Зачем учить математику

– Почему? Вы же сказали, что я могу исправить двойку?

– Ну ты и исправил, на тройку, поздравляю! Но так-то у тебя одни двойки и тройки в журнале. Ничего больше за год я тебе поставить не могу. Можешь идти.

Тихонову в лицо ударила кровь, и он снова покраснел, как после бега.

– Но я же знаю весь предмет, спросите ещё!

– Алексей, верю. До свидания.

Не пара

Тихонов и Денисов сидели на лавочке. Тихонов был мрачный. Вот так бывает, вроде наступает лето – мечта всякого человека, долгожданная свобода, или, если говорить совсем пафосно, возвращение в рай – а человеку всё не в радость. Потому что в году у него почти одни тройки. Пока ещё шла зима, казалось, что это не важно, пускай будут хоть двойки, лишь бы поскорее она закончилась и наступило лето. И вот оно приходит, и становится ясно, что рассуждал он неверно.

– Дэн, я всегда думал, что я не настолько плох, каким себя показываю. Может, это иллюзия? И о человеке надо судить не по тому, что он думает о себе, а потому, что о нём думают другие?

– Ну, я считаю всё не так трагично. Ты просто дурака валял весь год. А так у тебя и пятёрки были!

– Ты тоже валял… Но у тебя-то ни одной тройки.

– У меня мотивация – за тройку родители повесят. То есть всё тут и закончится, ни карманных, ни гулять, ни играть…

– В этом, может, и дело? Моим, например, вообще всё равно.

Денисов не знал, что ответить.

– Я тут в одной умной книжке по психологии прочитал такую тему, – сказал Тихонов, – что если родители в детстве обманывают ребёнка, то он вырастает беспринципным. То есть легко тоже предаёт других. И больше – способен на любую подлость, потому что у него расстройство личности, совесть как бы не работает. Вот я и думаю – это же история с моим отцом. Я только и помню, как он нас обманывал и предавал, обманывал и предавал. Значит ли это, что я вырасту такой же мразью, как он? Где-то сказано: дети отвечают за грехи отцов.

Он покачал головой, и добавил:

– Мне кажется, некоторые плохие признаки я в себе уже замечаю!

– Я как-то фильм смотрел, – начал Денисов, – не помню название, старый. Там короче один актёр играл двух разных людей. Суть как бы в том, что есть один мужик, и у него двойник. Этот мужик очень хороший – правильный, чёткий, благородный. А двойник его – конченый подонок. Ну то есть полная противоположность. И вот пути их постоянно переплетаются. В общем, типа, если я правильно помню, плохой всё время подставляет хорошего. Ну, хороший в конце концов вызывает на дуэль этого плохого, потому что никак иначе уже нельзя. И убивает его. После этого он скоро умирает и сам. Потому что убил сам себя. Тут, я так понял, идея в том, что у каждого человека две стороны – хорошая и плохая. И задача не в том, чтобы уничтожить вторую, из этого всё равно ничего не выйдет, только вред, а в том, чтобы принять себя таким, какой ты есть. А потом уже постараться стать лучше.

– Так, это я где-то уже слышал! Уж не психологичка ли динамщица тебя просветила?

– Да, – тяжко вздохнул Денисов. – Кстати, представляешь, она рассказала всё моему отцу.

– Да ну! Это про твоё признание-то? Вот сука… И что отец?

– Да ничего. Сказал: молодец сын, правильно сделал, раз всё серьёзно. Но что если бы она ответила согласием, то они с мамой были бы против – слишком большая разница в возрасте… Да и не пара она мне.

Прощай, Дэн

Лето почему-то всегда проходит так быстро, что ничего не успеваешь. Осень, зима тянутся еле-еле, но со второй половины апреля время потихонечку начинает ускоряться, и разгоняется до того, что летние месяцы пролетают с огромной скоростью. И в сентябре снова резко стоп, как будто время врезалось во что-то железобетонное. Вроде бы ты планировал сделать то, это, строил грандиозные проекты, думая о лете, как о целой жизни, но только оно началось, как вдруг видишь – скоро опять в школу. Это ужасно обидно, это несправедливо, это катастрофа. И радость от каникул отравлена, потому что в самом их начале уже содержится намёк на конец. Тихонов понимал, что всё в мире так устроено. Но он очень хотел бы, чтобы время иногда останавливалось, замерло в какой-нибудь яркий летний день на пару лет. Например, сегодня, накануне последнего звонка, когда учёба уже закончилась, и всё лето ещё впереди, и лучший друг не уехал.

Они с Денисовым сидели на подоконнике напротив кабинета директора. Школа выглядела теперь совсем по-другому, не как учебное заведение, а как пустой недорогой пансионат, куда ещё не заехали отдыхающие: она вдруг стала уютной и милой. Странно, но понятно: так и поле кровопролитной битвы выглядит невинной лужайкой спустя годы. Инь и ян, хрен ли…

– Знаешь, Дэн, я вот думаю о том, что всякое начало уже содержит в себе конец. Ну вот как сейчас – конец мая, начало лета, а я уже ощущаю дыхание осени.

– Да, я тоже думал об этом. Но мне кажется, это означает и другое, что конец должен содержать в себе начало.

– Ну да, конец – это начало. Начало конца. Но конец начала – это опять начало.

Они задумались над сказанным, пытаясь понять. Тихонов тряхнул головой, отгоняя наваждение.

– Короче, Дэн, плохо, что тебя не будет на последнем звонке. С кем ещё поговоришь о таких вещах!

– Да, мне и самому чертовски жаль! – хмуро кивнул он. – Так всегда, родители решают за своих детей, как будто лучше знают, что им надо! А мне теперь ходить в школу с какими-то жирными американцами…

– Почему жирными? В кино американки очень даже симпатичные.

– В кино все симпатичные! А кто в кино не попал, тот от ожирения страдает…

– Да ладно, Дэн, чего ты… Привыкнешь, станешь встречаться с какой-нибудь булочкой. Главное ж душа…

Они засмеялись.

– А я хотел бы туда съездить, – мечтательно сказал Тихонов. – Нью-Йорк, круто. Куча фильмов и книг об этом городе. Но только на месяц. Чтобы не всё лето торчать где-нибудь в Гарлеме…

– И я о том же.

– Тяжко мне тут придётся одному с этими остолопами…

– Да уж, ты не распускай училок, а то им волю дашь, и всё, пиши пропало.

– Ага…

– Чем вообще планируешь заняться на последнем звонке?

– Да уж чем на нём займёшься! Сексом, конечно.

Они заржали, и эхо ответило им, пробежавшись по пустым коридорам.

– А вообще, Дэн, займусь Гришиной. Что-то в последнее время я упустил её из поля зрения. А она мне нравится. Пожалуй, она – это единственное, что мне нравится в этой школе.

– Что ж, правильно! Хотя я думал, что тоже тебе нравлюсь, – кивнул Денисов. – Но и Гришина ничего.

– А с Петровой ты как? Попрощался слёзно? Или после романа с психологичкой она в пролёте?

Денисов поморщился.

– Да ты сам знаешь, Петрова же такая, легкомысленная… Ей помимо меня ещё вся школа нравится. Так что у нас с ней несерьёзно.

– Это хорошо, когда можно сказать девушке: «у нас с тобой несерьёзно!» Вот Серёгин не может. Ему Дуня Субботина сразу нос сломает.

Они опять заржали. Открылась дверь кабинета директора, и выглянула Юлия Фёдоровна. Она была в лёгком полупрозрачном платье, загорелая, улыбчивая.

– Ну что вы тут устроили? – спросила она. – Вся школа трясётся, так ржёте.