Хозяин Москвы

– Иди, – говорю я, натягивая штаны, и падаю в кресло. Надо отдышаться. Закуриваю. Наливаю полстакана виски, хочу нажать коммутатор, чтобы попросить льда, но тут понимаю, что лёд надо просить опять же у Мариночки, а звать её опять сразу после такого как-то неловко. Выпиваю так, и закуриваю.

Я сижу, дымлю, и пытаюсь проанализировать произошедшее. Почему мне было столь страстно, отчего мной овладело такое сладострастие, эта животная похоть? И понимаю: из-за епитимьи. Запретный плод всегда слаще. Ну а Ольге тогда чего отказал?

***

Я к новостям равнодушен. А зря. Сидел тут в кабинете. Слышу, в офисе какое-то возбуждение, сотрудники шумят. Ну и пусть, думаю, поваляют дурака. Я сам любил новости, когда делать было нечего, и совсем другая жизнь была.

Открывается дверь, заглядывает мой зам из розовых. Он смешной такой, всегда на подъёме, и любит рассуждать на интеллигентские темы, умные слова вставляет, на философов ссылается. По натуре – нацист. Волосы светлые, немного вьются, глаза голубые, нос римский.

– Иван, – с изумлённой улыбкой говорит он, – ты уже в курсе?

– А что?

– В США президентом всё-таки коричневого выбрали!

И смотрит на меня, ожидая реакции. А я на самом деле не очень-то удивлён. Они там к этому давно уже шли. Последние лет триста. Но чтобы у коллег не сложилось превратное мнение, озабоченно качаю головой.

– Что будет теперь? – спрашивает он. – Как нам с ними-то дипломатию-то теперь вести?

– А никак. Разрыв дипломатии, – отвечаю в шутку.

Я тогда даже не подозревал, что чего прав окажусь.

***

Решил заехать в бургерную. Перекусить по-быстрому, как встарь. Ностальгия. В те времена кем я был? Нищебродом, жалким преподавателем, несчастным онанистом, не ведающим о своей избранности. Жалеть не о чем, конечно, убогие времена. Сейчас другое дело.

Но все равно – жалею. О юности.

Я как зашёл, мне не по себе стало. Столики забиты все – не сесть.

Ладно, думаю, я пока в автомате заказ сделаю, может и освободится где. Набрал на электронном табло бургер, крылышки, картошку по-деревенски с соусами и сок. Заказ быстро собрали, уже хорошо. Взял поднос свой – смотрю, а всё как было глухо с местами, так и осталось. Никуда не примкнуться. Я походил по проходам между столиками, а гнев потихонечку нарастает. Что, не видят что ли, что перед ними небесный? Жопы подняли бы уже давно!

Смотрю, сидят двое воркуют за столиком. Между ними пустой стакан с кофе. Они явно уже здесь давно, и уходить не собираются. Он своей рукой её ручку накрыл и что-то бормочет ей со сладкой улыбкой, а она глазками хлопает, но видно, что не глупая и разговорам цену знает. Он оранж, она синяя. В общем, пользуется положением подлец.

– Поели? – спрашиваю.

– Что?! – спрашивает парень.

– Ну, может освободим место другим?

– Мы ещё не закончили.

Я поставил поднос на их столик, оперся двумя руками и говорю раздражённо:

– А я сказал, закончили!

Он мой значок заприметил, всё понял уже. Поднялся.

– Ты остаться можешь, – это я ей в шутку.

Она улыбнулась в ответ, но всё же пошла с ним. У дверей он обернулся и говорит, холодно так:

– Об этом узнают все! Я известный блоггер.

Я молча показываю ему фак.

***

– А ты молодец, Иван! – это мне батюшка говорит. Он толкает планшет и тот едет по столу ко мне. Я вижу фотографию: я на фоне бургерной показываю фак. Внизу текст: «Небесные совсем обнаглели, считают себя выше правил». И далее подробно описывается ситуация. В комментариях к тексту буря негодования, отметились и очевидцы события.

– Набрал за сутки миллион просмотров. Это успех! – и смотрит так пристально на меня, глаза сузил, как будто сверлит зрачками.

Я почти не дышу, ну, думаю, не обойтись ещё без одной епитими, а он ведь ещё про нарушение предыдущей не узнал!

– Славы захотелось? Тщеславие? Ну что же ты молчишь? Захотел любви всенародной? Чтобы тебя как пидараса эстрадного на руках носили и во все места целовали?

Знаю по опыту, если батюшка ругается такими словами, значит, дело совсем плохо.

– Батюшка, да не в этом дело… – тихо говорю я. – Просто там очереди были и занято всё… Вот я и сорвался.

– То есть это не честолюбие, хочешь сказать?

– Так точно, батюшка.

– Ну-ка в глаза мне гляди и скажи: «Не грех честолюбия это был!» И перекрестись!

Я сделал, как он велел.

– Ладно. Но получается гордыня?

– Она, батюшка, – с облегчением киваю я.

– Плохо! Что ещё натворил?

Я скороговоркой:

– Епитимью вашу нарушил! Секретаршу трахнул! Простите Христа ради!

И затих, испуганно глядя на него.

– Ты идиот, Христа-то не трогай! – прогремел он.

***

В общем, наложил он на меня ещё одну епитимью плюс к той, ещё строже. Даже рассказывать не хочу. Но потом подобрел немного, похвалил, что я покаялся. Потому что, не покаялся бы, было бы плохо. Так и сказал. Из чего делаю вывод, что про секретаршу он сам знал. А откуда – даже предположить не могу.

– А блоггера твоего из бургерной, – сказал он мне на прощание, – мы угомонили. Был бы он не из благородных, сослали бы куда-нибудь в Сибирь. А то и хуже чего. Но повезло тебе, мяфа, что ты не на салатового или розэ не наехал!