Западня для леших

– Слава богу, Катенька! – И добавила скороговоркой: – У тебя только на ноге порез глубокий, но крови потеряла не очень много, даже совсем почти не бледная! А других ран нету, хотя вся одежда в крови! А эти… Они хоть и не двигаются, да боюсь я их. Когда к столу за кувшином с питьем ходила, то остерегалась, твой кинжал брала!

С этими словами Настенька вложила в руку Катьки теплую надежную рукоятку абордажного кортика.

Катька окинула взглядом горницу, заполненную телами опричников, и успокоила княжну:

– Не бойся, Настенька! Разила я их надежно, насмерть! Разве что вон тот толстый мешок с дерьмом возле двери, коему я в спину пулю всадила, может, и жив еще, хотя и лежит замертво. Да я проверю, добью гада, ежели чего. – Она попыталась подняться, но, почувствовав противную слабость, смогла только сесть и, чтобы перевести дух и не показать перед княжной свою немощь, продолжила разговор: – А ты молодец, что спряталась, не мешалась в схватке. И что потом мне на помощь подоспела, в сознание привела да раны мои осмотрела. Стало быть, ты есть не размазня кисельная, не котеночек теремной, а наш человек, смелый да надежный!

– Что ты, Катенька! – возразила княжна, впрочем, слегка зардевшись от ее похвалы. – Я ведь с неожиданности да со страху, когда меня прямо во дворе батюшкиного дома схватили невесть кто и в карету поволокли, чувств лишилась. В горнице этой только чуть опомнилась, да и тут же сердце едва не остановилось, когда разговоры их похабные услыхала. Лишь тебя рядом увидев, ожила, на этот свет возвернулась… А уход за немощными да ран врачевание у нас в доме, как и в других многих домах боярских, от матери к дочери из поколение в поколение передается. Так что не впервой мне кровь видеть да помощь больным подавать.

– Это хорошо, – немного невпопад задумчиво проговорила Катька.

Фраза княжны о пленении во дворе родительского дома заставила ее вздрогнуть. Будучи временно приписанной к особой сотне, девушка хорошо знала, что именно во дворе городской усадьбы князя Юрия постоянно дежурила боевая тройка леших в полном вооружении и с сигнальной ракетой. Как бойцы могли лопухнуться и, судя по словам княжны, допустить внезапный захват своих подопечных? Но она вынуждена была отложить обдумывание этого вопроса до более благоприятного момента, а сейчас еще предстояло продолжение насущных дел.

– Раз ты у нас опытный врачеватель, то выбери-ка на столе среди хмельных напитков тот, который покрепче, дай мне глоток и сама глотни в меру для бодрости!

Княжна, полностью доверявшая Катьке и успокоенная ее словами относительно поверженных врагов, уже без опаски обходя трупы, подошла к столу, перебрала кувшины да ендовы, принюхиваясь к содержимому, выбрала один с крепкой медовухой, налила понемногу в две чистые серебряные чарки, вернулась, присела на постель. Катька взяла из ее рук чарку, улыбнулась:

– Ну, давай, Настенька, за то, чтоб мы всегда прорвались, где бы наша не пропадала!

Она чокнулась с княжной и выпила чуть обжигающий глотку мед единым духом.

Княжна, подражая Катьке, также сделала большой глоток, но с непривычки поперхнулась, закашлялась.

– Я ведь только других поила, сама-то первый раз лечусь, – сдавленным голосом сквозь набежавшие от кашля слезы попыталась оправдаться она.

– Ерунда, не обращай внимания, – покровительственным тоном успокоила ее Катька. – Вот выйдешь замуж за Дымка, поедешь к нам в Лесной Стан, там настоящим искусством врачевания овладеешь, так еще и не то попробовать придется. Есть, например, такая вещь, как коньяк французский, или еще виски шотландский. Но против нашего доморощенного спиритуса и они слабы.

Катька сама ни разу не пробовала вышеперечисленные напитки, но разговоры о них слышала многократно.

– Как это «замуж»? – зарделась княжна, пропустив мимо ушей все остальное.

– Как положено: в церкви православной, через священное таинство венчания, – будто не поняв сути ее вопроса, авторитетно ответствовала Катька.

Боец вспомогательного состава особой сотни была далека от того, чтобы праздно молоть языком. Несмотря на мужественное поведение княжны, Катька все же всерьез опасалась, что та может не выдержать перенесенных испытаний и психологически сломается в самый неподходящий момент. Поэтому она намеренно разгружала Настеньку, уводя ее мысли в сторону от страшных событий, настраивала на светлую перспективу.

– Теперь давай-ка снимем жгут да перевяжем рану, – специально резко сменив тему, скомандовала она княжне.

Девушки вдвоем быстро справились с задачей, успешно использовав в качестве бинтов тонкую льняную простыню, которую они, ничтоже сумняшеся, сняли с постели и располосовали кортиком на ленты нужной ширины. Предварительно рану сверху слегка промыли тем же крепким медом. После перевязки Катька осторожно встала и с радостью почувствовала, что теперь может двигаться более-менее свободно.

Первым делом она, чуть прихрамывая, подошла к телу Хряка, с предосторожностью нагнулась над ним, держа кортик на изготовку. Опричник был мертв: пуля попала в сердце. Этому жестокому и подлому негодяю повезло последний раз в его мерзкой жизни, и он принял легкую смерть, не корчась на дыбе или в пламени костра, как его многочисленные невинные жертвы.

«Ну надо же! – подумала девушка. – Два выстрела, и оба в яблочко: одна пуля в лоб, другая – в сердце. Однако ж я не хуже, чем любимый братец, в бою отстрелялась-то!»

Подбадривая себя и ощущая законную гордость от победы в неравном поединке, Катька, конечно же, напрочь забыла, что при первом выстреле она целилась не в голову, а в грудь, а второй раз палила навскидку, по силуэту, особенно не выбирая, куда, собственно, попасть.

Отойдя от двери, Катька вновь присела на постель, чтобы немного отдохнуть, и принялась заряжать пистоль. Открыв крышечки в рукоятке, она извлекла из специальных углублений два запасных заряда, представлявших собой, как и саму пистоль, редкую по тем временам техническую новинку: бумажную колбаску с закрученными концами, в которую был насыпан порох в точно отмеренном количестве и вложена пуля, отделявшая к тому же в колбаске основной заряд от затравки. Сама обертка использовалась в качестве пыжа. Вынув из подствольного желобка шомполок, девушка прочистила стволы, засыпала порох, подсыпала затравку на полки, вложила пыжи и забила пули. Проделывала она все эти манипуляции автоматически, при этом то ли беседуя с княжной, то ли просто рассуждая вслух.

– Не горюй, Настенька, дверь тут – прям как ворота в крепости, тараном не прошибешь! Продержимся, сколько надо! Наши уже наверняка где-то рядом, подходы ищут. Это осиное гнездо они, конечно, одним махом раздавили бы. Но мы же порядок да единство в государстве укреплять, а не нарушать должны, поэтому в открытый бой с опричниками ввязываться не можем (Катька, как и все лешие московского отряда, получила четкие и категорические указания на этот счет и теперь просто повторяла слова, услышанные на инструктаже). Значит, чтобы сюда проникнуть, только припугнуть кромешников можно хорошенько, ибо они-то и знать не знают, и ведать не ведают, что нам их, гадов, в открытую давить запрещено… Ну вот, и пистоль готова. Теперь потуши-ка все светильнички, кроме вот этого, в уголке который, а я окошко открою осторожненько да посмотрю, что снаружи происходит.

Когда горница, до этого ярко освещенная дюжиной масляных светильников, погрузилась в полумрак, Катька распахнула слюдяное оконце, откинула ставень. В обширном басмановском дворе не происходило ничего необычного: лениво перекликались несколько голосов, скрипел колодезь, время от времени фыркали и коротко ржали кони в конюшне. За высоким частоколом, окружавшим двор, также не было заметно никакого движения. Несмотря на это, Катька, твердо уверенная, что подмога где-то рядом, достала из специальной петельки на поясном ремне особый свисток, и из окна горницы, с самой почти верхушки терема, зазвучала в летней ночи безобидная и негромкая птичья трель. Она была похожа на голоса сразу нескольких городских пичуг, и невнимательный слушатель вряд ли бы заподозрил что-то неладное. Тем не менее птицы, издававшей звуки в такой комбинации, в природе не существовало. Для того и был придуман хитрый сигнал, чтобы только опытное ухо сразу смогло отличить его от простого щебетания. Трель звучала особым темпом: продолжительная – короткая – продолжительная, что означало: «прошу ко мне подойти»! Катька специально подавала этот спокойный рабочий сигнал, а не тревожный «все на помощь!», чтобы одновременно дать знать о своем местонахождении и успокоить бойцов, возможно, готовых, позабыв о наставлениях касательно невозможности открытого боя, рвануть ей на выручку, круша все на своем пути.

Продолжительная – короткая – продолжительная, «прошу ко мне подойти»! Голова у Катьки время от времени кружилась от слабости, и страх начинал шевелиться в самой глубине сердца. Где же подмога? Что ж они медлят? Доскакал ли гонец, не попал ли в беду по дороге, как те, что на рынке и в доме у князя Юрия? Но она не поддавалась страху, только крепче стискивала рукоять пистоля и продолжала выводить спокойную трель, похожую на свист маленькой беззаботной пичуги.

Два десятка леших под командой Дымка широкой рысью за каких-нибудь полчаса достигли своей старой, ныне пустой, как и все другие, заставы, расположенной в четверти версты от двора Басмановых. Там лешие быстро спешились у коновязи, построились в боевую колонну. Трое бойцов, взяв мушкеты на изготовку, засели за вновь расставленными рогатками, взяв заставу с лошадьми под охрану и оборону. Дымок, привычно окидывая быстрым цепким взглядом амуницию и вооружение выстроившихся перед ним десятков, лаконично и четко поставил задачу на предстоящие действия.

– Идем плотным строем, в открытую, напролом. Я двигаюсь головным, стучу в ворота, отвлекаю или валю часового. Особники в это время преодолевают частокол и открывают ворота, – он повернул голову к двоим бойцам особой сотни, которые по приказу Кирилла отправились за ними вслед для усиления и догнали их перед самой заставой.

Особники понимающе кивнули. Они были одеты в абсолютно черные облегающие штаны и куртки для ночного боя, и, кроме привычных беретов соответствующего цвета, на головах их были натянуты также черные личины, или, по-иноземному, – маски с прорезями для рта и глаз, сейчас закатанные на лоб. Лешие между собой называли эти одежды, делавшие их плохо видимыми в темноте, «чертовой кожей».

– Ставку делаем на неожиданность и наглость, – продолжил Дымок. – Препятствующих движению валим, по возможности – не насмерть. Работаем в основном прикладами мушкетов, руками и ногами. Без моей команды не стрелять, клинки не обнажать, строй не ломать, в том числе – внутри дома. Держимся плотно, плечо к плечу. Замыкающими идут оба десятника, отвечают за тыл. Добираемся до хозяев, я с ними беседую, вызволяем девушек – живых или мертвых (его голос едва заметно дрогнул на этих словах), и тем же порядком прорываемся к лошадям. Вопросы?

– Командир, разреши, мы с товарищем произведем разведку, обежим двор, оглядим дом, чтобы не влететь в западню, – предложил старший из особников, Лось.

– Отставить, – быстро ответил Дымок. – Времени нет, дорога каждая минута. Они нас не ждут, таких сил, чтобы одолеть два наших десятка, им в одночасье не собрать. В крайнем случае прорвемся огненным боем через любой заслон.

– Тогда разреши после того, как ворота откроем, все же двор обежать. Катерина, если жива, должна свое местонахождение обязательно обозначить! Потом вас в доме догоним, сведения дадим!

– Разрешаю! – задумавшись на мгновенье, бросил Дымок. – Отряд, за мной!

Привычным бесшумным бегом, хотя по замыслу можно было бы и пошуметь, лешие ринулись к воротам проклятой басмановской усадьбы, сохраняя во время стремительного своего движения идеально ровный и плотный строй.

Когда отряд приблизился к ограде, особники, разделившись, с разбегу взлетели на частокол по обе стороны от наглухо запертых массивных ворот и, уцепившись за верхушки кольев, перевалились за забор, словно растаяв в черноте тихой летней ночи. Дымок вынул из висевших за спиной ножен саблю, забарабанил ее рукоятью в калитку ворот, завопил громким пьяным голосом:

– Эй, скотина, ты заснул там, что ли?! Отворяй немедля, мать-перемать!

Распахнулось зарешеченное смотровое оконце на калитке, и на леших воззрились выпученные глаза привратника. Дымок мгновенно нанес сквозь решетку несильный колющий удар саблей ему в лицо. Такой удар не смертелен, но обычно валит противника с ног, отключая сознание. Опричник мешком осел на землю, и спрыгнувшим с частокола особникам даже не пришлось больше с ним возиться. Они тут же занялись воротами, вынули поперечный брус, отперли засовы, отворили тяжеленные створки. Боевая колонна леших устремилась к высокому крыльцу боярского дома, а две черные тени бесшумно и незаметно понеслись вдоль частокола, вокруг двора в разные стороны, огибая басмановские владения навстречу друг другу. Задача разведчиков облегчалась тем обстоятельством, что все находившиеся во дворе обалдело уставились на отряд, нагло врывающийся во двор их всесильных хозяев, и поэтому не обращали внимания на происходящее у них буквально под самым носом.

Лось скользил в тени надворных построек, то припадая к земле, то прижимаясь к стенам сараев и конюшен, непрерывно ощупывал взглядом и двор, и фасад дома, и до предела напрягал слух, чтобы на фоне других разнообразных звуков различить условный сигнал. Поскольку он примерно знал, что должен услышать, то, преодолев уже четверть пути, заворачивая за угол дома, особник уловил и мгновенно узнал, испытав невероятную радость, трель несуществующей пичуги, доносившуюся из едва освещенного окна высокого терема. Распластавшись под какой-то телегой, Лось достал из петельки на поясном ремне свисток и голосом той же лжепичуги ответил: «Вас понял, вас понял! Иду к вам, иду к вам!»

Через несколько минут справа из темноты пискнула еще одна пичуга, и к Лосю присоединился его товарищ, обегавший двор усадьбы с противоположной стороны. Лось короткими жестами отдал ему приказ оставаться внизу в прикрытии, а сам, стремительным броском достигнув стены дома, принялся карабкаться по ней, почти невидимый на фоне темных бревен, к окошку терема, из которого доносился сигнал. Он легко преодолевал опасный подъем, давным-давно привыкнув вот так же взбираться по стволам вековых северных сосен и по отвесным мокрым прибрежным утесам Студеного Русского моря. Наконец, ухватившись за наличник, он рывком забросил свое послушное тренированное тело в узкий проем оконца, едва не сбив с ног Катьку, которая кошачьим зрением сразу же разглядела в полумраке то, что она и ожидала увидеть: характерные очертания родного черного берета и силуэт особника в хорошо знакомой «чертовой коже» и маске, и бросилась было ему навстречу, но все же вовремя отпрянула в сторону, освобождая траекторию для прыжка.

Княжна, которую Катька не догадалась предупредить о вероятном внешнем облике идущих к ним на выручку леших, при виде внезапно влетевшего в окно черного существа без лица сдавленно вскрикнула и, едва не лишившись чувств, отпрянула в тот самый угол за постель, который недавно послужил ей надежным укрытием во время схватки.

– Настенька, не бойся, это наши! – наконец-то сообразила успокоить ее Катерина и, не отвлекаясь больше на мелочи, четко доложила обстановку: – Брат особник, дверь в горницу надежная, заперта на засов, в схватке уничтожены все враги числом шесть, княжна в порядке, я легко ранена в бедро, при мне кортик и пистоль с двумя зарядами, к прорыву или осаде готова!

Лось на минуту задумался. Сквозь распахнутое оконце не доносилось никаких тревожных звуков: ни выстрелов, ни взрывов гранат. Значит, отряд не встретил особого сопротивления, и, скорее всего, Дымок, без труда добравшись до хозяина дома, ведет с ним жесткие «переговоры» о судьбе девушек. В таком случае обострять ситуацию и идти на прорыв не имело смысла.

– Вот что, Катерина, сейчас мы с тобой быстренько вкладываем покойничкам в руки ножи да кинжалы и имитируем, что это они друг дружку зарезали. Я уйду обратно в окошко, присоединюсь к нашим, доложу Дымку. Ты же обратно напяливай сарафан, прячь оружие под подол и ховайся с княжной в угол за кровать: мы с той стороны дверь взрывать будем, так что вам поберечься надо. После взрыва сразу вылезайте и падайте на постель, будто вы там давно лежите, чувств от страха лишившись.

Катька и Лось быстро принялись за дело, перекладывая трупы, стараясь наспех сымитировать картину драки между опричниками. Княжна, как только услышала от Лося, что ее суженый находится здесь, рядом, занятый ее спасением, сразу же забыла обо всем на свете и застыла посреди залитой кровью горницы с молитвенно прижатыми к груди руками, и эти стены, которые были буквально пропитаны духом непрерывных злодеяний, впервые озарились чистой и радостной мечтательной девичьей улыбкой.

Закончив с трупами, Лось внимательно осмотрел засов, соображая, как лучше будет расположить заряд для взрыва с той стороны. Затем он повернулся к Катьке:

– Ну, держись, Катерина, надеюсь, не долго тебе тут торчать осталось, – и направился к окну.

– Послушай, Лось, – задержала его девушка. – Мы тут с тобой поножовщину изобразили, да ведь у одного пуля в башке сидит, а у другого – в сердце. Неувязочка, брат, получается.

– А нам-то с тобой какая с того кручина? Пускай опричники потом голову ломают, что это за дырки в друганах ихних образовались. Выстрелов никто слышать не мог: вон стены да дверь как лубом обделаны, видать, чтобы крики отсюда не доносились. Пистоли у тебя никто не видел, в дверь мы с хозяевами вместе войдем. Какой с нас спрос? – Лось подмигнул девушке, натянул маску на лицо и исчез в черном проеме окна.