Пушки царя Иоганна

– Барлоу… а он в Москве?

– Нет, про него ничего не слышно, прислал вот вместо себя этого прохвоста.

– И что за человек этот Финеган?

– Свинья, как и все островитяне.

– Он сейчас здесь?

– Нет, после истории с Лермонтом он носу из своей конторы не показывает. Впрочем, если прикажете, я могу послать за ним.

– Нет… во всяком случае, не сейчас.

– Как скажете. Если вашему величеству ничего больше не нужно…

– Спасибо, Курт, больше ничего.

Трактирщик уходит, печатая шаг так, что всякому становится понятно, что он изрядно перебрал, а я, оставив недопитую кружку, поднимаюсь наверх. Лизхен, как видно, предупредили о моем приезде, и она успела принарядиться сама и расчесать локоны дочке. Увидев меня, маленькая Марта прячется за подол матери и осторожно выглядывает из-за него. Странно, обычно я лажу с детьми, а вот дочка почему-то дичится.

– Не сердитесь на нее, ваше величество, – извиняющимся тоном говорит ее мать, – вы не слишком часто у нас бываете, и она никак не привыкнет.

– Что ты говоришь, Лиза, разве я могу на вас сердиться? Здравствуй.

Вообще-то высказанная обиняком претензия неосновательна. Бываю я здесь довольно-таки регулярно, подарки привожу, материальную помощь оказываю, а что до прочего… извини, подруга, но цари не женятся на маркитантках даже в сказках.

– Здравствуйте мой кайзер, как хорошо, что вы нашли время навестить нас. Вы голодны?

– В определенном смысле – да!

Мои слова прерывает осторожное кряхтение Фридриха за углом, очевидно, опасающегося помешать нам.

– Где ты прячешься, старина?

– Я здесь, мой кайзер, – отвечает тот, заходя в комнату и опираясь при этом на палку.

Старый Фриц сильно сдал за это время. Глаз уже не тот, руки дрожат, ноги болят. Старику давно пора на покой, но живость характера бывший ландскнехт не растерял, как и желание служить. Приезда Катарины он ждет как бы не больше меня, в надежде, что осуществится его заветная мечта, и он станет воспитателем принца Карла, послужив таким образом трем поколениям Никлотичей. Пока же он нянчит маленькую Марту, в которой души не чает. Малышка зовет старика дедушкой и отвечает ему искренней приязнью, так что я иной раз даже ревную.

– Как поживаешь, старый солдат?

– Недурно, Иоганн, разве что немного скучно.

– Скучно, говоришь… да, ты нашел подходящее слово, старина.

– Ну, вам то, наверное, веселее в ваших палатах?

– Черта с два, я скоро завою от этого веселья. Молебны, дума, боярские рожи…

– Вам надо начать какую-нибудь войну, мой господин. Вы не созданы для спокойной жизни. Говоря по совести, я удивляюсь тому, что вы не сорвались в поход или еще какое рискованное предприятие.

– Войну… – хмыкаю я, – да ведь она и без того идет уже черт знает сколько времени.

– Разве это война? Нет, с вашим характером надо ввязаться во что-то более серьезное. С крымским ханом, к примеру, или даже самим султаном.

– Ты шутишь? Этого мне еще не хватало!

– Ничуть, у вас ведь всегда так – ввяжетесь в переделку, и только потом думаете, как из нее выбраться.

Пока мы беседовали, Лизхен увела Марту и уложила спать. Затем, появившись с дверном проеме, изобразила на лице такое томление, что Фриц сразу засобирался. Едва старик вышел, стуча палкой, она проскользнула ко мне и, обвив шею руками, жарко зашептала на ухо:

– Я так соскучилась по вам, Иоганн!..

– Ну, хоть кто-то…

– Вы так жестоки к своей верной Лизхен!

– Разве? Мне всегда казалось, что я до крайности добрый господин.

Но бывшая маркитантка, а теперь трактирщица, не слушает меня, и ловко расстегивает пуговицы на кафтане. Не выдержав напора, я подхватываю ее на руки и несу к кровати. Детали туалета одна за другой летят на пол, и скоро мы сливаемся в объятиях…

– Иоганн, а о чем вы говорили с Фридрихом, пока меня не было? – спрашивает Лиза, едва мы утолили первую страсть.

– О разных пустяках, моя прелесть.

– Держу пари, что этот пустяк – приезд вашей жены.

– Вовсе нет, с чего ты взяла?

– Ну, все вокруг знают, что он ждет этого больше, чем вечного блаженства.

– Тебя это не должно волновать.

– Я беспокоюсь о дочери.

– В этом нет никакой нужды. Малышке Марте ничего не угрожает.

– А если бы у нас родился сын?

– Ну, этим и сейчас не поздно заняться, – смеюсь я и закрываю ей рот поцелуем.

Несколько позже, когда утомленная ласками Лизхен уснула, я осторожно выскальзываю из постели и торопливо одевшись, спускаюсь в зал. В нем темно и тихо, если не считать храпа Курта и моих сопровождающих. Черт бы вас побрал, засони; а где же Корнилий?

– Я здесь, государь… – шепот непонятно откуда взявшегося Михальского заставляет меня вздрогнуть.

– Нам пора!

– Как прикажете, сейчас я подниму людей.

– Хорошо, только поторопись.