Хищники

– А зачем нам вообще кого-то по алексеевским делам искать, чай у нас своих дел хватает.

– Филиппов приказал мне этим делом заняться, пока Николай Яковлевич с зелёным змием борется. Вы, прежде чем уйти, не сочтите за труд, позовите ко мне Гаврилова, пусть зайдёт со всем дознанием.

Игнатьев нашёл Котова через неделю. Рассказывал он начальству о своих успехах быстро, поминутно самодовольно ухмыляясь:

– Барышня эта дома не сидит – то в театр с маменькой, то в Гостиный с прислугой, то в кофейню с подругами. А во вторник пошла она с горничной к портнихе, в магазин дамского платья «Генриетта», на Казанской. Горничную у магазина отпустила, велев явиться через два часа. Та вернулась точно в срок, но порождала барышню у входа ещё с полчаса. Наконец госпожа Попеску изволила выйти. Вышла – вся светится, не идёт, а летит-порхает. Каюсь, я о причинах такой радости только час спустя догадался. Пошёл я к Мартышкину – нашему надзирателю во втором Казанском участке, и тот мою догадку полностью подтвердил. Владелица «Генриетты» – Генриетта Оттовна Герлах доход имеет не только от платьев и прочих дамских нарядов, а ещё и от того, что предоставляет свои апартаменты для тайных любовных свиданий. В четверг барышня опять к портнихе пожаловала, я – за ней. Опять она там два часа пробыла, опять прислуга её на улице дожидала. Вышла, извозчика кликнула, и они с прислугой укатили. Но я за ними не последовал, у дома портнихи остался, хотя и продрог весь. Минут через пятнадцать, смотрю, выходит – франт франченый, в пальто до земли, с бобром на шее, в шапке соболиной. Я его румынскую физиономию сразу узнал. Прыг этот Аверьян на извозчика и был таков. Только я-то знал, что так получится, заранее с «вейкой»[18 - Вейка – прозвище финских крестьян, занимавшихся сезонным извозчичьим промыслом в столице в зимний период.] сговорился – он за два дома от магазина встал, и как только Маламут вышел, к нему и подкатил. Проводил я, значит санки взглядом, и пошёл в ближайший трактир, чайком погреться. И сорока минут не прошло, вернулся мой вейка, ну и отвёз меня на Пески к дому, где этого Маламута высадил. А там меблирашки. Через управляющего я узнал, что Аверьян живёт у них под именем Стефана Кудейко, варшавского мещанина. Я управляющему ещё и Котова карточку показал, и тот опознал по ней Кудейкиного знакомца, который его почитай каждый день посещает. В меблирашках телефон установлен. Как только Гриша к Аверьяну придёт, управляющий должен позвонить во второй участок Рождественской части – он ближе всего к меблирашкам. Я тамошнего дежурного уже предупредил, троих агентов туда отправил. С вас два рубля за извозчиков. У меня всё.

Второй участок Рождественской части занимал несколько комнат в доходном доме жены полковника Яцыниной, расположенном на углу Дегтярной и Восьмой Рождественской и располагался менее, чем в ста шагах от меблированных комнат «Зефир», в которых остановился Маламут. Три агента сыскной полиции разместились в комнате околоточных и дулись в карты, Игнатьев читал в дежурке газеты, слушая крики и брань доставленной и пришедшей самостоятельно в участок публики, и то и дело поглядывая на телефон. Трём предоставленным в его распоряжения подчаскам, он приказал отдыхать, не снимая сапог. Звонок из «Зефира» поступил в половине одиннадцатого вечера. Поговорив по телефону, Пётр Михайлович переложил офицерский «Наган» в карман пальто, перекрестился, и нахлобучил на голову шапку-пирожок. В это время агент старшего оклада Осипов прилаживал на грудь пулезащитный панцирь системы Галле-Задорновского[19 - Такой панцирь – прообраз бронежилета действительно был принят на вооружении Российской полиции, правда несколько позже – с 1907 года.] – ему предстояло первому встретиться с бандитами.

Занимаемая румыном комната находилась в третьем этаже. Игнатьев, оценив расстояние от окон до тротуара, передумал оставлять на улице городовых. Полицейские зашли в меблирашки, побеседовали с беспрерывно крестящимся управляющим, затем, прихватив с собой коридорного, поднялись по лестнице и подошли к обитой рваной клеёнкой двери.

Оказавшись перед тонкой деревянной преградой, отделявшей его от вооружённых налётчиков, коридорный позабыл всё только что полученные инструкции, и стоял неподвижно, уставившись на дверь как баран на новые ворота. Сыскному надзирателю пришлось тыкнуть его в бок дулом револьвера. Только после этого служитель опомнился и робко постучал в дверь.

– Кто? – раздался из комнаты мужской голос.

– Самоварчик приказывали-с? Я принёс.

Сказав эту фразу, коридорный не отошёл от двери, как было условлено, а продолжал стоять, тупо пялясь на коричневую обивку. В двери в это время послышался звук отпиравшего замок ключа. Осипов схватил гостиничного служителя за шкирку и задвинул себе за спину, встав на его место. Сделал он это видимо не совсем ловко, так как скрежетание ключа в замочной скважине прекратилось и в коридоре повисла недобрая тишина.

– Открывайте, Маламут, не-то дверь вышибем! – грозно крикнул Игнатьев. Осипов, по лицу которого ручьём лил пот, сначала увидел, как в филёнке медленно образуются рваные отверстия из которых в разные стороны летят фанерные щепки, и только потом услышал хлопки выстрелов. В грудь что-то сильно стукнуло. Агент покачнулся и всем телом навалился на дверь. Хлипкий гостиничный замок не выдержал, дверь отворилась, в грудь агента ударили ещё две пули, ему сделалось нестерпимо больно, и он повалился внутрь комнаты. У городовых не выдержали нервы – они стали палить в белый свет, как в копеечку, к ним тут же присоединились сыскные. Аверьяна отбросила к окну, его белоснежная сорочка расцвела красными цветами сразу в нескольких местах. Игнатьев в миг сообразил, что Маламут в комнате один, и стал вертеть головой, разыскивая коридорного. Бедный малый сидел на кортах у стены, обхватив голову руками. Сыскной надзиратель схватил его за волосы и поднял на ноги:

– Уборная на этаже есть? – прокричал он ему в самое ухо.

Служитель протянул руку в направлении дальнего конца тёмного коридора.

– А ну, за мной! – крикнул Игнатьев и помчался в указанную сторону. Дверь в ватерклозет оказалась более крепкой – её пришлось рубить топором, который догадались прихватить из участка. Наконец, и с этой преградой справились. Но кроме чугунного горшка в маленьком, тускло освещаемом керосиновой лампой помещении, ничего не было. Хлопала от ветра створка оконной рамы наполовину замазанного белой масляной краской окна.

– Как же ему убежать удалось, ведь третий же этаж? – поинтересовался Филиппов, заглядывая внутрь комнаты Маламута.

– Рядом с окном уборной проходит водосточная труба, он по ней и спустился. – доложил Кунцевич.

– Да, ловок! Но о его ловкости нам и ранее было известно. Почему такой вариант бегства не предусмотрели?

Кунцевич только развёл руками, а Игнатьев задрал глаза в потолок.

– Да-с, – вздохнул Филиппов, – впрочем, всего не предусмотришь, но это урок нам всем на будущее. Как Осипов?

– Ребро ему пуля сломала, врачи говорят, поправится, – доложил коллежский секретарь.

– Это хорошая новость, правда, к моему глубочайшему сожалению из хороших она единственная, не так ли? – Филиппов буравил подчинённых глазами.

Глава 5

Несколькими днями раньше

«Иногда случается, что документ исчез или похищен, но остаётся чистый лист писчей, пропускной, восковой или иной бумаги, лежавший некоторое время в соприкосновении с текстом документа. На таком листе бумаги, особенно если он соприкасался с текстом (достаточно 1–2 часов) под некоторым давлением, хотя бы и небольшим, образуется скрытый, невидимый отпечаток, который возможно проявить и таким путём восстановить содержание утраченного документа.

Образовавшийся скрытый отпечаток в достаточной степени стоек. Он не поддаётся действию воздуха, и даже спирт только ослабляет проявленный текст, но не разрушает его. Лишь вода действует разрушительно».

    Трегубов С. Н. Основы уголовной техники. Научно-технические приёмы расследования преступлений. Петербург, издание юридического книжного склада «Право».

Пока Игнатьев искал Котова, Кунцевич и Гаврилов искали убийцу отставного околоточного. По горячим следам Гаврилов установил, что за день до смерти отставной полицейский вышел из дому около восьми вечера, наказав кухарке ужин не готовить. Дворник сообщил, что Сериков, которому он обычно подыскивал извозчика, в этот вечер его услугами не воспользовался и отправился куда-то пешком, очевидно недалеко. Рассудив, что околоточный отказался от домашний пищи, намереваясь поужинать на стороне, Гаврилов стал обходить близлежащие заведения, в одном из которых – «Золотой Ниве», околоточного узнали по фотографической карточке. Оказалось, что Дмитрий Анастасьевич являлся их постоянным клиентом, и накануне своей смерти тоже изволил заходить.

– Заняли-с отдельный кабинет, приказали закусок, водки и велели, коли кто об их благородии буде спрашивать, немедленно к нему препроводить, – доложил сыскному надзирателю белобрысый половой. – Через полчаса пришёл один господин, они в кабинете около трёх часов сидели, потом вдвоём уехали.

Куда поехали гости, половой указать не смог, швейцар же вспомнил, что нашёл им извозчика, но не из постоянных, а какого-то «ваньку»:

– Как назло, нашенских никого не было, пришлось первого попавшегося остановить. Через это дело нумер санок сказать не могу.

И половой и швейцар, божились, что коли им собутыльника убитого покажут, то они его непременно узнают. Со слов ресторанной прислуги ужинал с Сериковым невысокий молодой – лет тридцати, человек, круглолицый, безбородый. Имелась у него и особая примета – далеко выступающие вперёд передние зубы. Половому и швейцару показали несколько фотографий подходящих под эти приметы злодеев, зарегистрированных в сыскном отделении, но они никого не узнали. Поиски извозчика также не дали положительных результатов.

Мечислав Николаевич долго перебирал изъятые в квартире Серикова бумаги, а потом изъявил желание лично посетить его жилище. Сыскной надзиратель стал убеждать начальство, что в жилье убиенного он каждый квадратный вершок на коленях исползал, но чиновник настоял на своём. Путь был неблизким, поэтому взяли извозчика. Квартиру отставной околоточный снимал в Седьмой Роте[20 - Седьмая Рота, Седьмая Рота Измайловского полка – название одной из Петербургских улиц (ныне – Седьмая Красноармейская).].

Узнав, что покойный жил в отдельной трёхкомнатной квартире, Кунцевич возмутился:

– Я себе такие хоромы позволить не могу! А у меня жалование-то побольше сериковского. Сколько он получал?

– Семьсот, ваше высокоблагородие, но у него контракт на квартиру был только до Троицы, хозяин сказывал, что жилец дальше его продлевать не намеревался.

– Ну естественно, человек службы лишился, пришлось сократиться. С кем он жил?

– Один, как перст. Кухарку только держал.

– Так квартиру небось давно сдали! – коллежский секретарь хотел уже остановить извозчика.

– Никак нет-с, я на неё казённую печать наложил. Управляющий домом возмущаться было начал, но я ему напомнил, про контрактец. Коли вы, говорю, квартиру намерены сдавать, то и деньги, от Серикова полученные наследникам возвратить должны – у покойника братья и сестра в Новгородской губернии. Долго мы с управляющим спорили…

– И на чём сошлись? На четвертной?

Гаврилов потупился.

– Ладно, я в ваши дела вмешиваться не буду. Сколько он у вас времени выторговал?

– Печать надобно снять до первого апреля… – неохотно признался сыскной надзиратель.

Квартирка и вправду была немаленькой, и весьма миленькой. Со вкусом отделанные комнаты хозяин обставил новой мебелью. В гостиной находился гарнитур красного дерева обитый жёлтой тканью, в спальне стояла широкая кровать, накрытая атласным одеялом, в кабинете было несколько венских стульев, кушетка и огромный, во всю стену книжный шкаф. У окна располагался такой же как шкаф огромный, крытый зелёным сукном письменный стол с дорогим даже на вид письменный прибором. Посредине стола лежала кожаная папка, наполненная прекрасной писчей бумагой.

Приступили к осмотру квартиры, возились более двух часов, но ничего интересного не нашли. Надо было уходить.

– Разрешите, я бумажки прихвачу, ваше высокоблагородие? – попросил Гаврилов, – канцелярия с Нового года ни листочка не дала, на свои приходится покупать, а бумага нынче дорога.

– Берите, она покойнику без надобности, – милостиво разрешил чиновник для поручений.

Надзиратель потянулся было к стопке, но Кунцевич вдруг остановил его, схватив за руку:

– Подождите.

Коллежский секретарь взял из пачки за самый краешек верхний лист, повернулся к окну и стал внимательно разглядывать его на просвет: