, сняли кресты, да и всыпали этому искусителю.

Я в их Бога не верил, но детей любил.

Не в плане, что у меня какая-то странная любовь к детям. Мне просто хотелось навестить их, сделать им приятное. У нас сладости были, всякие подарки. Помогал вот это всё (сладости и подарки) собирать. Надел рубашку хорошую, ремень красивый. И задумался, упал в мысли.

– Люба, а почему так происходит? – спросил я.

– Слышала-слышала, слухай. Так дела обстоят, ты тоже слушай (это Володе), а водителю – фигу в зеркало (фигу показала, правда).

– Вот взять Индию, которую Володя любит (правда). Там речка есть волошебная (Люба любит лыбить слова). Ганга! Или Гага? Или Гаага?! Не суть. Через эту речку забирают мёртвых и живых. Мёртвым уже всё равно пора, а живые сами лезут в речку. Там их микробы хвать за пинчик (она ущипнула Вовку за ляжку, но речь не про ляжку).

– И-и-и? – Володя раскраснелся.

– И ничего! Дохнут детки в основном. В Африке тоже дохнут детки. У них там до сих пор бешенство лютует. Володя?

– М-м-м.

– Бешенство – от слова бес! Бесы (имя им Легион) деток хватают, а потом их шеи нежные ломают. Хрустят ими. Дальше пришлось ехать молча, подобная беседа утомила всех. Володя спал, водитель играл ушами, елозил по кожаному сиденью. Люба молилась на чётках. Понятное дело, что Иисусову творит. Она в один день 6000 таких сделала.

Да и машина у нас обычная. Улицы старые и кирпичные. О чём бы ещё вам рассказать? «Ромашка» на отшибе каком-то стоит. Этот район в Астрахани зовётся Бабайка. Вова сначала боялся ехать, думал, что тут привидения бродят. Но бродят только бомжи и алкаши. Все вонючие и пропитые.

Улицы накрашенные но подбитые деревья стелются на пыльных дорогах уныло плетутся собаки хрустят их ноги не осталось ни одной недотроги все потеряли невинность обменяв свою плеву на выполненные уроки.

Не просто так я всё это затеял. Мне хотелось вам рассказать важную историю. В этой истории была бы Любовь, Вера, Надежда. Но мы неудачно проехали между. Между группками собак. Но никого, вроде, не раздавили. Лишь чиркнули по их тазу. И не было огня в моих фразах. Потому что угас огонь в глазах окружающих.

Все только плодили детей на моих глазах. Я ехал и видел, как их делают. Без страсти, случайно. Кто из них планирует? Не вижу таких. Вижу, как кто-то идёт на аборт. Может даже на подпольный. Чей-то жених сбегает в аэропорт. Ему не нужна обуза в виде ребёнка. Они не стесняются трахаться в подворотне, но стесняются купить презервативы.

Их бросают потом с детьми, а таких не всегда любят приёмные отцы (отчимы/мачехи). Желанных нет, все плодят только бедность и страх.

Обрекают на страдания тех, кто родился с пеной на губах. И это молоко ещё не обсыхает на губах, как они уже собачатся. Разводятся, орут друг на друга. Бьют посуду, бьют лица друг другу. Орут матом, вспоминают «паскуду». Может быть их ждёт встреча в месте судном. Может и нет. Но толк в этом? Они уже наплодили. И выкинули. Кого на помойку, а кого на крыльцо «Ромашки». Да и «Ромашка» тоже мне. Она одна такая в Астрахани? Полно здесь сирот, полно здесь брошенных и изнасилованных. Насилие в основном психологическое.

Все молчат, мысли тоже смолкли. У Вовы слюна потекла по футболке. И я просто смотрю вдаль, думая обо всём на свете. Понимая, что дети – это и мы сами. Выросли сломанными, кроме Вовы.

Вот и приехали в «Ромашку», а всё очень тихо. Пустырь же. Боятся люди лиц детей. Они для них язва, что с каждым годом делает больней. Но надо найти кого-то. Подарить им конфеты и подарки.

Но была только кровь, бантики, юбочки, гильзы, разводы, кишки. Где дети?

Была целая груда детей.

Вышел мужчина с (автоматом?) и улыбнулся во весь окровавленный рот, а сам он был в комбезе рабочем.

– Убил я деток, чтоб не страдали больше. И сам раньше отцом тройни был, пока мою Марфу и деток грузовик не сделал в мясо и фарш.

Он засопел.

– Знаю, что убивать сирот нужно. Тяжело им жить в этом мире, что думается у вас?

Люба была ошарашена, корзинка со сладостями выпала из её рук, конфеты и ленточки смешались с кишками. Казалось, что черви из мармелада спят под ногами.

– Вооо сла-славу Божжжию? – только и промямлила она.

Второе сошествие