Своих привычек не менял.
Ходил он в землю верховую —
Там с грустью светлой отдыхал.
Глаголил Дону о крестьянах,
О люде жалком, но родном,
О всех сатрапах и боярах.
И взор пылал его огнем.
Душа болела, разорялась
За люд обиженный, немой.
И грусть сиухой подкреплялась…
Степан ходил весь сам не свой.
Он рад был пить, не просыхая.
Идея дерзкая цвела
В душе его, и он, зевая,
Шагал по Дону в никуда.
39.
Но боль на солнце испарилась
И унеслась ветрами вдаль,
В душе надежда зародилась,
Ведь «сверху» стала брякать сталь.
Народ, как зверь – ощетинился,
И бунты грянули в тиши!
Мятеж не долго, правда, длился,
Но все ж урок преподнесли
Боярам, праздным супостатам,
Дворянам властным и царю.
Люд взволновал всю власть булатом —
Его за это не виню.
Вновь голь невинная бежала
На Дон просторный и шальной…
Цвело тут новое начало
Для чаши бунта роковой.
Степан вещал вновь Дону слухи,
Что он черпал еще в Москве.
За чарой греющей сиухи
Казак внимал его молве.
40.
Как вихрь звездный время длилось —
Бежало бурною волной!
Черт знает, что в стране творилось…
Бог знает, что всему виной.
Царь Михаил ушёл на небо,
За грань миров, за грань живых.
Он долг свой выполнил смиренно —
Сберёг он Русь в боях былых.
Он польский взор отвадил с трона
Могучей каменной Москвы…
И канул в воды Ахерона[7 - Река в подземном царстве Аида.],
С покоем вкрадчивым луны.
Гениальный царь страны Великой!