Homo Homini

Сквозь озоновое окно
Силуэты ушедших в ночь,
Как когда-то – бойцов Махно.

Шторм

Приусмягнувшая[1 - «Приусмягнуть» (арх.) – «лишиться румянца».] заря над штормящим Хвалынским морем
Каплей крови в глазах твоих гаснет, нежных и так печальных.
Дирижёр дирижаблей, ветер державы нездешней, голем,
Оживлён человеческим горем, падает на песчаник.

Он глумливо хохочет и плачет, лижет голеностопы
Нам с тобою, и оползни в пиктограммах в кольце тумана.
Преклоняет маяк перед нефтевышкой колена, чтобы
Стать аквариумом в сухом подсознании океана.

Расплывается в сточной канаве, как кровяная клякса,
Волчья ягода Марс, утопает, глухо прилежно стонет…
Осознавший шальную радость ни в чём никому не клясться,
Кипарис, перекручен нордом, чернеет, как римский стоик.

Вавилонская библиотека

Борхес описывал рай как большую библиотеку –
Его представление мало похоже на рай мещан.
Тлеет воск, увядает роза, альт надрывает деку,
Даруя обидно обыденный смысл непростым вещам.

В воспоминаниях мавра о венецианском доже
Ты повисла на люстре промежду пламенем и теплом:
Невидима и свободна – что, в общем, одно и то же, –
Фотокарточкой три на четыре вложенная в диплом.

Мой обкусанный карандаш плывёт по тебе, как тропик
Козерога ли, Рака ли – по arbeit macht frei и charmant.
Мы встречаемся здесь же, в саду расходящихся тропок,
Чтоб рвануть автостопом в нирвану, как пустота в шалман.

Мне кажется, это здесь: на Луне – в неземном подвале, в
Окрестностях Марса – на пыльном заоблачном пустыре…
Мы спрячемся под философский камень, как бет под алеф,
Перед тем как повеситься на рассохшемся костыле.

Regina Coeli

Фессалийская нимфа, правнучка Океану,

Мегера для Зевса, Евтерпа для Прометея –
Ева со взглядом Лилит, с овалом лица Киану
Ривза, наследница всех жемчугов Протея.

Миф о Вечном Невозвращении, точно «Шутка»
Баха, но шлях Ириды в глазах всё уже;
Где-то, в царстве Аида – мёртво, темно и жутко,
Здесь же, в доме Эола – повсюду глаза и уши.

В этом зеркале ты одна, не моя лимнада:
Только тот, кто хранит имена от «Гомер» до «Моэм» –
Ветер со вкусом аниса и лимонада –
Разносит твоё «эгегей!» над Эгейским морем.

Дочь пены дней и наместника в Тир-Нан-Оге;
Люси из песни Леннона; Магдалина,
Что растирает Христу розмарином ноги;
Под камнем в ладони заглохшая мандолина.

Вся в серебряных радугах, как Аристарх Лентулов,
В хипповом прикиде из пламени, льда и снега –
Жуй свой розовый хлеб, глуши свою политуру в
Монастырском саду, опрокинутом Богом с неба.

Оно

Когда исчезнет то и это, то тогда придёт ничто –
Оно и брахман, и атман; оно и штиль, и шторм.
Но оно не Гитлер и не Ницше, и не Ленин-Маркс;
Оно – то, что дают в сумме чёрная Венера и белый
Марс.
Оно – безличные Христос и Будда в одном лице;
Оно обязано цветами песцу и черно-бурой лисе.

Оно – Дао и Дэ; оно – Инь и Ян;
Оно – Ильф и Петров или ты и я.
Оно ни за, ни против; ни здесь, ни там;
Оно – гитара Харрисона и шаманский тамтам.
Оно – осенний вихрь из хайку Мацуо Басё;
Оно – ничто, а, стало быть – всё.

Оно больше христианства и буддизма школы чань.
Оно стоит того, чтобы его ждать.
Оно – кастаньеты в арагонской хоте.
Оно не говорит, но умеет отвечать.
Оно не борется, но умеет побеждать.
Оно само приходит.

Урал

Над условной рекой абсолютной любви зима.
Подо льдом – пустота, как за пазухой у Него.
«Мы с Кикиморой встретимся, – рёк домовой Кузьма, –