Бич Божий. Божье знаменье (сборник)

Глава II. Посольство Феодосия

В тот же день посольство императора Феодосия во главе с Максимином, секретарем Приском Ритором и переводчиком Вигилой, вместе с возвращавшимся посольством Аттилы, выступило в дорогу.

После тринадцатидневного пути посольство прибыло в Сардику.

По прибытии туда посольство императора пригласило Годичана вместе со свитой откушать с ним. Стол был у посольства порядочный: жители Сардики доставили ему довольно говядины и баранины.

Во время обеда гунны стали превозносить Аттилу:

– Велик наш царь, Аттила, и нет равного ему царя на свете! В свою очередь послы Феодосия начали превозносить своего императора:

– Наш Феодосий лучший император, и не было такого императора, как он! Только одному Августу он и равен!

А переводчик Вигила прибавил:

– Что вы, гунны, хвалите своего царя, человека, с таким императором, как наш божественный Феодосий!

За это сравнение гунны рассердились на послов императора и готовы были затеять ссору, но послы обратили разговор на другие предметы и старались ласковыми словами укротить гнев гуннов.

После обеда Максимин, чтобы совершенно примириться с посольством Аттилы, предложил Годичану и Оресту подарки: шелковые платья и индийский жемчуг.

Орест, дождавшись, пока Годичан оставил общество, обратился к Максимину и хвалил его благоразумие, что не вмешался в общий разговор, явно противный обоим правителям, и заметил ему:

– Зачем все, делая подарки Годичану, пренебрегли меня?

Послы императора, не зная, к чему относились подобные слова Ореста, спрашивали его:

– В чем и каким образом произошло такое пренебрежение?

Орест, однако, не сказав ни слова, вышел.

На другой день, продолжая путь, секретарь посольства, Приск Ритор, сошелся с Вигилою и повторил ему слова Ореста. Вигила отвечал:

– Орест отнюдь не должен сердиться за неполучение подарков наравне с Годичаном, потому что он есть только писец или секретарь Аттилы, а Годичан знаменитый вождь и вельможа и много выше его достоинством.

Затем Вигила обратился к Годичану и начал говорить с ним на славянском языке и все, о чем шла речь, передавал посольству. Но он посольство обманывал и передавал ему совсем другое.

Слушая все это, Орест начал нечто подозревать. А Вигила обманывал посольство потому, что боялся открытия заговора.

Наконец посольство императора прибыло в город Ниссу, который был почти совсем разорен и оставлен жителями. Только в развалинах церквей находилось по нескольку больных.

Перейдя реку Нишаву, посольство двинулось через нисские поля, которые еще были усеяны костями убитых в бывшем там недавно сражении.

На другой день посольство прибыло в главное становище Агинтея, главноначальствовавшего войсками Феодосия в Иллирике, находившееся неподалеку от Ниссы.

Феодосий дал Агинтею повеление отпустить послам пять гуннских беглецов, для пополнения числа семнадцати, которых обещался возвратить Аттиле.

Агинтей, отпуская бедных беглецов, насколько возможно, утешал их.

Так как Аттила не хотел принимать посольства императора в Сардике, то послы, переночевав в Иллирике, взяли направление от Нисских гор к Дунаю.

В дороге после многих извилин и переходов посольство набрело на одно селение, из которого оно через ровные и влажные места пробралось к берегу Дуная.

На берегу Дуная гуннские перевозчики приняли посольство в свои лодки, которые были выдолблены из толстых бревен.

Лодки эти были приготовлены не для посольского перевоза, а для переправы на южный берег многочисленного войска гуннов, с которым посольство должно было встретиться в дороге.

Аттила выступал в поход так же легко, как и на охоту, и таковы были его приготовления к войне за горсть каких-нибудь жалких беглецов.

Переправившись через Дунай, посольство проехало верст пятнадцать и его вдруг остановили на одном поле и велели дожидаться, пока Годичан отправится к Аттиле и известит его о прибытии. При императорском посольстве оставлены были воины, которые должны были провожать посольство, как иностранцев.

К вечеру во время ужина посольства послышался топот лошадей, и вдруг появились два Аттиловых всадника.

Они велели посольству ехать на другой день к Аттиле.

Императорские послы просили всадников откушать с ними. Всадники сошли с лошадей, присели к ним и отужинали вместе.

На другой день всадники проводили послов, и послы в восьмом часу приблизились к палатке царя-полководца, вокруг которой было раскидано множество других палаток.

Это был воинский стан Аттилы.

На одном удобном возвышении императорские послы хотели было раскинуть и свою палатку, но это им было запрещено, и послы должны были остановиться там, где им назначили.

Вскоре к послам императорским прискакали Годичан, Скотан, Орест и другие гуннские воеводы и стали у послов спрашивать:

– Для чего и по какому поводу прибыли вы сюда?

Удивленные послы не понимали такого странного вопроса.

Но гунны настаивали и стали заводить шум, чтобы вынудить у послов признание. Послы отвечали, что они имеют повеление от своего императора, которое сообщат одному только царю.

Скотан рассердился на такой ответ и крикнул:

– Я получил повеление от самого царя узнать причину вашего прибытия! А вашу хитрость и низость в делах мы знаем!

Послы начали уверять и доказывать, что еще никогда не было ни закона, ни обыкновения, чтобы посланники разглашали всякому вверенные им препоручения прежде, нежели будут допущены к тому, к кому они прямо относятся, что это им самим должно быть известно, так как они сами были посланниками в Византии, и что им дозволено было, того и они не должны отвергать, а должны поддерживать права посольства.

Получив такой ответ, воеводы Аттиловы отправились к нему, но вскоре возвратились.

Недоставало одного только Годичана.

Посланцы Аттиловы сами высказали императорскому посольству цель их прибытия и прибавили, что если они, кроме этих поручений, других не имеют, то могут отправляться восвояси.

В таком положении послы не знали, что предпринять, и никак не могли додуматься, каким образом тайные поручения императора были известны Аттиле. Сколько послы ни оправдывались и ни просили, чтобы их допустили к царю, но гунны настояли, чтобы они отправились в обратный путь.

Во время приготовления к отъезду Вигила упрекал своих товарищей за ответ. Он говорил, что «гораздо лучше было бы солгать что-либо, чем, не сделав ничего, возвратиться домой. Если бы я, – говорил он, – повидал царя, то все несогласия между обеими державами прекратились бы, тем более что я уже прежде оказал царю услуги во время первого заключения договора. Того же мнения и Годичан».

Вигила метил на то, чтобы под видом посольства исполнить тайные поручения Византийского двора относительно умерщвления Аттилы, но он не знал, что умысел двора был уже открыт. Его открыл Аттиле Годичан, притворно согласившийся на подкуп. Он же ему сообщил и то, о чем должен был вести переговоры и Максимин.

Оседлав коней, послы по необходимости вечером отправились было в обратный путь, как вдруг к ним прискакали царские воины с повелением, чтобы они, не пускаясь в путь в темную ночь, возвратились на свое место. К послам тотчас же привели и зарезали быка и принесли много рыбы, присланной им Аттилой. Поужинав, послы улеглись спать. На рассвете послы императорские ласкали себя надеждой, что Аттила, смягчившись, примет их благосклоннее. Однако он велел сказать послам, что если они не имеют сказать более того, что уже ему известно, то должны возвратиться домой.

Послы снова собрались в дорогу, несмотря на то что Вигила убедительно советовал сказать царю, что имеет еще что-то сообщить ему, для него весьма важное.

Заметив прискорбие Максимина по случаю неудачного и постыдного посольства, Приск Ритор решился сходить в палату Скотана и взял с собою одного из чинов посольства, Рустиция, который хорошо знал славянский язык.

Через Рустиция Приск разговаривал со Скотаном и от имени Максимина обещал ему великие подарки, если он откроет послам доступ к Аттиле, так как Максимин желает заключить такой договор, который очень будет полезен не только для Византии, но и для самого Аттилы.

Убежденный словами Приска, Скотан сел на коня и поскакал к палатке Аттилы.

Возвратясь к своей палатке, Приск нашел Максимина и Вигилу в величайшем недоумении и страхе. Приск рассказал Максимину о своем посещении Скотана и о его поездке к царю и просил Максимина приготовить обещанные подарки, и придумал речь, которою должно будет приветствовать гордого Аттилу.

Лежавшие на траве Максимин и Вигила встали, похвалили Приска за предприимчивость, велели позвать назад часть посольской свиты, выступившей уже в путь.

Тогда послы императорские стали думать, как приветствовать царя Аттилу и поднести ему Феодосиевы подарки.

В это время к послам прибыл Скотан с повелением приготовляться к свиданию с царем.

Посольство отправилось к палатке Аттилы, которая была окружена многочисленной стражей.

Когда послы вошли в палатку, Аттила сидел в деревянном кресле, окруженный своими воеводами.

Послы остановились у входа в палатку. А Максимин, подойдя к Аттиле, поклонился и, вручая письмо Феодосия, сказал:

– Император желает тебе, великий царь, и всем твоим подданным здравствовать.

Аттила гордо отвечал:

– Ваши желания вам же на голову! После этого он обратился к Вигиле:

– Ты зачем здесь? Для чего ты сюда прибыл, когда мир заключен на таких условиях, какие я предложил?

– Император не прежде мог прислать ко мне посольство, как только по возвращении всех беглецов, находящихся в его владениях!

Вигила на это отвечал, что в империи не осталось ни одного беглого из скифского народа, так как все они уже выданы. Аттила вспыхнул.

– За эту дерзкую ложь следовало бы тебя повесить, но я уважаю права посольства! – грозно произнес Аттила и велел писцам своим подать список беглых, которые находились еще в Византии, и читать вслух.

Аттила имел достаточно причин, чтобы добиться выдачи беглецов, так как византийцы покровительством своим беглецам подавали повод воинам Аттилы к побегу. А Аттила этого страшно не любил.

Когда отметили число недостававших, Аттила тотчас же повелел одному из своих воевод, Иславу, отправиться с Вигилою в Византию и, по объявлении императору, чтобы немедленно выданы были все беглецы, проживающие в его областях, – возвратиться скорее с ответом: будут ли возвращены переметчики или в противном случае желают ли византийцы продолжения войны. Максимину же велел дожидаться, пока приготовится ответ на письмо императора.

Вслед за этим, приняв от послов подарки, их отпустили. Когда они пришли к себе, к ним явился Годичан и, отозвав Вигилу в сторону, велел ему, при возвращении из Византии, привезти условленные деньги для подкупа стражи и, кончив совещание, ушел опять. Тут же послы получили запрещение Аттилы выкупать византийских пленных у его подданных или покупать рабов, лошадей или что бы то ни было, кроме съестного, до тех пор, пока не будет заключен окончательно мир между ним и Феодосием.

Ислав и Вигила отправились в Константинополь будто для того, чтобы по повелению Аттилы привести пленных и переметчиков, а на самом деле для того, чтобы Вигила привез обещанное Годичану золото и Аттила мог уличить его в заговоре на его жизнь и тем еще более увеличить свои требования от Феодосия.

По отъезде в Константинополь Ислава и Вигилы Аттила приказал послам императора дожидаться прибытия Онигиса, первого своего советника и воеводы, который должен был написать ответ на письмо Феодосия и принять для хранения подарки, присланные и ему, и Онигису.

На третий день после этого посольство отправилось за Аттилою в места, лежащие более к северу. Проехав некоторое время за Аттилою, по указанию проводников поворотили на другую дорогу.

Аттила же остановился в одном селении и затеял свадьбу на встретившейся ему на Дунае девушке-красавице, дочери некоего Эски, Эскине.

Между тем послы продолжали путь все на северо-восток, переправляясь через несколько судоходных рек. Через реки перевозили их жители соседних деревень. На пути, в селениях, им везде доставляли съестные припасы: мучные лепешки и квас.

После долгого пути в вечернее время послы прибыли к одному озеру и, желая отдохнуть, раскинули на берегу озера свои палатки. Но вдруг поднялся сильный ветер, загремела ужасная гроза: палатку послов разломало, а вещи унесло в озеро. Послы испугались и во мраке рассеялись кто куда мог искать от грозы убежища. Наконец, разными дорогами, они достигли селения, собрались и начали кричать о помощи. На этот шум жители селения выбежали с зажженными лучинами в руках и, приблизившись к послам, спрашивали, что с ними сделалось и отчего они так расшумелись. Проводники отвечали, что гроза преследует их. Узнав это, селенцы с радушием просили их к себе.

Это селение принадлежало вдове Владо.

Она прислала послам кушаньев и вместе с тем несколько красавиц, чтобы им приятнее было провести вечер. Поблагодарив за кушанья, послы, однако, отказались от приятного сообщества с милыми красавицами.

Наутро следующего дня послы начали искать своих вещей, потерянных ими ввечеру. Они нашли их отчасти там, где стояли накануне, отчасти на берегу озера, частью же в самом озере. Обсушившись и оседлав лошадей, послы отправились к Владо, чтобы откланяться ей и поблагодарить за гостеприимство. Послы одарили ее серебряными сосудами, красною шерстью, индийским перцем, финиками и другими сухими плодами.

Откланявшись, послы отправились далее.

Проехав шесть дней сряду, проводники заставили послов подождать, пока Аттила проедет этою дорогою.

Тут послы Восточного императора встретились с послами Западного, которые тоже ехали за Аттилой.

В римском посольстве состояли: комит Ромул, префект Норики, Примут и Роман, известный римский военачальник. С ними был и секретарь Аттилы, Констанций, и Татулл, отец Ореста, в качестве свата Ромулова, так как Орест был женат на Ромуловой дочери.

Переждав проезд Аттилы, оба посольства отправились вслед за ним.

Дня через три оба посольства прибыли в столицу Аттилы Киев.

Глава III. Обеды Аттилы

Хоромы, построенные Болемиром, при Аттиле еще более украсились и были выше и величественнее всех строений в городе. Некоторые постройки были уже воздвигнуты из хорошо полированных каменьев. Весь дворец был окружен резною деревянною оградою не для укрепления, а для украшения. Ближе всех к дворцу находился дом Онигиса, тоже с оградою, но не с такими красивыми башнями, как на дворце. В некотором расстоянии от дома Онигиса находилась каменная прекрасная баня. Баню эту построил Онигису один пленный из Сирмии.

При въезде в Киев навстречу Аттиле, как прежде Болемиру, вышли девушки и, воспевая ему славу, шли рядами в город под длинными и широкими белыми покрывалами, которые наподобие балдахина поддерживаемы были пожилыми женщинами. Под каждым покрывалом находилось до шести и более девушек.

Когда Аттила приблизился к дому Онигиса, навстречу ему из дверей дома вышла супруга воеводы, сопровождаемая множеством девушек, и поднесла на серебряном блюде Аттиле закуску и вино. Аттила, не слезая с лошади, прикушал несколько с блюда, поддерживаемого его приближенными, и, выпив чашу, поехал во дворец.

Послы же, по повелению Онигиса, остались в его доме. Здесь их супруга Онигиса с другими знатными женщинами угощали ужином. Самого Онигиса не было: он все время был у Аттилы. После ужина, оставив дом Онигиса, византийские послы въехали в дворцовый обширный двор и раскинули там свою палатку с тем, чтобы Максимину легче было являться к Аттиле. Послы там переночевали.

Утром на другой день Максимин послал Приска вручить Онигису подарки, как от императора, так и от него, и просит его назначить посланнику время и место для переговоров. С Приском шли слуги, которые несли подарки.

Приск слишком рано сделал посещение: в доме еще спали.

Прохаживаясь от скуки возле дома Онигиса, Приск встретил одного пленного грека, который был с виду богат и, по гуннскому обычаю, носил волосы, подстриженные в кружок.

Приск с ним разговорился.

Оказалось, что это был мизийский грек, живший в городе на Дунае Виминации, где производил торговые дела, женился там выгодно, но после взятия приступом гуннами этого города лишился свободы и имения и при разделе пленных достался Онигису. Потом, сражавшись храбро под знаменами Аттилы против римлян и на Днепре, получил в награду добычу вместе с свободою, женился на гуннянке, имеет уже от нее детей и, удостоившись любви и стола Онигиса, считает себя гораздо счастливее, чем в Византии. В заключение разговора он прибавил, что воины у Аттилы имеют великие права и преимущества и пользуются своим заслуженным имением вполне без всяких забот и обязанностей.

Между тем один из служителей Онигиса отворил ворота.

Приск вошел и просил доложить, что он пришел от византийского посланника и желает говорить с Онигисом. Служитель просил его подождать. Вскоре вышел Онигис. Сделав поклон от имени посланника и представив ему подарки как от императора, так и от Максимина, Приск спросил его о месте и времени свидания с царем.

Онигис велел слугам своим принять золото и подарки, а Приску сказал, чтобы он доложил Максимину, что тотчас же к нему прибудет.

И действительно, вслед за Приском Онигис прибыл в палатку Максимина.

Изъявив свою благодарность как Феодосию, так и Максимину, Онигис спросил у Максимина о причине своего призыва. Максимин стал представлять Онигису, что пора уже прекратить несогласия обоих дворов и что, отправясь в Константинополь и прекратив несогласия мирным договором, он принес бы великую пользу не только обеим державам, но и себе доставил бы славу и богатство по милости императора.

Тогда Онигис спросил:

– В чем же я могу быть полезным императору?

Максимин отвечал:

– Император просит, чтобы Онигис сам отправился в Константинополь и, разобрав спорные статьи между обеими державами, сделался посредником в окончании их и заключении мирного договора.

– Зачем же мне ехать самому в Константинополь, – говорил Онигис, – если я уже давно известил вашего императора и его приближенных, в чем состоит желание моего царя и мнение относительно всего спорного дела. Неужели император думает, – прибавил он, – что своими обещаниями побудит его изменить своему царю и отечеству.

– Оставаясь дома, я, во всяком случае, могу быть полезнее вам своими представлениями царю и могу скорее укротить его гнев, если я в чем-либо слишком бы настоятельно требовал в вашу пользу. Если же я отправлюсь в Константинополь и сделаю что-либо не по его желанию, то навлеку на себя гнев не только моего царя, но и вашего императора.

На другой день Приск вместе с другими сановниками Византии был представлен царице Иерке.

Царица жила совершенно в отдельном помещении дворца со двором, где также находилось много строений как из каменьев, обделанных и красиво сложенных, так и из бревен, во всю их длину, чисто и искусно выглаженных. Одна башня, начинаясь кругами от земли, возвышалась кверху до известной пропорции. Там жила царица Иерка.

Находившиеся у дверей слуги по полам, устланным коврами, ввели Приска в светлицу царицы.

Царица в это время полулежала на мягком ложе. На ней было длинное льняное покрывало, изузоренное пурпуровым цветом. Покрывало по талии было стянуто поясом и красиво обрисовывало стан царицы. Так как покрывало не имело ни рукавов, ни воротника, то руки и плечи у царицы были голы и близкая к ним часть груди открыта.

Вокруг царицы находилось множество прислужников, а напротив на полу у ее ног сидели за работой молодые девушки. Они вышивали красками полотно, служившее для украшения одеяния.

Молча приняв от Приска императорские подарки, царица дала ему знать, что он может идти.

Когда Приск вышел от царицы, то увидел множество народа, который с шумом бежал к царскому крыльцу.

В это время на крыльце показался Аттила в сопровождении Онигиса.

Вся толпа смолкла и устремила на него взоры.

Сев на приготовленное для него место, Аттила начал принимать жалобы, накопившиеся во время его отсутствия. Некоторые жалобы он тут же разрешал, а некоторые поручал хорошенько исследовать Онигису. Так Аттила творил свои суд и расправу. Любя свой народ, он допускал к себе всякого, кто имел к нему дело. За то и народ до обожания любил его. Когда Аттила возвращался из армии в Киев, то народ каждый раз шумно и радостно встречал его и долго толпился вокруг дворца, чтобы, встретив царя, снова приветствовать его своею любовью.

После жалоб Аттила принимал посольства от покорных ему славянских народов.

Между тем посланники западного императора Валентиниана Ромул, Примут, Роман, а потом Рустиций и Констанций подошли к Приску и спрашивали:

– Что вы, отпущены?

Сказав им, что зашел ко дворцу именно от Онигиса узнать, когда их отпустят, Приск, в свою очередь, спросил римлян, каковы их дела?

Они ответили, что Аттила в своих требованиях непреклонен и настоит на своем или же объявит страшную войну.

Заговорив вместе о гордости и могуществе Аттилы, Ромул, бывший во многих почетнейших посольствах, муж опытный и сведущий, прибавил, что счастье делает Аттилу горделивым. Никто, говорил он, из владетелей Скифии, его предшественников, не совершил стольких подвигов в столь короткое время, как он. Аттила, говорил он, владеет целою обширною Скифией, от островов океана до пределов империи римлян, которых сделал уже своими данниками. Но этим еще он недоволен, душа его стремится к большим подвигам. Желая распространить пределы своего владычества, он имеет намерение объявить войну и Персии.

Примут спросил:

– А есть ли дорога из Гуннии в Персию?

Ромул отвечал:

– Мидия от гуннов недалека, и гунны очень хорошо знают эту дорогу, по которой они уже ходили и нападали на мидийские города Васих и Карсих. По причине близости Аттиле легко напасть на персов и победить их. Войска у него столько, что ни один народ не в состоянии сопротивляться ему. Я бы желал, – заключил Ромул, – чтобы Аттила начал войну с персами, потому что вся тяжесть войны с Аттилой была бы снята с Римской империи.

Констанций на это возразил:

– Напротив, не надо желать этого. Если Персия погибнет, то вся тяжесть Аттиловой державы падет на восточную и западную империи и Аттила будет обращаться с нами, как с вассалами. Мы уже и теперь платим ему постыдную дань.

Заметив, что Онигис вышел из дворца, послы бросились к нему с вопросами: «что царь? как царь? скоро ли примет?»

Поговорив со своими приближенными, Онигис обратился к Приску:

– Спроси, пожалуй, у Максимина: кого император намерен из высших сановников прислать к царю уполномоченным?

Посоветовавшись с Максимином об ответе, Приск возвратился к Онигису и сказал, что император желает, напротив, видеть его самого в Константинополе и кончить с ним спорное дело. Если же нельзя надеяться на это, то император пришлет кого заблагорассудится.

Онигис велел Приску позвать Максимина и повел его к Аттиле. Аттила хотел, чтобы Феодосий отправил к нему послами Нотия и Анатолия, которые уже прежде у него были, и что другого посольства он не примет. Максимин заметил царю, что неприлично назначать поименно тех, кого он к себе желает, потому что на них может лечь подозрение императора.

– Если император, – сказал гордо Аттила, – не исполнит моего требования, то пусть снова приготовляется к войне.

В тот же день восточное и западное посольство было приглашено на царский обед.

В назначенное время послы явились во дворец. Аттила встретил их в приемной. После обычных приветствий с обеих сторон царские кравчие поднесли послам по чарке вина, чтобы они до обеда выпили за здоровье друг друга.

Выпив, послы вошли в обеденную светлицу, которая была пышно разукрашена и обставлена кругом стен седалищами.

В середине ее, на ложе, сидел сам Аттила. Против него было другое его седалище со ступенями, ведущими в его опочивальню. Ступени были устланы белыми и другого цвета коврами. Первостепенные гости заняли места по правую руку Аттилы, менее знатные – по левую. Налево же поместили и Приска. Рядом с ним сел Борич, богатый вельможа Аттилова двора. Тут же сидел и Онигис, но только выше других. На креслах по правую руку царя сидели два его сына: старший Данчич, на одном ложе с Аттилой, несколько поодаль, а другой, Гезерик, рядом на кресле.