Стрелок. Путь на Балканы

– Ну, кое-что я хотел бы сказать прямо сейчас, – улыбнулся Будищев. – Скажи мне, Коля, ты когда-нибудь видел, как волк смеется?

– Нет, а что вам встретился волк? – немного удивленно спросил Штерн.

– Вроде того.

– И что, он смеялся?

– Ржал во весь голос!

– Но почему?

– Да потому что, когда я попытался выстрелить из твоего револьвера, выяснилось, что он замерз к едрёной фене! Ты не представляешь, какое насмешливое выражение морды было у этого зверюги. Мой тебе совет, дружище, пользуйся в холодное время года зимней смазкой. Ну, или, по крайней мере, не наноси ее столь обильно.

– Но как же вам удалось спастись? – изумлению Лиховцева и Штерна не было предела.

– Как-как, волки вообще животные очень умные и без надобности на рожон не лезут. Я показал ему штык, а он с презрением посмотрел на меня и, отвернувшись, удалился.

Пока вольноперы охали и ахали, удивляясь похождениям своего товарища, Шматов шагал молча и счастливо улыбался. Он нисколько не сомневался, что его друг сможет выйти сухим из любой передряги, и был рад, что не ошибся.

Утром Будищев, как ни в чем не бывало, поднялся чуть свет, сделал зарядку, затем дважды обежал всю деревню, вызвав истерику у деревенских собак. Затем, обмотав руки тряпицами, принялся лупить импровизированную грушу. Наконец, утомившись, он умылся снегом и заскочил в хату. Федька и Николай еще дрыхли без задних ног, а Алексей со страдальческим выражением лица сидел на лавочке.

Вчера вечером расчувствовавшийся Охрим проявил настоящую щедрость: выставил на стол четверть невероятно мутного самогона и принялся потчевать своих постояльцев и главным образом, конечно, спасителя. Впрочем, балагуривший и веселящий других Дмитрий сам пил очень мало, но усиленно подливал всем остальным, включая хозяев. Кончилось всё тем, что и Явор, и вольноперы с Шматовым упали под стол в совершенно невменяемом состоянии.

– Что, Леша, головка бобо? – с участием спросил Дмитрий товарища.

Тот в ответ только махнул рукой, дескать, и не говори.

– Похмелись, там маленько осталось.

Лицо Лиховцева выразило такую гамму чувств от отвращения до ужаса, что Будищев только посмеялся, но больше предлагать выпить приятелю не стал.

– Митрий, – певуче протянула заглянувшая на их половину Ганна, – пособи мне.

– Что, помощник твой еще дрыхнет?

– Ага, как сурок, – улыбнулась женщина.

– А муж?

– А то ты не знаешь!

– Ладно пошли, а то от Лехиного вида самому можно позеленеть.

Помощь заключалась в том, что один мешок надо было передвинуть, другой переставить, но, в общем, сразу было понятно, что это лишь предлог.

– Спасибо тебе за Оксану – тихо промолвила Ганна, нервно теребя платок.

– Да не за что, – пожал плечами солдат, – тем более мне показалось, что вы не очень-то ладите.

– Глазастый, – покачала головой молодая женщина. – Нравная она, да и по матери тоскует, а меня сторонится. И Охрим через это злится. Случись с ней что, он бы меня со свету сжил.

– Надо бы и тебе ему ребенка родить, глядишь и подобреет.

– Надо бы, да с чего? Разве как Дева Мария, от духа святого…

Сказав это, Ганна подвинулась к нему вплотную и тяжело задышала. Дмитрий едва заметно улыбнулся, но отодвигаться не стал и только чуть язвительно спросил:

– А ты бы Федора пособить попросила, вон он вокруг тебя как вьется…

– Да на что он мне, – отмахнулась молодуха, – Федя еще парубок, а мне настоящий мужик нужен! Такой, как ты, сильный да смелый. Волка не побоялся, так что теперь робеешь?

Через некоторое время, едва отдышавшись, Ганна вскочила и принялась поправлять одежду. Делала она это настолько буднично и привычно, что Будищев почувствовал легкое раздражение.

– Послушай, подруга, – неожиданно спросил он, – а как так случилось, что тебя так долго дома не было, что Оксана из дому ушла, а ты и не знала?

– Чего это ты спросил? – подивилась женщина, повязывая на голову косынку. – Я к куме ходила.

– К куме или к куму?

На лице Ганны промелькнуло беспокойство, и она пристально взглянула Дмитрию в глаза.

– А тебе какое дело, ты мне что, муж?

Но тот уже понял, что его догадка верна, и, поднявшись, вышел вон из амбара.

Приближалось Рождество. После того как Будищев спас заблудившуюся в лесу девочку, отношения между солдатами и местными жителями постепенно наладились. Нет, они не стали дружескими, но перестали быть откровенно враждебными. Молодые женщины и девушки перестали шарахаться от москалей, а те, в свою очередь, прекратили задирать местных парней, провоцируя их на драку.

Полковник Буссе, узнав о совершенном его солдатом поступке, пришел в совершеннейший восторг и даже отметил его в приказе по полку. Кроме того, он наградил Дмитрия трехрублевой ассигнацией. Три рубля – деньги для солдата немалые. Однако и не сказать, чтобы большие. Тем более что следовало прикупить кое-какие мелочи, необходимые в быту и походе, а также «проставиться» перед товарищами. Все-таки подобные награждения происходят не каждый день, так что не греши, а штоф водки, а лучше два, с приличной закусью, сослуживцам преподнеси. Все это, разумеется, лучше приобрести в городе. Потому как деревенским самогоном или, как его еще тут называют – горилкой, хорошо только тараканов травить.

Поэтому Будищев, отпросившись у ротного и прихватив с собой Шматова, отправился в Бердичев. Гулять, будучи солдатом, по городу, занятому воинской частью, то еще удовольствие. Во-первых, по тротуару ходить нельзя, только по дороге. Для других солдат, может, и привычно, что тротуар для господ, а Дмитрия это поначалу просто дико бесило. Во-вторых, кругом множество офицеров, и зазеваться с отданием чести никак нельзя. Тем паче что это офицеры твоего полка и с наказанием в случае оплошки проволочки не будет. Ну и в-третьих, во всяком гарнизонном городе солдат – существо низшего сорта. К ним привыкли, на них уже почти не обращают внимания, но всякому известно, что солдат, может, и более ценен, чем нищий на паперти, но куда меньше, чем проститутка.

Первым делом друзья зашли в лавку Самюэля Шлагбаума, торгующего разной мелочевкой. Будищеву нужна была бритва, потому что отпускать бороду ему решительно не хотелось, а просить лишний раз Штерна тоже неудобно. Услышав, что им нужно, лавочник выложил перед солдатами несколько опасных бритв с заржавлеными лезвиями, а одну даже с треснувшей ручкой.

– Вот видишь, Федя, – печально вздохнул Дмитрий, оглядев предложенный ему товар, – в какие ужасные времена мы живем! До чего нас довел кризис, даже у евреев нет денег, иначе разве бы это почтенный господин стал предлагать нам такую дрянь?

– Ну не скажите, господин солдат, – несколько смутился Самюэль, – эти, конечно, не столь хороши, но и не такая уж дрянь.

Не то чтобы еврейскому лавочнику стало стыдно, но бритвы действительно были нехороши, а «почтенным господином» его называли далеко не каждый день. Да что там, даже не каждый месяц!

– Вот есть недурной несессер, – выложил он перед Будищевым футляр из потертой кожи, в котором лежали бритва и помазок с чашкой. – Правда, он не дешев…

– Скажите, пан Шлагбаум, – улыбнулся солдат, – а разве я спрашивал у вас цену? Ну-ка, дайте посмотреть, что это за карманная гильотина…

– Господин солдат изволит шутить, – осклабился лавочник.

Но Дмитрий, не слушая его, внимательно осмотрел набор. На сей раз предлагаемая ему бритва была действительно неплоха, несмотря на более чем почтенный возраст.

– Посмотри, Федя, наверняка вот именно этим страшным орудием иудеи делают обрезание. Что, ты не знаешь, что такое обрезание? Ну, это вроде того, как у вас в деревне быков холостят, просто отрезают не так много!