Город мертвецов и другие истории (сборник)

– А что с ним?

– Понимаешь… – он тщательно подбирал слова, словно боялся обидеть или задеть что-то личное, настолько глубоко впившееся в грудь, что даже прикосновение к нему могло вызвать приступ боли. – Я знаю, что тебе уже поставили его. Но я хотел напрямую спросить у тебя – ты в самом деле этого хочешь?

– Я не знаю… Да, хочу.

– Подумай дважды, прежде чем поднимать трубку. Ты ведь знаешь, весь мир на грани технических, социальных, моральных… Да и черт еще знает каких революций. Мир сильнее тебя, ему лет больше. Сможешь ли ты все это вынести?

Я молчал. Лишь прокашлялся в трубку, давая ему понять, что я все еще слушаю. Хотя мне стоило прокашляться – ком в горле мешал дышать, казалось, что голова кружится.

– Сам пойми – все только и талдычат о том, что они очень разговорчивы. Не то, чтобы я имел что-то против Натальи…

Я бросил трубку. Рубеж уже перейден.

Еще через два дня звонок Фенофона повторился.

– Да? – тихо и вкрадчиво сказал я в трубку, боясь, что связь пропадет, если я буду громко разговаривать.

– Привет! – О! Боже! Это была она… – Я думала, как начать разговор. На ум пришла только реплика девчонки из звонка.

Я слышал, как она тихо хихикнула в трубку, несмотря на ужасный шум и помехи на «линии».

– Ты умрешь через се… – ее смешливый голос оборвался щелчком и гудками.

Диктор говорит: «Все больше волнений происходит во всех религиозных центрах и общинах по всему миру. Все культуры от христианства до иудаизма и ислама испытывают сильнейший упадок веры, возникший в результате открытия небезызвестным русским ученым Николаем Геннадьевичем Ивановым неких феномен-импульсов или феномен-связи. Что же это такое, попытались сегодня выяснить мы».

На другом канале пожилая женщина с пеной у рта кричала в камеру: «Это все ложь! Не может быть того, что они нам говорят! Это все мистификация, как же ВЫ ВСЕ не понимаете этого?!»

На третьем канале другой уже диктор рассказывает о том, как он провел эксперимент и поговорил по установленному за счет телекомпании аппарата «Феномен-2» со своим усопшим отцом. Все подробности в эфире.

На другом канале…

На другом канале…

Даже мультфильмы отменили.

– Не надо, – грустно сказала-ответила она, словно поняв то, что было не произнесено.

Я промолчал.

– Знаешь, все сложилось не так уж и плохо, – тон ее голоса посерьезнел, но не сильно. – Нам запрещено говорить о том, кто нас окружает здесь, что мы делаем, для чего. Я лишь хочу, чтобы ты знал – тебе не за что извиняться и чувствовать себя виноватым. Теперь, здесь, я знаю это и уверена в этом так сильно, как никогда раньше. Пойми, что тебе нечего мне рассказать, потому что я итак знаю все.

И она рассказала мне. Рассказала о том, что нет Бога, во всяком случае, того, что мы представляем себе, произнося это слово; что нет Света и Тьмы (именно так – с большой буквы), нет ничего из того, что было написано в древних и не очень книгах, созданных лишь для очернения чистых разумов, для контроля над ними, для манипуляции родом людским. Есть лишь день и ночь, свет и тень, есть начало, но нет конца, есть Альфа, но Омега находится позади нее. Есть только жизнь, которая дана каждому, чтобы он прожил ее с достоинством, набрался опытом для следующего шага, в следующую жизнь. И так без конца.

О том, что нет других миров, потому что другие миры – это мы.

Нет параллельных вселенных, потому что параллельные вселенные – это мы.

Нет микромиров, хранящих свои тайны позади атомной структуры, за молекулярными слоями, потому что и там – тоже мы.

Мы – люди. Мы – человек. Мы все и каждый из нас по отдельности – Вселенная.

И не нужен ни интеллект, ни Бог, чтобы быть счастливым, потому что каждый из нас достоин жить.

Я чувствовал себя гораздо лучше. Мы разговаривали уже полчаса и создавалось ощущение, что никто никуда и не пропадал – просто болтаем по телефону, как в старые, добрые времена. Как в институте, когда только познакомились.

– Помнишь, как мы с тобой разговаривали по стационарному? – спросил я, улыбаясь.

– Ага, у тебя не было денег на мобильнике, и ты постоянно отправлял маячки и запросы о пополнении баланса, чтобы я тебе перезванивала. А потом я узнала, что ты сидишь на попе в прихожке, даже не додумавшись стул притащить.

– Мы вместе рассмеялись. Не было ничего в прошлом, не будет ничего в будущем. Есть только два хороших друга, которые уже очень давно не виделись.

Я рассказал ей о работе, не сказав не слова о том, что было до нее, я рассказал о «смешных историях в психушке, рассказанных мне неким-знакомым-который-там-работает». Мы вместе смеялись над старыми шутками, над шутками, смысл которых был понятен только нам двоим.

Мы здорово проводили время вместе. Будто не было ни помех на линии, ни шума, я закрывал глаза и видел ее – такой, какой она запомнилась мне в расцвете своих лет.

– Эх, знал бы ты, как тяжело мне было понять происходящее вокруг, в первые отрезки времени, – она уже говорила, что у них нет ощущения времени в привычном для нас исчислении. – В какой-то мере – каждая смерть – это смерть для всех жизней, которые заполняют меня, и каждый раз они все недоумевают, типо «Это как так? Я что не в своей постельке в окружении внуков?» или «Проклятые мерзавцы, я Вам пока… Где я?» и все в том же роде.

– А ты действительно со мной сейчас разговариваешь или… м-м-м, даже не знаю… общаешься мысленно? Просто мне до сих пор сложно представить, как духи могут разговаривать с нами ртом и по телефону!

– Ну, за это спасибо этому Вашему ученому. Нет, не ртом, конечно, и не по телефону. Просто этот аппарат нужен для Вас, чтобы слышать и говорить. А я всего лишь концентрируюсь на той жизни, в которой ты знал меня как Наталью и! Та-да!

Так долго подряд я уже не улыбался, по меньшей мере, месяца три. Да точно, как раз около трех месяцев назад мы сидели с Пашкой в торговом центре между сеансами в кинотеатр и ели мороженое. В тот день мы посмотрели три комедии и мультфильм, причем мультфильм был настолько хорош, что мы пошли на него еще раз.

– Ладно тебе пора, – Натка решила поставит точку. – Помни, что каждый достоин жить.

– А что происходит с самоубийцами, – мрачно спросил я.

– Они остаются на второй год. – Она усмехнулась. – Нет, я серьезно, каждому из нас уготован свой путь. Именно поэтому старцы-отшельники просиживают пол-жизни в пещерах, а потом выходят наружу, чтобы поделиться накопленной мудростью и чудесами неизведанной природы, а потом стать святыми мучениками. Потому что нельзя всю жизнь сидеть в заточении в ожидании чуда. Нужно проживать свою жизнь так, как предначертано. А самоубийцы… – она так легко об это говорила, словно рассуждая о списке покупок. – Они возвращаются в свою предыдущую жизнь, чтобы прожить оставшееся время в другом теле. Бывает ведь, когда дети погибают совсем маленькими.

– Знаешь, я до сих пор не понимаю той легкости, с которой ты говоришь о таких ужасных вещах…

– Потому что это нормально. В смерти нет ничего противоестественного. – Она чуть помолчала. – У Вашего мира еще столько открытий впереди…

И все… Гудки и белый шум…

– Алло, Паша. Пойдем в кино. Да, конечно, можешь и Маринку с ребенком взять. Я, так скажем, угощаю.

Я положил трубку. Взял большой лист бумаги и написал на нем лежавшим рядом со стационарным телефоном маркером: «До лучших времен». И накрыл этим листком «Фенофон», после чего вытащил из него все соединительные провода. Когда-нибудь, может быть, эти лучшие времена настанут.

Выходя из квартиры, я не стал выключать свет. Если сегодня его зажгли во мне, почему я должен его прятать? Пусть все видят.

    05.11

Заложники

1. Школьница

Представьте, что Ваш ребенок учится в школе. Ему от двенадцати до шестнадцати лет. Он не является надеждой школы, но и не разочаровывает своими неудачами. Вполне себе среднестатистического ума подросток.