– Видите ли: теперь вы человек с большим состоянием, все невольно обращают на вас внимание… третьего дня спрашивал о вас один директор – мой знакомый… вам бы хлопотать о хорошеньком местечке по службе; теперь для вас это легко, – а то вы служите без жалованья, нештатное место…
– Помилуйте, – перебил Онагр, наморщась, – ездить всякий день в департамент – это смертная тоска.
– Кто ж вам об этом говорит? Сохрани бог! с какой вам стати мучить себя!.. Вы теперь должны служить собственно только для блеска, где-нибудь по особым поручениям; честолюбие будет удовлетворено – и прекрасно.
– Это недурно, Дмитрий Васильич! – сказал Онагр. – Как же бы это устроить?
– Ничего нет легче, и это нам не бог знает чего будет стоить; я переговорю с директором, мы это дельце и обработаем. Тогда я вас уведомлю о подробностях. Вам теперь можно устроить превосходно свою карьеру: о бедном хлопотать не станут; бедный сам пробивается.
– Разумеется, для бедных есть чернорабочие должности… Покорно вас благодарю, Дмитрий Васильич; мне без вас это не пришло бы в голову.
– Я всегда рад вам служить, и маменька ваша будет этим довольна.
– Уж конечно!
Дмитрий Васильич посмотрел на часы.
– Ай-ай! Как я у вас засиделся: четверть второго. От вас мне еще нужно заехать на аукцион.
Дмитрий Васильич взялся за шляпу.
– Да… как вы думаете устроить ваш капитал?
– Я как-нибудь… я и сам не знаю.
– В ломбард отдавать не стоит… что четыре процента?.. Позвольте… ах! я и эту статью могу вам выгодно обработать. Без меня только не предпринимайте ничего решительного, а то обманут. Прощайте, мой милый Петр Александрыч, не забывайте нас – до свидания. Да без церемонии являйтесь к нам, мы всегда вам рады, как родному. Не беспокойтесь: в передней у вас немного холодно, простудиться можно.
«Чудесный человек этот Бобынин! – подумал Онагр, – отчего же он мне прежде не совсем нравился?»
Лишь только вышел Дмитрий Васильич, как дверь из передней с шумом отворилась, и в залу Онагра вбежали офицер с золотыми эполетами и офицер с серебряными эполетами.
– А, друзья! откуда?
– Я объявлю тебе новость, братец, – сказал офицер с золотыми эполетами, бросаясь на стул, – я с Машей совсем покончил, решительно поссорились; надоела, все ревнует. Знаешь фигурантку Лизу? такая быстроглазенькая, с левой стороны во второй паре третья с края; я начал волочиться за нею – вчера получил от нее записочку. Хочешь, покажу?
Офицер с серебряными эполетами ходил по комнате и рассматривал новые мебели и вещи в гостиной Онагра.
– Славные часы! что ты, мон-шер, заплатил за часы?
– Не знаю, недорого; кажется, рублей тысячу.
– Гм! И диван прелестный, а что за диван заплатил?
– Четыреста.
– Гм! Надо мне купить себе эдакий. А эти кресла с железной спинкой?
– Сто с чем-то, с какой-то безделицей.
– Гм! цвет сукна, мон-шер, мне не нравится: напрасно ты не взял вер-де-пом, у всех вер-де-пом.
– Посмотри, братец, – сказал офицер с золотыми эполетами Онагру, вынимая из кармана сафьянную коробочку и открывая ее, – купил для Лизы гранатовую браслетку. Недурна? как ты находишь?.. Что твоя Катишь поделывает? Вы с ней все по-прежнему?
– По-прежнему? Чего! с каждым днем все больше и больше привязывается ко мне. Не знаю, чем это кончится!
– А Дмитрий Васильич?
– Он у меня сейчас был.
– Мы его встретили. Мастерски ты, Петя, ведешь себя; и с мужем приятель и с женой… Богатые дядюшки у тебя умирают…
– И мне, может быть, скоро достанется пятьсот душ, – заметил офицер с серебряными эполетами.
– Полно, братец, сочинять: я шестой год слышу от тебя это всякий день.
– Что ж шестой год! я не сочиняю…
– Не хотите ли завтракать, господа? – сказал Онагр.
– Пожалуй, я от завтрака никогда не отказываюсь. Офицер с золотыми эполетами взял Онагра за талию, приподнял его и произнес с особенным чувством, которое передать невозможно:
– Ах, душечка, если б ты увидел Лизу!
Завтрак был на славу; однако все трое более пили, чем кушали.
– В воскресенье, messieurs, маскарад в Большом театре. Страсть моя маскарады: я все хожу в маскарадах с французскими актрисами, – сказал офицер с серебряными эполетами.
– В самом деле, маскарад? Я и забыл! Лиза непременно там, и я буду. А ты, Петя, поедешь?
– Как же не ехать?..
Маскарад в Большом театре! Как весело, под гром музыки, прохаживаются оба пола: женский пол в масках и в черных домино, а мужской пол – без масок: женский пол сам по себе, а мужской – сам по себе. Тишина и простор царят в огромной зале, только слышится однообразный шум шагов, шелест шелковых домино да бряцанье шпор. Живописно колышутся в зале белые и черные султаны: ярко горят при усиленном освещении золотые и серебряные эполеты и аксельбанты. Львы в темных фраках и в узких желтых перчатках; Онагры в светлых фраках с блестящими пуговицами; какие-то два господина в сюртуках и в масках; чиновник с разряженной, как на бал, супругой под ручку, и оба без масок; испанец в плисовой мантии, взятой напрокат за два с – полтиной; пастушка, претолстая, в корсете, который у нее сзади не сходится, и с пречудовищными ногами в башмаках с бантиками… Этой картиной любуются сверху дамы и барыни, образующие своими отдельными группами цветущие оазисы середи пустыни лож… Маскарад еще не расходился. Слышите ли? начинается шушуканье, глухой говор… несколько женщин из этой толпы уже об руку с мужчинами; несколько пар пронеслось мимо вас; раздался пронзительный женский писк; проскользнула ножка, пленительно выставившаяся из-под распахнувшегося домино, промелькнула чудесная талия… вот и знакомец наш, господин высокого роста и крепкого сложения. Он ведет даму в коричневом домино с голубыми бантиками, потирает свой подбородок о крепкий волосяной галстук и подергивает усами, а сзади этой пары – Онагр. Он идет и думает:
«Неужели это Катерина Ивановна? Кажется, что она?.. Охота же ей ходить с этим усачом. Разве не нашлись бы для нее кавалеры?..»
– Бо-маск, я вас узнал, – сказал Онагр, подойдя к коричневому домино.
Господин высокого роста шевельнул усом, а его дама обернулась к Онагру и запищала по-французски:
– Неправда, вы ошибаетесь…
«Шутки! – подумал Онагр, – это, точно, она».
– Вы не умеете скрыть своего голоса, – продолжал он, – но я и без того узнаю вас, как бы вы ни замаскировались.
В эту минуту мимо Онагра прошел лев. Лев говорил своей маске: ты. Это ты немного смутило Онагра.
Коричневое домино оставило своего усача и взяло за руку Онагра.