О маленькой птице размерами с остров

Верю тебе могучий оплот

Ожидая у римских ворот

Верю мечтами о благо несущем

Верю во все, что видится сущим

Думы о боли мешают идти

Крики не стоны сжаты в груди

Мечется буря, рождая с небес

Тот от кого мы жаждем чудес

– Сколько людей вас добрых и злых. И как отличить одного от другого? Думаю добрый всегда готов поверить, доброго скорее обманут и даже тысячу раз, и наверняка научат. Добрый всегда будет верить. – с этими словами легион в составе, едва ли не целой центуры обступил Каина, двое подошли медленно и схватили его под руки, – настанет время и он придет, принесет он за собой истину и очистит ваши умы, даст волю и каждый обретет покой, всякий человек станет добрым и мир улыбнется вдохнув полной грудью. Не будет нужды верить во что бы то ни было, доказывая с пеной у рта свою правоту, нет. Настанет время истины, и она явиться вам лишь только вы откроете свои глаза, – Каин еще долго пытался договорить не сказанное, но удары римских воинов не давали ему говорить. Выводя с площади Каина, легионеры обступили его по сторонам, образовав коридор, и начали бросать в него камни. Народ поддался этой идее, лишь брошен был первый камень, они словно хотели сказать этим « сумасшедшие не мы, а он» они увидели в его словах насмешку и теперь мстили ему. Каин смотрел на них сквозь грязные пряди свисавших на лоб волос, он улыбался, хотя ему было больно, но не мог сдержать себя, ибо понимал, что все то, о чем он говорил им, вовсе не нужно, и не нужна им истина и бог. Толпа насмехалась над ним, а Каин смеялся в ответ, будто он дал им ответ на загадку, что им загадала сама жизнь, но они не воспользовались его словами. Каин почувствовал себя ребенком, которого ни кто не воспримет всерьез, даже если, тот знает больше чем все взрослые.

Дворец великого строителя и ужасного тирана не опустел с его смертью, но принял человека не от крови его, а олицетворявшего кровь другую, Римскую. Наместник города паломников и народа, чья история берет место из другого конца, но всякий раз возвращается в этот, им стал теперь и Амброзий. Проходящего префекта среди коридоров крытой колоннады встречали доблестные стражи. И вот уже на балконе зардела его тень, он остановился, чтобы получше рассмотреть, кого ему привели. Он увидел мальчишку лет шестнадцати, не больше, его возраст читался по глазам и избитому, но все еще молодому телу. О лице его можно было сказать так – грязь и кровь смешались в бесформенную массу и маску ту одели на лицо. Маркус Амброзий не вошел сразу, а велел умыть арестованного и не пускать, покуда не скажет он. Префект сразу же сел в кресло, как только увели человека, и крикнул, призывая его так же сразу. Было видно что арестованного успели кое-как облить водой, но и от того стало лучше, его лицо уже можно было разглядеть, не мимику, но возможно взгляд.

– Ты совсем юн, как я вижу. Откуда ж ты взялся на мою голову? Ты знаешь, что за время моего правления этот город, так и не достиг волнений в масштабе всего города? Так знай, так оно и будет и не тебе это решать. Говори же, откуда ты родом?

– Это теперь не важно, – ответил Каин.

– Твое дело сейчас стоять прямо и отвечать на мои вопросы. – Маркус посмотрел в сторону, затем подал жест страже, та мигом принялась исполнять приказ. Каина увели в сторону. Скоро арестованного вернули и поставили обратно напротив прокуратора.

–Как твое имя?

– Каин.

– Сколько лет тебе отроду?

– Этого, я точно не знаю

– Знаешь, за что тебя привели сюда?

– Я всего лишь хотел, чтобы они стали добрее, так как знаю, что сейчас они злы, но могут смягчиться. Они подобно животным бояться и от того их зло. Может это и не зло вовсе, они хотят защититься, и мне жаль их. – Каин говорил сухо, будто и не стараясь убедить своей речью. Его тело дрожало от боли, и усталости, голова едва не падала на грудь.

– Этого не было сказано, но я учту слова твои. Пожалел бы ты лучше себя. Ты говорил о боге или о ком то еще? – спросил Прокуратор.

– О боге. – ответил Каин.

– О каком боге ты говорил им?

– Бог один, о нем и говорил я.

– И что же ты говорил о нем?

– Говорил то, что мне известно.

– и что тебе известно? – неряшливо продолжал допрос прокуратор.

– Правда. Правда в том, что ты судишь сейчас самого себя. Воевать ты будешь с самим собой, и воевал уже, в Реции помнишь? Ты совсем один в этом городе и кругом нет ни кого, кто бы помог тебе. Они кричат и их не видно, когда я кричал у того храма меня тоже было не видно, но сейчас я с тобой.

–Ты сумасшедший или пророк, я этого не знаю. Но тебе не место здесь, – в глазах Маркуса появилось не столько удивление, сколько страх.

– Это как раз мое место и идти мне не куда.

– Я дал тебе слово? Я могу решить этот вопрос и иначе, повешу где-нибудь там, за воротами и не будешь занимать ты места вовсе.

– Что же мешает тебе?

– Что ж, ты сам выбрал себе участь, – нетерпеливо ответил прокуратор.

– Это совесть, она держала тебя. Видишь же ты теперь, как мало ей было нужно. Ты считаешь теперь ее свободной. Но ты узнаешь, когда она обманула тебя, не ты ее, а она. Без бога и совесть твоя ни что, да и бога без совести не будет, ты пройдешь мимо него, не узнаешь.

– И он придет? Придет власть и некому править тобой станет, во что превратишься ты, куда побежишь от нее? Нынче одна власть над тобою, власть Кесаря и не тебе судить о том.

– Ты и не представляешь себе, насколько мала его власть надо мной, над тобой и всеми. Власть тяжкое бремя и она ломает хребты палачам. Палач как утес что сбрасывает камни в воду, однажды он и сам окажется в воде, по куску отрывая от себя, по каждому камню.

– Не знаю, кто вложил тебе все это в твое темя, но ты глуп. Ты сам подписал себе приговор. Я не хотел спасать тебя, но попытка моя была. Ни что не спасет тебя, и мне не станет жаль. Не станет.

К прокуратору подошел человек и шепнул ему на ухо, тот обернулся, опустил на секунду взгляд и поднялся.

– Приветствую тебя всадник – сказал некто в длинном пурпурном плаще.

– Avere, – приветствовал Максус.

– Ты олицетворяешь здесь римскую власть прокуратор, и я не стану мешать тебе, я здесь по другому делу. Но прежде я бы хотел осмотреть провинцию.

– Я с удовольствием приму тебя патриций.

– Я бы не стал отвлекать тебя от дела, но я услышал, что оно касается не только этой провинции. Дело государственное.

– Я не хотел бы беспокоить тебя Авитус.

– Мальчишку казнят?

– Да он будет казнен.

– Он сумасшедший, признай это.

– Это не отменяет тяжести свершенного им преступления, – сказал прокуратор и направился к креслу. Из тени вышел и тот, кого прокуратор звал Авитусом, взгляд Каина резко кинулся на него. Человеком в плаще был Ник.

– Скажи мне, ты действительно сошел с ума? – спросил Ник Каина.

– Я бы хотел, чтоб так оно и было, – на лице Каина показалась улыбка.

–Могу я наедине поговорить с этим юношей? – спросил Ник прокуратора.

– Если в этом есть необходимость, я оставлю вас, – ответил Максус. В ответ Ник поклонился и в то же время кивнул прокуратору.

Сквозь битые стены

Библейских мощей

Летят перемены

Неизменных вещей

Срываются в крике

Стонут так больно

В ангельском лике

Будет довольно

Довольно печали

Довольно страстей

Увидят скрижали

Пепел частей

– Ты не сумасшедший, и не желай этого, – Ник присел рядом на одно колено и развязал руки Каина.

– Прости, но так наверно было лучше, – глядя на свои руки, ответил Каин.

– Скажи мне только зачем? Чего ты хотел?

– Я хотел верить.

– Ты ведь и так знаешь, и знаешь на верно.

– А разве ты бы не хотел? Надежда, возможно, самый отвратный дар человечества, способный предать и ограбить каждого из нас, она жестока, но пока она есть, мы верим ей так свято, так искренне, как ни какому другому богу. Ее развязка порой и убийственна, но пока она не настала, она большая дорога длинною в целую жизнь, она цель, к которой ты готов карабкаться хоть на культях. Главное не цель, а движение, и это движение и есть жизнь. Расскажи человеку идею, и она будет его дорогой, расскажи истину и он уткнется в стену. Вот почему я злюсь на тебя, я не хочу знать, что будет.

– И ты веришь в него, что он придет. Так одна истина будет теснить другую.

– И не будет уже известна никакая правда, – перебил Ника Каин.

– Это может стать ужасным. Люди станут убивать, отстаивая свою правду. Другие и вовсе станут свободны те, что не примкнули к одному из. Их-то мне жаль более всего. Их на части рвать будут, слабых людей коим однажды дали свободу.

– Правда твоя не даст этой свободы и на секунду, она отнимет у них все.

– Потому ее и не знает ни кто. А скажи я правду, думаешь тот, кого ждешь ты, появится в ином обличие? Я стану им и это и был всегда я.

Ветер гоняет по облаку небо

Так далеко, что его и не треба

Рыбке живущей в малом пруду

Радости только что его я найду

Вынырнув с глади бледной воды

Рыба увидит большие следы

Белые лапы воздушных высот

Синего неба беспечный полет

Новые дали смотрят играя

Песенки духов из неба слагая

Небо запустит свой силуэт

Чтобы узнать, чего же в нем нет

Будто порхает нечто живое

Не дав не оставив секунду покоя

И только рыбе со свету скрыться

Она бы сказала – синяя птица

Маркус Амвивий был в замешательстве относительно присутствия некоего тайного представителя римской власти в его провинции. Первым же делом префект распорядился начальнику тайной стражи установить личность и подлинность должности тайного представителя. Спустя уже шесть часов начальник тайной стражи лишенный сомнений предстал перед префектом с докладом. И действительно незнакомец был из числа патрициев и имел некое отношение к сенату. Этот доклад в свою очередь поставил только больше вопросов перед Маркусом Амвивием. Первый вопрос был о цели визита представителя, и из него выходило еще несколько вопросов. Сомневается ли в нем римская власть или может сам Кесарь? Для чего столь высокопоставленный человек интересуется нищим оборванцем, к тому же сумасшедшим? Чем может грозить визит этого человека? Как бы там ни было, все эти вопросы лишь утверждали власть человека в пурпурном плаще.

Прогуливаясь по саду, в предместье дворца говорили два человека, оба они с особой тщательностью скрывали свое волнение. Это были Макрус Амвивей и Авитус (Ник).

– Прежде остальных дел и пожеланий я бы хотел прояснить дело мальчишки, которого тебе предстояло судить, – говоря в прошедшем времени, Ник старался, чтобы его слова звучали повелительно.

–Я слушаю тебя патриций – не сдавался префект.

– Дело его не так просто как ты подумал о том в начале. Этого парня зовут Тит и он гражданин Рима стечением обстоятельств закинутый в твою провинцию. Не зря он говорил о Реции, в бояю при которой тебе пришлось сражаться, он знает это место не понаслышке. Его отец так же принимал участие в этих сражениях, потому я не мог пройти мимо этого процесса. Раз случилось так, что я здесь, я обязан передать это дело в Рим.

– Спрошу тебя об одном – как звали его отца? – теперь уже Маркус и знать не мог, имел ли он права не пускать его и если имел, то обязан ли был не пускать.

– Гемин Фабриций.

–Что ж, это дело меняет. Стало быть, этот парень Тит Фабриций его сын. От чего же он с ума сошел?

– Будем считать этот вопрос закрытым. Ты мудрый правитель Маркус. Перейдем же к делам остальным. – Ник выдохнул, как можно делая это незаметно. С его плеча будто упал камень, но возможно он просто переложил его на другое, – у меня есть дела связанные с храмом, а так же синедрионом. Позже я оставлю тебя, это будет через три дня.

Каин все не мог понять, в чем же может быть помощь тому, кто не пострадает. Каин знал, что не умрет, распни они его или повесь. Зачем же он печется обо мне, если не из любви. Это действительно так, но так от части, и поймет это Каин не сейчас. А ведь самое страшное не смерть, ни человеку, ни богу. Смерть это грань, переводящая из одного состояния в другое. Сойти с ума, лишиться разума вот что страшно. Быть ввергнутым в гиену, где боль и скрежет зубов не конец, а прелюдия к миру безумных, в конце они потеряют душу в своем безумии. Светлый разум может скрыть от глаз нечто, в его ослепительном свете, будто идя под факелом многое можно не заметить, то что стоит не прямо перед тобой. Во тьме же, видно подчас, куда большее, страшно поддаться ей, она съест тебя, привлекая новым контрастом.

Naves oneraria ждал, чтобы покинуть берега иудейской провинции и направиться в Неаполь. Помимо прочих на корабле в разных его частях плыли Каин и Ник. Из Неаполя они должны были отправиться в Рим, так было известно префекту Иудеи Маркусу Амвивию. Планы самих путников разительно отличались, для Каина и Ника добраться в Рим означало пойти по наихудшему пути. В первую ночь после отплытия Ник спустился в трюм корабля и велел охраняющему воину подняться на палубу.

– Здравствуй Каин, скажи ты научился плавать? – поинтересовался вдруг Ник.

– Зачем ты все это делаешь Ник? К чему спасаешь меня увечного, гибнущего всякий раз. Не уж то из любви? Ты невероятно добр ко мне мой друг. Я благодарен тебе за это. Я прошу у тебя прощения, за то, что не видел твоей доброты ко мне. Знаю ты добр не только ко мне, а значит человек ты хороший и лучшего друга и сыскать нельзя. Насколько преданным человеком нужно быть, чтобы и через тысячу лет, не только не позабыть, но найти и даже спасти своего друга, но не уж то ты думаешь, что я пойду за тобой лишь в благодарность тебе? Нет, не пойду, но и тогда ты не отвергнешь меня, а потому заслуживаешь признательности, граничащей с поклонением. И я тебя люблю друг мой. Прости же меня, но и оставь на веки. Ты знаешь, почему я говорю так.

– Знаю, мой друг, знаю. Я отпущу тебя и тогда стану ждать. Может измениться что, – они сидели рядом друг с другом по обе стороны решетки, у них еще было время поговорить, может последний раз, но они сидели молча.

– Один хороший случай может научить всему, что хочешь, – с улыбкой сказал Ник и направился к лестнице.

Так говорят, наверно, нарочно, чтобы не пугать надежду заговорить снова. Прощание ставит точку, но когда говоришь так, это может означать что угодно. Следующее утро для Каина не подарило солнца, в трюмах всегда темно и потому он ждал не ночи, а Ника, когда тот скажет ему – «плыви мой друг». Каин поступит как велено, но куда плыть? что делать, когда приплывешь? Наверное, жить, что ему еще остается.

Это было время солнца, под ним жили все цивилизации того времени, тогда оно было в зените. Когда-нибудь это повториться вновь, а сейчас оно медленно заходит, косо бросая свои лучи и устремляясь на север, пробуждая детей великана Имира. Они станут рвать его на части, создавая мир на его костях. Несчастный бог, самый настоящий бог, он все еще жив. Скоро Олимп осознает свою несостоятельность, в своем блаженстве и всевластии. Они всего лишь счастливцы, дети которым подарили игрушку в вечное владение. Они же и потеряют ее и потеряют намеренно, от того что она больше не приносит им радости, что не воспевает их славу и беспечную красоту. Лишь один бог не потеряет своего мира, тот у которого ничего нет кроме самого себя. Дели его сколько угодно и думай, что убил навечно. Можешь забыть, не знать вовсе, а это ты. Хочешь ты такой власти? Живешь ты в этом мире, жил ли когда? Ник думал об этом теперь снова, лишившись последней опоры, перестав плыть в облаках. Его мечты жить среди людей, его вера в Каина как проводника обратно теперь угасла. Когда Ник был не один, он переставал думать о том, что он должен этому миру хоть что-то кроме обитания в нем. Пройдут годы и все забудется, начнется с начала, но если вспомнит хотя бы один, не будет ли это обманом?

Рим не ждал Ника, этот город вообще никого не ждет, а идут в него все. Тогда это было так, и Ник не стал этому сопротивляться. Становилось интереснее, что же случиться когда дорога выбрана иная. Должно быть произойдет нечто, до того не известное. Ник этому был даже рад, не переживать же одну жизнь столько раз. Ему интересно.

Политическое устройство в мире действительно менялось на глазах, но только на глазах Ника. Все думали, что так и должно быть, а тем временем Римская империя все еще удерживала средиземное море, Балканский, Апеннинский и Пиренейский полуострова. Активно развивалась Британская империя, Германцы так же стали независимы. На востоке же напротив, наблюдалась раздробленность сродни феодализму. Эффект бабочки одним словом давал о себе знать, но отнюдь не в тех масштабах каких можно было ждать. Мир жил по прежним законам природы и законам природы человека. Власть ни куда не девалась, по-прежнему существовало понятие религии. Религия скорее была похожа на субкультуру, нежели на священные каноны. Никто не верил, слепо повинуясь с тайной опаской, не готов был отдавать душу на повеление господа. В то же время терялась какая-то банальная совесть, предотвращающая нас от ошибок, отделяющая добро и зло. Имея возможность пренебречь одной деталью, рушилась целое строение. Вавилонская башня уже точно не будет достроенной, не в этой жизни, по крайней мере.

Наука помаленьку двигалась, пока это был маленький снежок, но уже тогда стало ясно, что он станет лавиной. Среди прочих мыслителей и людей науки затесался Каин. Его роль в науке давала обратный эффект. Каин благодаря своим работам получал возможность учиться. Он здорово разбирался в истории, оно и не удивительно, учитывая, что многие события происходили у него на глазах. Каин знал уже несколько языков, среди прочих были арамейский и шумерский язык. Языки эти давно уже были забыты и померли вместе с цивилизациями, родившими их, но один остался. Человек историк, чья жизнь и сама большая история жил в разных местах, в зависимости от того куда направляла его наука. Минуло много веков, за которые Каин сменил около шестидесяти имен, около пятнадцати из которых прославил своей деятельностью. Помимо науки Каина прельщало искусство, в частности живопись, однако в то же время он и сторонился художников, некоторые из которых хотели написать его портрет. Начнется непременно что-нибудь мистическое, что снова оборвет его спокойную жизнь. Первое что случится, найдут его, а он и так прячется, как только это возможно. Пару веков назад, едва перебравшись с материка на остров, Каин нашел одно примечательное строение – это была церковь. Для чего служило это здание, Каин тогда не понимал, оно было похоже на храм, только без роскоши, просто красивое здание из камня, можно подумать, что это нечто среднее между дворцом и амбаром. Здание считали зловещим, потому что ни кто не знал, откуда оно взялось, и кто бы туда не пытался войти ни у кого не получалось. Как-то раз к зданию отослали королевскую рать, они пришли туда со стенобитным орудием. Орудие тащили кони, и вот уже у самых дверей церкви животные начали бесноваться до тог, что устроили страшные беспорядки в городе, несясь по площадям с огромным бревном. В другой раз король уже сам отважился посмотреть на это чудо-строение, но и тогда его ждала неудача. Церковь внезапно исчезла так, будто не было ее вовсе, из-под самого носа. Никто не заметил, как это произошло, но церковь вернулась обратно. Позже королю сообщили о случившемся, но тот отказался даже слушать о ней, более того приказал казнить всех кто когда либо упомянет о ней. Так в самой гуще живого города оказалось призрачное здание. Дошло до того что перестав глядеть на него, люди сами стали думать о том что его не существует. Редкие странники, спрашивающие о здании, в ответ получали недоуменные взгляды. Каин стал первым кто вошел внутрь, для него ворота нашлись, оказалось, что они всегда были, но с другой стороны, спрятанные за плющом. Их так никто и не нашел по той причине, что едва ли не сразу искать перестали. Впрочем, Каин не искал их вовсе и просто вошел в них, может потому что ему было суждено.

Церковь навсегда могла бы стать домом для Каина, может и станет, но не сейчас. Каина не оставляли мысли о том, что единственная вещь которая принадлежит по праву ему должна быть с ним. Он надеялся вернуть книгу оставленную и утерянную возможно навсегда. Еще одним немало важным пунктом являлось и то, как развивалось новое государство. Британия отделилась от Рима незадолго до появления в ней Каина. Как любой сепаратист Британия резко меняла свой облик, обретя независимость. На острове первым делом начался раздел владений, раздача титулов и званий, непременно это были люди, не входившие в число тех, кто властвовал во времена Римской империи. Лордами становились военные, купцы и даже простолюдины, занимавшиеся натуральным хозяйством. Значение науки падало, вместе с тем культивировалась культура новой империи. Заимствование было в первую очередь у соседей, претендующих на независимость Испании и Франции. Постепенно государство взобравшееся на последнюю ступень Римской лестницы спустилось с нее чтобы построить новую, вместо того чтобы надстраивать над старой. Так на одном из собраний деревни в графстве Саутворк один мужчина пришел плотником, а вышел оттуда лордом. Реакцией его был короткий смешок, застрявший в его горле ровно до тех пор, пока он не пришел домой и не задумался. Люди науки, званий как можно догадаться не получали, их сменили другие люди – алхимики. Не веря в прогресс постепенный, новые государства в большинстве своем уверены в чуде сегодняшнем. Алхимики как раз были людьми нужными для эпохи, они выдавали фокусы за знания и так ведь, по сути, и было. Всем было глубоко наплевать, что на основе этих знаний нельзя построить новые и что применить их нельзя, главное, что фокусы производили нужный эффект. Да людей науки жаль, но их было не так много. Куда больше людей оказалось неприкаянными в военном деле. Все кто был на службе Британии как провинции, теперь оказались неугодны новой власти, но при этом и не отвергнуты окончательно. Таким образом, тысячи солдат оказались предоставленными сами себе. Куда же пойти этому бравому войску? Они подались в рыцари. Все что необходимо, у них было, доспехи оружие и тяга к приключениям. Однако, от красивых романов их жизнь отличалась куда больше чем походила на них. Они ходили, как правило, вдвоем или большей группой и занимались разбоем, других можно было купить на службу с определенным сроком. Обычно нанимали одного рыцаря, который мог охранять дом и обучать сыновей нанимателя бою с мечом. Нанимать двух рыцарей было не только накладно, но и опасно, так как бывали случаи сговора, при которых хозяина убивали. Да хозяина мог убить и один рыцарь, но этого все же почти не случалось.

При всей затворнической жизни, что вел Каин, он был неплохо осведомлен о том, что происходило снаружи его огромного дома. Так однажды он наткнулся на необычное объявление у дома новоявленного лорда Джоинера. Стивен Джоинер нанимает двух рыцарей к себе в дом, при всем этом имея почти взрослого сына и почти не имея ничего за душей. Одним словом –нелепость. Абсурд, который наверняка решается какой-то веской причиной. Все причины и следствия можно было выяснить двумя способами. Первый, не имеющий смысла, если вы лично не знакомы с тем о ком хотите узнать – спросить самого человека. Второй куда более реальный для любого любопытного – таверна.

Таверну Роджерса украшала роза на деревянной табличке. Место мало чем отличное от других подобных заведений, как всегда собиравшее сброд бездельников гуляк и бандитов, названных рыцарями. Они проводят там вечера и будут проводить их таким образом еще многие века. От чего человеку не живется свободно? Каин не понимал. Не понимают этого многие, но не большинство, большинство уверенно в том, что толпа не отнимет их свободу. Суть жизни иных людей и вовсе в том чтобы знать все про всех, не важно как это связано с ними. Ни как чаще всего, но они радуются, когда их голова забита этими людьми. Каин направлялся в таверну Роджерса, но совсем по другой причине. Им овладело любопытство.

В таверне было почти темно, несколько лучин освещали помещение в трех уголках. По центру ближе к стене располагалась стойка, за ней сидел хозяин бара по одну сторону и такой же в годах мужчина по другую сторону. Занято было и несколько отдельных столов, вероятно, завсегдатаями заведения, а в целом было не людно. За столом в углу уселся Каин, он выбрал самый темный угол, но его все же заметили.

– Эй ты! погреться что ли пришел? – раздался голос старого борова из-за стойки. Это был тот, что сидел ближе к стене.

Каин растерялся. Он впервые в таверне, что здесь делают, он догадывался, но как правильно попросить выпивку? Каин успел осмотреть трижды всю таверну, перед тем как ответить.

– Что у вас пьют здесь? – смущенно проговорил Каин.

К Каину подошла женщина средних лет с кружкой в руке.

– Деньги у тебя есть?

– Я бы хотел объясниться, – начал Каин.

– Ну-ка, чего ты там скажешь?