– Точно. Городовой его узнал.
– Пся крев. Это какой же околоточный?
– Не наш он, не нашего отделения[8 - В ту пору Петербург в полицейском отношении делился на четыре отделения (района) в каждый из которых входило по нескольку полицейских участков. Наружной полицией в отделении руководил полицмейстер, сыскной – чиновник для поручений.]. Городовой, что его опознал, из четвёртого участка Московской части перевёлся. Околоточный, фамилия у него Сериков, тоже там служил.
– И какого чёрта его на другой конец города понесло?
Гаврилов только пожал плечами.
– Начальству доложил?
– Никак нет, вас дожидался.
Кунцевич посмотрел на него с благодарностью:
– Как ты думаешь, может сказать Филиппову, что я был на месте происшествия?
Надзиратель отрицательно помотал головой:
– Я бы не стал. Следователь дюже на вас зол. «Я, – говорит, – здесь мёрзнуть должен, а ваш начальник в это время чаи с коньяком гоняет!» Спрашивал, не возвели ли вас в баронство.
Кунцевич выругался, смешав несколько самых отборных польских и русских ругательств:
– Ну ничего, пошлёт он мне срочное поручение, ответа дожидаться будет, пока ему самому барона не пожалуют. Ладно, пойдём сдаваться.
К удивлению коллежского секретаря, Филиппов отнёсся к его невыезду на место убийства довольно толерантно:
– Конечно, вы всю ночь работали, да и не знали, что полицейского убили, но впредь, Мечислав Николаевич, я всё-таки попрошу вас на такие серьёзные происшествия выезжать лично.
Кунцевич приложил руку к сердцу:
– Ещё раз, прошу простить.
– Прощаю, прощаю. Вы только этим делом не манкируйте, и к завтрашнему утру соберите как можно больше сведений. Ну и бумаги как можно больше испишите. Чувствую, стоять мне с утра на ковре у градоначальника, а без пухлой папки в руках там будет совсем неуютно…
В дверь кабинета постучали, и тут же её открыли, не дожидавшись ответа. В кабинет стремительно вошёл помощник Филиппова Инихов.
– Прошу простить, ваше высокородие, но дело срочное. Покойный Сериков первого сего февраля был уволен от должности и службы.
Филиппов хлопнул обеими руками по столу:
– Замечательно! Вы это наверное узнали?
– Наверное. Я приставу лично телефонировал.
– Великолепно, просто великолепно!
Радость надворного советника всем присутствующим была понятна – одно дело докладывать градоначальнику об убийстве полицейского, а другое – о лишении жизни простого обывателя. Убийство стража порядка – событие чрезвычайное, из ряда вон выходящее, и надзор за расследованием такого дела соответствующий. Ну, а убийство обывателя, дело кончено тоже печальное, но… Как это помягче сказать, привычное, что ли. Вон, в прошлом году в столице по одному обывателю каждую декаду укладывали. Если за каждого убиенного обывателя градоначальник с начальника сыскной начнёт стружку снимать, то к Рождеству от него одна кочерыжка останется. Так что завтрашний доклад у его превосходительства должен был пройти без лишних эксцессов. Вот только Кноцинг… Про расследование этого дела Клейгельс спросит, обязательно спросит!
– Вот, что, – Филиппов, задумавшись, помолчал с полминуты. – Сделаем так. Коль Первое отделение осталось без руководителя, я поручаю временно исправлять его должность вам, Мечислав Николаевич. Поэтому с сегодняшнего дня убийством Кноцинга вам заниматься. Найдёте убийцу, оставлю вас на центральном районе. А на ваше прежнее место я отправлю Алексеева. Гаврилов, будьте любезны, позовите его сюда, обсудим план дознания.
К дознанию Мечислав Николаевич решил приступить с утра. Во-первых, ничего полезного для дела этой ночью всё равно не сделаешь, а во-вторых – ему сильно хотелось спать. Поэтому, сразу же после совещания, он пригласил к себе полицейского надзирателя старшего оклада Игнатьева – один из лучших сыщиков покойного Кноцинга, велел к завтрашнему утру подготовить все материалы, а сам отправился домой.
Придя на следующий день на службу, он потребовал в кабинет чаю, разложил на столе изъятые в номере покойного Васильева вещи, и стал их внимательно рассматривать. Игнатьев молча сидел на стуле.
– Об обстоятельствах кражи у Вема что-нибудь новенького известно? – спросил коллежский секретарь своего нового подчинённого.
– Ничего, кроме того, что было в телеграмме. Киевляне обещали в кратчайшие сроки прислать копию дела почтой.
– В кратчайшие сроки… Знаю я этих работничков[9 - Мечислав Николаевич намекает на свой опыт работы с киевскими сыщиками о котором рассказывалось в повести И.Погонина «Белое золото».], даст бог к Пасхе дела дождёмся… Хоть самому в Киев ехать! Вы бывали в Киеве, Игнатьев?
– Бывал-с, в отпуску. У меня супруга оттуда родом, вот мы всей семьёй и ездили к тёще.
– Велика ли семья у вас?
– Нет-с. Я, жена, да сынишка.
– Большой сынок-то?
– Маленький. Одиннадцатый год. В этом году в училище пошёл.
– Маленький…маленький, – Мечислав Николаевич задумался, а потом взял в руки изъятую в вещах Васильева паспортную книжку и перелистнул несколько страниц, – а вот у Вема – большой. Теперь двадцать третий год пареньку. Зовут, кстати, Григорий. Григорий Биронович, будь он неладен. Дуй-ка, братец, в паспортный!
– Отдельный вид на жительство Григорий Биронов Вем получил в брянской мещанской управе 1 октября прошлого года, – докладывал Кунцевич начальнику. – Этот вид был прописан в столице 17 января, в меблированных комнатах «Московские сокольники», Малый Царскосельский, дом 17. А выписался его обладатель в день убийства. Убыл в посёлок Владимировка.
– Это где такой? – спросил Филиппов.
– Сахалин, Корсаковский округ.
– А! Герр Вем шутить изволит. Нам, господа, надо постараться, чтобы его туда взаправду отправить. Мы ведь постараемся?
Игнатьев гаркнул «Так точно», Кунцевич просто кивнул головой. Затем сказал:
– Мы, ваше высокородие сейчас в меблирашки[10 - Здесь – меблированные комнаты.], допросим прислугу, комнату обыщем. Не изволите ли постановленьице подписать?
Чиновник и надзиратель вышли на Офицерскую и синхронно поёжились. Мечислав Николаевич поднял бобровый воротник пальто, Игнатьев глубже надвинул «пирожок» на уши.
– На конку? – спросил он у начальника с надеждой на отрицательный ответ в голосе.
– Извозчика ищите! – буркнул Кунцевич.
В меблирашках они были через двадцать минут. Управляющий – кряжистый ярославец – долго читал постановление, беззвучно шевеля губами, наконец вернул его коллежскому секретарю:
– Милости просим, обыскивайте.
Управились быстро – в двухсаженной[11 - Две квадратные сажени, около 9 кв.м.] комнатёнке кроме кровати, столика, стула и платяного шкафа ничего не было. Игнатьев перевернул тюфяк, раскрыл дверцы шкафа, попробовал сдвинуть его с места, но не смог.
– Давно жилец съехал? – спросил Кунцевич хозяина.