Конец Смуты

– Вы чего тут?

– Так сон твой охраняем, царь-батюшка, – ответствовал стрелецкий полуголова.

– Я вижу, как вы охраняете, – пробурчал я, – того и гляди, лихие люди украдут государя вашего, а вы, лиходеи, и знать не будете.

– Грех тебе говорить такое, Иван Федорович, нешто тебя потревожил кто, али помешал чему? – скроил умильную рожу Анисим.

– Видел все?

– А чего, дело молодое, а я не такой дурак, как твой кравчий или стольники со спальниками-дармоедами. Скоро из царя схимника сделают!

– Анисим! – повысил голос Вельяминов.

– А чего Анисим? Я уже тридцать пять годов Анисим! Когда государыня из Стекольны## приедет, так то совсем другое дело будет, а сейчас оно и не грех вовсе!

## Стекольна – Стокгольм.

– Так, всё, прекратили базар! Лучше расскажите – от лазутчиков вестей нет?

– Тихо все, государь, не знают воры о том, что мы идем.

– Тогда седлайте коней, нечего засиживаться!

Никита с Анисимом бросились выполнять распоряжение, а я обернулся и увидел, как на меня изумленными глазами смотрит хозяйка двора.

– Чего ты, красавица, смотришь так, будто чудо какое увидела?

– Они тебя государем назвали… – прошептала она еле слышно.

– Ну вот – видишь, и царя повидала.

– Прости, государь, – кинулась молодая женщина в ноги.

– За что простить, али неладно получилось? Поднимайся давай, застынешь чего доброго. Как зовут-то тебя, красавица?

– Настею…

Услышав ее имя, я будто окаменел. Перед глазами проплыли картины прошлого, кабак на окраине Новгорода, схватка с его хозяином, наша жизнь в тереме, потом острог у поганого поля, рассказ Ксении и перекошенное от ужаса лицо Золтана Енеке. Наверное, вид мой в это время стал страшным, и Настя, невольно вскрикнув, отшатнулась от меня и прижалась к бревенчатой стене избы. В этот момент отворилась дверь, и из нее кубарем вылетел растрепанный и босой Сенька и опрометью бросился между нами, загородив сестру.

– Береги сестру, парень, – грустно усмехнулся я и на негнущихся ногах пошел прочь.

Вскочив в седло, обернулся к своим спутникам и махнул рукой, дескать, трогаемся. Потом, проглотив, наконец, ком в горле, спросил у Вельяминова:

– Никита, а коней у воров давеча много ли отбил?

– Да есть маленько… кони, правда, неказистые, а чего?

– А ничего – оставь в сем дворе какую ни то лошаденку покрепче, потом сочтемся. Будет чем пахать людям по весне… и за-ради Христа, не спрашивай меня ни о чем, а?!

– Как скажешь, государь, а может…

– Не может!

Еще несколько часов скачки, и наступит момент истины. Коломна – хорошо укрепленный город с мощными каменными стенами. В нем воевода князь Долгоруков успешно оборонялся от войск Болотникова, а когда тот отступал от Москвы, еще и разбил его. Правда, через пару лет город изгоном взял полковник Лисовский и пленил князя, так что еще посмотрим, кто кого. У Заруцкого примерно от трех до шести тысяч казаков. У меня же всего около четырех с половиной. Правда, мои лучше вооружены и обучены. Кроме того, я сделал все, чтобы возможные соглядатаи мятежного атамана видели, как я выступил из Москвы с пехотой и артиллерией. Если я все правильно рассчитал, он попытается уйти.

Впереди, рассыпавшись на несколько мелких отрядов, идут служилые татары Арслана. С ним идет Корнилий со своей сотней, в которой по-прежнему нет и половины. Впрочем, его задача – приглядывать за царевичем и его воинами, и присылать мне донесения. А вот и гонец, легок на помине, знакомое лицо… ах да, это Федька Панин. Новик, которого я велел поверстать на службу в сотню своего телохранителя. Михальский его хвалит, говорит, что парень старательный и исполнительный. Правда, любопытный, но это не всегда недостаток. К тому же он ловок, внимателен к мелочам и смел.

– Государь! – кричит гонец, соскакивая с коня и кланяясь, – послание от царевича Сибирского.

– Говори.

– Государь, татары доносят, что из Коломны вышел большой отряд казаков.

– Куда идут?

– На полдень.

– С обозом?

Вопрос, на самом деле, очень важный. Если казаки пустые, то, возможно, идут в очередной набег, если же с обозом, то, скорее всего, тащат с собой награбленное. К тому же беглая царица Марина налегке путешествовать не будет, наверняка если не карета, то возок у нее должен быть. Плюс припасы, вещи и всякая утварь.

– Обоз невелик, но есть, а самих воров около трех тысяч.

– Они! – довольно восклицаю я. – Вот что, парень: скачи назад к царевичу и скажи ему, чтобы он со своими татарами окружил воров и держал их, как собаки кабана. В бой пусть не лезут, а никуда не пускают!

Проводив гонца взглядом, я командую, и мы прибавляем аллюр. Через некоторое время начинает доноситься шум боя. Мы еще пришпориваем коней, и вскоре перед нами открывается картина битвы. Довольно большой казачий отряд сгрудился вокруг набитых добром саней, время от времени пытаясь контратаковать кружащихся вокруг них татар. Саней, кстати, не так уж и мало. Касимовцы и мещеряки мечут на всем скаку в противника стрелы, но едва видят, что их атакуют, пускаются наутек. Казаки время от времени палят из ружей, но как видно, огнестрела у них немного. Хотя, возможно, дело в недостатке пороха. Пока они так «развлекаются», Вельяминов строит своих рейтар и московских дворян для атаки и после взмаха моей руки ведет их в бой. Топот копыт и ржание коней сливаются с яростными криками бросающихся в схватку людей и частой пальбой, и над полем боя поднимается гул. Вот противники сходятся грудь в грудь, и к какофонии звуков присоединяется сабельный лязг. Ожесточенная схватка длится уже несколько минут; хотя казаки хуже снаряжены, но их больше, и они начинают теснить московских дворян. Звучит труба, и Никита вместе с остальными поворачивает коней и начинает отступать. Приободрившиеся казаки начинают преследование и с размаха выскакивают прямо на спешившихся стрельцов Анисима. Бородатые стрельцы, в красных кафтанах, построившись, втыкают в снег ратовища## своих бердышей и, выставив на них мушкеты с зажженными фитилями, ждут команды. Казачья лава несется на них как ураган, но в самую гущу ее как молот ударяет дружный залп. Взвиваются на дыбы кони, с проклятиями падают с них всадники, а стрельцы, перестроившись, делают еще залп, потом еще и атака отбита. Уцелевшие казаки разворачивают коней и, нахлестывая их, откатываются прочь, а вслед за ними уже мчат, размахивая саблями, московские дворяне и рейтары. Увидев, что в сражении наступил перелом, царевич Арслан также дает команду, и на казаков со всех сторон бросаются его татары. Впрочем, казаки, как оказалось, тоже не лыком шиты, и пока одни бились с дворянами и рейтарами, другие сдвинули сани в круг и засели за ними. Между тем бой конных едва не превратился в резню, дворяне, рейтары и татары рубят, стреляют и ловят арканами своих противников. Те отчаянно отбиваются, но лишь немногим удается отойти под защиту импровизированного вагенбурга.

## Древки, на которые насажены топоры бердышей.

Выкурить их оттуда будет непросто, и чтобы не терять людей, готовых в горячке боя ринуться на штурм, я приказываю начать переговоры.

– Эй, казаки, – кричит обороняющимся Вельяминов, – выдайте Заруцкого и его шлюху Маринку, и мы вас отпустим!

Стрельба стихает и видно, что казаки переговариваются; наконец, один из них глухо кричит в ответ:

– Мы бы с радостью, да нет их у нас!

– Не лгите, казачки, побьем, порубим!

– Вот тебе крест, боярин, нету!

– А где же они?

– Дык в Коломне остались!

– Как в Коломне, а вы что же?

– Так мы как узнали, что на нас царь со всем войском идет, так взяли свое добро, да и наладились уходить. С Иваном Мекленбургским воевать и раньше дураков не было, а теперь-то и вовсе.