Рассказы разведчика

– Ребята, оказывается под нами в земле находится большой завод. Там сейчас много невольных рабочих. Их сотни, русских, поляков, бельгийцев и других национальностей. Этот парень – француз, его зовут Пьером. По вентиляционным каналам он поднялся наверх, разобрал кирпичную стенку, чтобы посмотреть, что делается на поверхности и встретился вот с ним – с Волокитиным.

– Здорово! – воскликнул Филипп Зверев. – Спроси, много ли там внизу фашистов?

Я перевёл этот вопрос Пьеру и его ответ разведчикам.

– Фашистских солдат там нет, одни мастера, да «капо». Вчера спускались полицаи, работы остановили, всех рабочих загнали в блоки и выключили электричество и вентиляцию.

– Капо? Что это такое? – спросил Виталий Чеботарёв.

Я знал по прошлым встречам с узниками концлагерей и ответил без помощи Пьера:

– Капо – это надзиратели из числа самих же заключённых или в данном случае рабочих. Они выслуживаются перед немцами и издеваются почище их.

Иван Прокопьев подошёл ко мне поближе и сказал:

– Спроси, можно ли нам вмести с ним спуститься в подземелье и выйти из него где-нибудь в другом месте?

Пьер на это радостно ответил:

– Конечно, можно. Я вас проведу по всем коридорам жилых блоков. Я всё там знаю. А как будут рады рабочие, когда увидят вас. Имейте в виду, спускаться тяжело и опасно, ведь шахта глубокая и отвесная, к тому же еще сплошная темнота. Но у моего товарища, который ждет меня на дне вентиляционной шахты, есть электрический фонарик.

– Фонарики есть и у нас, – ответил я Пьеру.

– Было бы неплохо через подземный завод выйти в тыл вот к этим! А? Как выдумаете? – спросил Прокопьев у разведчиков, указывая стволом автомата на сторожевые вышки врага.

Разведчики одобрительно зашумели, всем понравилось это необычное предложение.

– Сделаем так, – начал он приводить свой план в действие, – Волокитин, ты останешься здесь. Понимаешь, один. Замаскируешься как следует и сиди здесь до прихода старшего лейтенанта Сучкова. Сиди и ни гу-гу. Понял? Встретишь его или Карлыханова и все расскажешь и сам останешься с ними. Вниз не спускайся. Понял? Все.

Прокопьев повернулся ко мне и добавил:

– Ты пойдешь за проводником, я за тобой, остальные по отделениям. А ты, Алексей, пойдешь последним, замыкающим. Понял? Пересчитай всех, кто спустится под землю, чтобы знать точно.

– Я первым его встретил, а идти должен последним. Так не справедливо, – обиделся Волокитин.

На это Прокопьев ничего не ответил, пропустил его слова мимо своих ушей. Некогда спорить! Он приказал проверить оружие и обувь и вытащить электрические фонарики, у кого они есть. После этого отдал приказ на спуск в шахту.

Надо было видеть, с какой радостью Пьер стал протискиваться в узкий неудобный пролом в кирпичной стенке. Я с трудом пролез в него и оказался в низкой горизонтальной галерее. Пьер проворно ползет вперед, а я жду, когда пролезет в пролом Иван Прокопьев. Больно стукаясь головой о низкий потолок, я тоже ползу дальше, освобождая место для следующего разведчика. Проходит одна, две, три мучительных минуты, а мы все еще ползем по этой неудобной галерее. Я опасаюсь, что мои брюки на коленях могут прошоркаться об острые колючие, как рашпиль, камешки, которыми усыпан пол. Наконец, я ткнулся головой в зад Пьеру и остановился. Я понял, что мы достигли горловины шахты. В этом месте к шахте подходят несколько точно таких же галерей-воздухозаборников, в одной из которых мы и находились. По словам Пьера, шахта имеет диаметр около двух метров и уходит вертикально вниз на 10-13 метров. По ее бетонной стене проложены скобы, по которым Пьер поднялся на поверхность земли и по которым мы сейчас будем спускаться. Горловина шахты плотно закрыта металлической решеткой, но рабочие предусмотрительно прорезали в ней узкое отверстие. Сейчас Пьер найдет это отверстие и пролезет в него. Эти слова Пьера я перевожу Прокопьеву, а он передает их дальше разведчикам.

Пьер пролез быстро, а вот я застрял основательно. Отверстие в решетке было не только узким, но и неудобным, отстояло далеко от стенки шахты. Пролезь через него мне мешали автомат, запасной диск с патронами, финка и главное гранаты, висевшие на поясе. Только начну уже пролазить через него, как опять зацеплюсь чем-нибудь за прутья решетки, и мне снова приходилось подниматься наверх. Наконец, я протиснулся через него, и мои ноги повисли в воздухе. Но Пьер во время поймал их и руками поставил на первую металлическую скобу-ступеньку. Точно так же я помог найти эти ступеньки и Прокопьеву.

Вслед за Пьером я стал осторожно спускаться вниз по металлическим скобам, расставленным довольно далеко друг от друга на гладкой, как паркетный пол, стене шахты. Иван Прокопьев, словно тёмная туча, навис над моей головой.

– Если сейчас кто-нибудь включит вентиляторы, то мы сразу же будем смыты мощной струёй воздуха и окажемся на бетонном полу шахты, – сказал Пьер во время краткого отдыха.

Я посмотрел по сторонам и ничего не увидел, кроме непроглядной всепоглощающей темноты. Хотя я знал, что подо мною десятиметровая пропасть, мне было не страшно: я не видел эту пропасть глазами.

Вдруг далеко внизу мелькнул слабый огонек и тут же погас. И вот теперь у меня внутри все похолодело от ужаса. Видимо, я боялся высоты.

– Это Шарль, мой дружок, – сказал наш проводник. – Он заметил нас и подает сигнал, что там внизу у него все в порядке.

Я полностью потерял представление о том, сколько уже прошло времени от начала спуска и мне казалось, что не будет конца этим неудобным холодным ступеням на гладкой стене. Руки мои дрожали от усталости, и я стал опасаться, что могу и не выдержать и свалиться в шахту.

Наконец, я слышу, как Пьер ступил на пол шахты и помог мне встать на мои тоже дрожащие ноги, а его друг уже поддерживал Ивана Прокопьева. Пока я приходил в себя от путешествия по вертикальной стене, все разведчики, том числе и замыкающий Алексей Волокитин, оказались на дне шахты. Здесь было тесно, как в кузове самоходной установке. Пьер и его дружок Шарль, лицо которого я еще не видел, шепотом оживленно о чем-то говорили. Я не понимал их, они говорили на французском языке.

– Скажи им, пусть ведут нас прямо в жилые помещения рабочих, – сказал мне Прокопьев.

Я перевёл им эти слова нашего командира.

– Да, да, мы это понимаем, – сказал Пьер, – надо что-то делать с капо, их много и они вооружены.

– Так ведите нас к ним, – сказал я.

– Вот мы и думаем, как лучше это сделать. Капо надо захватить внезапно и без шума, что бы другие капо в других блоках не услышали это.

– Ничего, рабочие помогут, – уверенно сказал я, зная по опыту, когда мы освобождали лагеря военнопленных и как заключённые хватали охрану и своих мучителей – надзирателей.

Мы снова идём по горизонтальной галерее, но на этот раз в полный рост. Ведут нас новые французские друзья Шарль и Пьер. Перелазим через какие-то бетонные барьеры, попадаем то в одну, то в другую камеру с решётками и задвижками. Идём гуськом, тихо, стараемся, чтобы наши шаги, так гулко отдающиеся в бетонных камерах, были не слышны. Шарль иногда включает свой фонарик, чтобы найти дальнейший путь в этом лабиринте воздуховодов, камер, смесителей и вентиляционных полостей. Я иду и думаю, что нам самим, если потребовалось бы, ни за что не найти обратный выход. Вот французы, кажется, зашли сами и завели нас в тупик. Дальше хода не было, на нашем пути бетонная стенка, загороженная рамой с узкими вертикальными прогонами, похожими на жалюзи. Шарль с помощью длинного шеста, стоящего в углу, нажал на небольшой рычажок и жалюзи, встав на ребро, открылись. За ними я увидел огромные лопасти мощных вентиляторов.

– Будем пролазить между этими лопастями, – сказал Пьер и, став на колено, стал протискиваться в узкий зазор между лопастями. За ним полез я, а Шарль стал помогать мне, показывая, как лучше это сделать. Видимо, он не один раз пользовался этим путем.

По ту сторону вентилятора я опять оказался в большой бетонной камере с задвижками и решетками. В боковой стене я увидел небольшую дверь с ручкой и задвижкой. Все разведчики удачно преодолели это препятствие, только Алексей Волокитин сделал это со второй попытки. Пьер ключом открыл эту дверь, и мы по небольшой металлической лестнице спустились на бетонный пол довольно большой комнаты, в которой по одну сторону стояли электрические щиты с приборами и сигнальными лампочками, а по другую – верстаки, точила, ящики с инструментами. На стене висели предупредительные плакаты и огнетушители.

Пьер вытащил из своего кармана еще один ключ и, показывая им на высокую дверь, предупредил меня, а я всех разведчиков, чтобы мы шли тихо и ни в коем случае не включали даже на миг свои электрические фонарики.

– Капо очень подозрительны, беду чуют за километр, – пояснил он.

Мы приготовили свои автоматы и в полной темноте покинули щитовую и долго шли за проводниками по длинному коридору. Один раз в проходе блеснул тусклый огонек. Наши проводники остановились и прижались к холодной стене. Наконец, они подвели нас к двери, через щели которой пробивался слабый свет, и прислушались. Пьер тихо шепнул мне:

– Тут живут капо. Они там.

Прокопьев с силой толкнул дверь, от чего она настежь открылась и разведчики вломились в слабоосвещенную комнату. В центре ее стоял большой стол, заставленный консервными банками, недопитыми бутылками, повсюду на столе валялись куски хлеба и рыбы. По обе стороны стола на деревянных лавках сидели повеселевшие здоровяки и играли в карты.

– Хендэ хох! – громко крикнул Иван Прокопьев, наставляя на них свой автомат.

Здоровяки вскочили на ноги и послушно подняли руки. Только один из них, прячась за спину своего товарища, схватил телефонную трубку и неистово закричал в нее:

– Алярм! Алярм! (Тревога!),

Но он не знал, что Пьер и Шарль предусмотрительно оборвали провода. Кричал он напрасно, его никто не услышит.

Разведчики быстро разоружили надзирателей или как их презрительно называют сами заключенные рабочие «капо». Вооружены они были только пистолетами с небольшим числом патронов и… плетками. Всех их связали по рукам и заперли в соседней комнате, служившей им спальной. В комнату набежало немало рабочего люду в спецовках и халатах. Как они узнали о нашем появлении, неизвестно.

Прокопьев распорядился всем разведчикам остаться в этой комнате, а сам он, я и Виталий Чеботарев вместе с Пьером должны пойти в бункер, где жили рабочие. Бункер этот был рядом и когда мы вошли в него, то я невольно зажал свой нос рукой от того, что воздух был тяжелым, затхлым и не здоровым. Дышать было нечем. В бункере стояла сплошная темнота – зажигать свет, курить, ходить и громко разговаривать категорически запрещалось. В нем в несколько рядов стояли двух и трехэтажные нары, на которых лежали люди. Освещая себе путь электрическим фонариком, мы прошли между нарами весь бункер до конца. Люди еще не знали, кто мы и откуда появились. Они, видимо, приняли нас за надзирателей. Иногда луч света падал на лежащего на нарах человека, который, как бы защищаясь, закрывал лицо руками или натягивал на голову одеяло.

Но вдруг, все пришло в движение, люди повскакивали с нар, хватали нас руками, возбужденно и громко стали кричать и шуметь. Пьер объяснил нам, что все рабочие подземного завода размещены в блоках по национальному принципу. В этом – шестом блоке, где мы сейчас находимся, живут только французы, в четвертом и пятом блоках – русские, в третьем – поляки, а в первом – немцы. Я не был удивлен этим, так как знал, что фашисты держали концентрационных лагерях и немецких рабочих, противников Гитлера, в основном коммунистов и обращались с ними нисколько не лучше, чем с остальными. Всего было в подземелье десять блоков и два на поверхности.

В бункере поднялся невообразимый гвалт, и мы поспешили вернуться в комнату надзирателей. Здесь набилось еще больше народу – прибежали представители из других блоков. Перед Александром Хомяковым стоял человек в грязной спецовке и что-то убежденно говорил ему. Увидев нас, Хомяков обрадовался:

– Товарищ старший сержант, у них на заводе есть подпольный комитет, вот он представитель этого комитета от русского блока.

– Николай Маслов, – представился этот рабочий.

– Комитет – это хорошо. Сейчас надо немедленно арестовать всю охрану и всех надзирателей, но так, чтобы там наверху этого не заметили, – сказал Иван Прокопьев.

Пока Прокопьев говорил, Маслов утвердительно кивал головой в знак согласия и когда он кончил, Маслов сказал:

– Товарищ командир, это уже сделано. Во всех подземных блоках. Как только мы узнали, что вы в шестом блоке, так наш комитет сразу отдал приказ захватить надзирателей. Ведь в каждом блоке у нас есть боевые дружины, и есть оружие. – Маслов умолк и долго смотрел на Прокопьева, как бы раздумывая сказать или нет. Потом решился: – Товарищ командир, люди задыхаются от недостатка кислорода, разрешите включить вентиляцию? Да и освещение тоже?

Прокопов подумал и ответил:

– Освещение включить можно, а вот вентиляцию не надо. Подождите немного. Потерпите ещё. У нас наверху в галерее сидит разведчик, его затянет в шахту. Понимаете?

– Хорошо, так и сделаем. С поверхности нам передали, что там, на территории завода, уже идёт бой.

Это известие подхлестнуло старшего сержанта, и он сказал Николаю Маслову:

– Пойдёте с нами и покажите нам путь наверх, чтобы мы могли с тыла ударить по фашистам.

– Самый короткий путь через третий – польский блок. Пойдёмте, покажу.

О том, что аварийное освещение было уже включено, мы узнали, когда вышли в коридор. Теперь при тусклом свете электрических лампочек я мог получше рассмотреть этот огромный бетонный погреб, который называется блоком номер шесть. Стены, потолки, пол были бетонными и непокрашенными. На стенах кое-где красовались, выполненные масляной краской, указатели и запрещающие надписи, вроде «За курение – смерть!». Пол, вытоптанный тысячами ног, имел форму желоба, где скапливался мусор, вода и грязь. Кое-где он подновлялся путем укладки нового бетона. С потолка свисали электрические лампочки в матовых плафонах, огражденных сеткой из толстой проволоки, которые сейчас горели в пол накала.

По коридорам, несмотря на запрет, сновали возбужденные и взъерошенные люди. При виде нас они приостанавливались и приветливо улыбались.

– Позаботьтесь, чтобы все люди оставались на своих местах. Иначе могут возникнуть паника и давка. Пусть подождут, осталось недолго ждать, – сказал Прокопьев шедшему рядом с ним Николаю Маслову.

Тот, как обычно, утвердительно кивнул головой и ответил, что такой приказ комитет тоже отдал.

Мы шли по высокому, но узкому коридору, который, то разветвлялся на несколько ходов, то делал крутые повороты. Хорошо, что на всем пути коридор был освещен, хотя и слабо.

Третий, польский блок встретил нас пением. Польские рабочие сидели на своих нарах и в один голос пели свой национальный гимн «Еще Польска не сгинела». В центре бункера на столе стоял рослый поляк с бело-красным флагом в руках и махал им в такт гимна. Это был государственный флаг Польши. Удивительно, как польские рабочие сумели сохранить и сберечь его в этом страшном месте. Увидев нас, поляки повскакивали на нарах, кто на ноги, а кто и на колени и стали петь еще громче и энергичнее. Всеобщее ликование, слезы радости и счастья, приветственные рукопожатия и объятия сопровождали нас на всем пути по польскому блоку. Не трудно представить, что творилось сейчас в душах этих измученных, униженных, изработанных людей – рабов двадцатого века.

Наконец, мы миновали полутемный тамбур и через массивную дверь, точнее сказать ворота, вышли в огромный тоннель с полукруглым сводчатым потолком. Здесь нас ожидали три автокары с водителями. Это позаботились комитетчики. Тоннель не имел электрического освещения, поэтому были включены фары этих трех автокар. Николай Маслов и его товарищи разместили разведчиков на открытых площадках этих самодвижущихся тележек и сами пристроились на них, чтобы проводить нас к главному выходу. Тут я увидел стоящего у ворот Пьера в группе рабочих, не выдержал, спрыгнул с тележки и на прощанье крепко пожал ему руку.

Водитель нашего переднего электрокара, пожилой рабочий в замызганной спецовке, стоявший на приступке спиной к нам, нажал на рычаг, и тележка плавно и бесшумно, набирая скорость, покатилась по бетонной дорожке вглубь тоннеля.

– Куда это нас везут? – слышу я голос Филиппа Зверева.

Николай Маслов, услышав этот вопрос, ответил:

– К центральному выходу. Он у нас один. Правда есть еще запасной, но туда нам запрещено ездить и мы ничего о нем не знаем. К главному, или как он у нас называется центральному выходу из подземелья и проложен этот четырехкилометровый тоннель. Пешком идти далековато, вот мы и позаботились о вас, организовали транспорт.

Чувствовалось, что подпольный комитет рабочих здесь имел реальную силу и во всем старался услужить нам.

Наша тележка бежит легко и ходко. Посередине тоннеля проложены два узкоколейных пути, но вагончиков на них не было. Навстречу нам повстречались два порожних автокара, посланных с другого конца тоннеля. Они развернулись, приняли на свои площадки часть разведчиков, разгрузив остальные, и помчались им вслед. Наш водитель, видимо, не раз совершавший поездки по этому тоннелю, уверенно держал рычаги управления на больших скоростях. Мы миновали два перекрестка с такими же тоннелями и одно ответвление и, наконец, въехали в огромную слабоосвещенную, заставленную такими же тележками, подземную полость, где нам навстречу выбежала группа ожидавших рабочих. Они предупредили, что охрана наверху уже заподозрила неладное и перекрыла все выходы на поверхность специальными бетонными запорами и плитами. Оба лифта, естественно, были отключены. Получилось так, что верхняя часть выхода-подъемника находится в руках охраны, а нижняя – в руках рабочих. Удар разведчиков с тыла не получался. Рабочие предложили нам подождать, пока наши бойцы там, на поверхности не захватят контору, центральный пульт управления, подъемник, электростанцию и не освободят нас. Отсюда снизу в этих условиях они – рабочие ничем помочь не могут.

Эта новость не только взволновала, но и возмутила Ивана Прокопьева. Он весь вскипел от возмущения и с негодованием воскликнул:

– Нет! Этого нельзя допустить! Мы не будем сидеть, и ждать чего то, сложа руки. Маслов, ищите выход, любой выход! Вы должны, понимаете, должны немедленно, немедленно вывести нас на поверхность. Нам надо помочь нашим бойцам, ведущим бой на территории завода.

Маслов, как всегда, утвердительно закивал головой и стал живо обсуждать создавшееся положение с рабочими по-немецки, ругаться и чертыхаться по-русски. Разговор и спор их закончились быстро.

– Положение, можно сказать, безвыходное. Запасной выход тоже в руках фашистов, вентиляционные и другие выходы – тоже. Осталась единственная возможность – это канализация. Но там, вы сами понимаете, агрессивные химикаты и зловоние.

– Веди хоть к самому дьяволу, но только побыстрее! – крикнул Прокопьев и приказал разведчикам следовать за ним.

Впереди нашей группы шли два чумазых, пахнущих нечистотами рабочих, видимо, из числа тех, кто обслуживал канализационные сооружения и хорошо знал трассу водостока. Каждый из них на лямке через плечо нёс стандартную объёмистую сумку. Но я ещё не знал, что это был респиратор, то есть специальный противогаз для работы в канализационных системах. Рабочие, однако, так и не воспользовались ими, видимо он им на самом деле не требовался. На ногах у них были высокие резиновые сапоги.

Мы прошли несколько тёмных коридоров и через массивную металлическую дверь проникли в подземное царство хаоса и нагромождений. Огромные каменные глыбы торчали со всех сторон, они даже нависали над нашими головами, и нам приходилось обходить их и карабкаться по ним. Я сразу вспомнил открытую нами ещё в детстве пещеру на берегу реки Тубы, которую потом долго в несколько заходов обследовали с преподавателем истории. Я иду за одним из наших проводников и рукой крепко зажимаю свой нос, так как в этом царстве не стоял, а шевелился как живой противный, вызывающий рвоту запах из смеси ядовитых химических раздражителей и вони человеческих испражнений. Где-то рядом шумел и плескался этот мутный канализационный поток. Каменные глыбы то расступались на нашем пути, образуя обширные пустоты, то сужались настолько, что мы еле-еле протискивались между ними. Поднявшись на крутой каменный гребень, мы в лучах электрических фонариков увидели клоаку, главный канализационный сток, мчавшийся вниз с большой скоростью в широком железобетонном лотке. Поперек потока на уровне человеческой груди был туго натянут металлический трос, и я понял, что по этому тросу нам предстоит переправиться на ту сторону потока.

Вот тут-то мне, да и всем разведчикам, пришлось разжать нос и полной грудью хлебнуть этот запах и ногами ступить в вонючую движущуюся жижу. Переправа прошла без приключений, но мы все вымазались по грудь в вонючих нечистотах. Дальнейший наш путь был не легче, и мы поднимались все выше и выше навстречу мчавшемуся потоку, который заметно слабел и разветвлялся на несколько ручьев и ручейков. Некоторое время мы шли по колено в мутной жиже образовавшегося на горизонтальном участке пути стоячего озера. Другого пути не было. Но мы уже привыкли к этому запаху.

Усталые, сердитые, с забитыми носами, которые уже не способны различать никакие запахи, мы остановились еще перед одной металлической дверью, которая была запертой. Ключей у проводников не оказалось.

– Не стучать! – приказал Прокопьев. – Волокитину подорвать дверь. Всем в укрытие.

Однако, один из проводников, поняв наши намерения, сказал:

– Здесь стена и дверь прочные. Если их взрывать, то лучше другую дверь и другую стену. Идите за мной, я покажу.

Мы прошли еще через какой-то узкий проход и увидели вторую такую же дверь, встроенную в незаштукатуренную кирпичную кладку.

– Эта стенка всего в один кирпич, неделю назад сам ее складывал, – пояснил рабочий.

Алексей Волокитин прикрепил связку из трех гранат Ф-1 к косяку двери и отогнул усики у одной из них. Он подождал, когда разведчики и рабочие укроются за камнями, и с силой выдернул кольцо. Раздался хлесткий щелчок, а прижимная планка взлетела высоко вверх и упала в расщелину. За эти шесть секунд, отделявших нас всех от взрыва, Алексей успел спрятаться за каменный выступ. Подземелье озарилось яркой вспышкой, сильный взрыв потряс выступающие каменные глыбы, сверху посыпались песок и каменное крошево. Все пространство заполнилось едким дымом. Кирпичная кладка была пробита со всех сторон металлической двери, хотя сама дверь, как ни в чем не бывало, стояла одиноко в темном проломе. Как только затих грохот взрыва и сверху перестали падать камни, разведчики, как по команде, со всех сторон ринулись в этот пролом. Бетонный широкий коридор, в котором они оказались, вывел их на лестницу, где встретились с вооруженными фашистами. Их было всего трое, они бежали вверх по ступенькам, озираясь по сторонам – сильный взрыв встревожил их. Но это были не солдаты, а вооруженные охранники завода. У них и форма одежды была другой, для нас незнакомой. Но это не остановило разведчиков, которые дружно ударили из автоматов и уложили всех троих разом. Поднимаясь бегом по лестнице, я вдруг снова услышал тот самый однотонный несмолкающий гудок, который мы слышали еще на подходе к заводу. Теперь этот гудок мощно ревел где-то очень близко. «Значит, мы недалеко от поверхности» – подумал я. Мы выскочили в зал, освещенный через застекленные окна с решетками белым дневным светом. Я даже зажмурился, как мне показалось, от слишком яркого освещения. В зале было много дверей. Сидевшие у входа за стеклянной перегородкой у вертушки два привратника, увидев нас, безоговорочно подняли руки. Я подбежал к одному из них и спросил:

– Где фашистские солдаты?

Привратник смотрел на меня выпученными глазами, пытался что-то сказать, но вместо слов извергал что-то похожее на мычание. Сколько раз за последнее время я сталкивался с такими вот остолбенелыми от страха истуканами. Привратников этих разоружили и передали под охрану рабочих. Все поменялось местами – раньше привратники охраняли рабочих, теперь наоборот, рабочие охраняют привратников.

Это была всего минутная заминка. Именно во время этой заминки мы услышали снаружи сильную винтовочно-автоматную стрельбу и топот человеческих ног. Через входную дверь, протискиваясь через неудобную вертушку и не замечая нас, в зал забежали три немецких солдата в касках. У одного из них из дула карабина исходил серый дымок. Их тут же схватили, разоружили и передали рабочим, которых все прибывало в зале. Видимо, они шли вслед за нами. Нам стало ясно, что фашисты под натиском наших передовых подразделений отходят все дальше и дальше, оставляя завод. Сейчас самое время ударить по ним, если уж не с тыла, как хотел Иван Прокопьев, то по отступающим рядам. Прокопьев дал команду выбежать из помещения и вступить в бой. Мы один за другим выскочили во двор, который весь был забит фашистскими солдатами. Здесь их было не меньше сотни, и мы ударили по ним из автоматов. Несколько солдат замертво свалились на бетонные плиты, которыми был услан весь двор, остальные бросили оружие, подняли руки. Разведчики никак не ожидали такого исхода, ведь их было в несколько раз больше нас. И на какой-то момент мы даже растерялись от неожиданности, ведь стрелять в безоружных людей было не в наших правилах. Наступило неловкое затишье, немая сцена, которая длилась всего несколько мгновений. Тогда я первым бросился к немецким солдатам и приказал им: