Автор идеи цвета

Он постигал способы легкого и безболезненного изменения параметров внешности без наружного воздействия. Сначала были пробы по усилению интенсивности оттенков, а затем полет фантазии было уже не остановить. Экспериментировал Катр на почти настоящих мышах, неотличимых от живых, подсмотрев этот способ в залинейном фильме, за что получил от коллег обидное прозвище «доктор Маус». Катр усмехнулся, вспомнив, как оно его раздражало и как быстро всеми забылось. После совершенного им прорыва былые насмешники все, как один, сгибались в учтивых поклонах. Благодаря прорыву он получил звание профессора, не заботясь о том, чтобы кто-то из его учеников добился докторской степени.

Катр тогда сам себе не поверил, когда понял, ЧТО нечаянно изобрел.

Дело в том, что капсула покоя, разумеется, неофициально, использовалась им не совсем по прямому назначению: лишние мышки неподходящего оттенка мгновенно исчезали в ней, оставляя после себя лишь цветную вспышку, освещающую все вокруг и даже проникающую через тонкую стену в соседнюю комнату. В глубине души профессор был гуманистом и хотел облегчить страдания пушистым неудачникам. Не мог же он их устранять собственноручно… А капсула покоя принимала обреченных зверьков, безболезненно останавливала их сердечки, после чего утилизировала цветные останки. Это было крайне удобно, учитывая объем исследования.

Конечно, Катр знал, что этот сакральный прибор вовсе не предназначен для ликвидации лабораторного материала, и не рассчитывал, что комиссия по этике стерпит такое кощунство, поэтому проделывал все запретные манипуляции исключительно в короткие циклы приватности – вместо отдыха.

Через некоторое время обнаружилось, что мыши-исходники, ожидающие очереди на получение цвета вблизи помещения, где утилизировались их пигментированные собратья, переставали взрослеть. А еще позже профессор заметил, что и сам подозрительно неплохо выглядит несмотря на ставшую уже привычной усталость от постоянного недосыпа. Катр предположил тогда, что у присутствующих при утилизации тела, наполненного оттеночным пигментом, останавливаются процессы старения. Как он хохотал! Побочный эффект! Всеобщая недостижимая мечта досталась ему «на сдачу»…

***

– Профессор, ты и вправду сумасшедший! – Дали пришла в экстаз от таких откровений. – Кому еще могло прийти на ум использовать самый священный предмет этого мира в качестве утилизатора отходов производства! Умоляю, Катр, никому об этом не рассказывай, это чудовищно… – Дали уронила голову на руки, обессилев от смеха.

– Дело давнее, кому это интересно? – благодушно согласился он и спросил:

– Дали, а чем так божественно пахнет? Я снова проголодался.

Нарезая толстыми ломтями только что испеченный пирог, Дали поглядывала на приятеля. Они не виделись после того, как возраст к нему вернулся. Катр ушел тогда не прощаясь, и в ее памяти так и оставался неловким юношей, внезапно получившим профессорские регалии. Дали улыбнулась, вспоминая его угловатую тощую фигуру, огненно-рыжую копну волос и веснушки на выдающемся тонком носу. Впрочем, не так уж Катр и изменился, в отличие от нее самой…

– Так что, понравились тебе мои свежеизобретенные деликатесы? – потребовала незамедлительного признания своих талантов Дали.

– Спасибо, очень красиво! – похвалил Катр и, прикусив язык, уткнулся в тарелку, избегая недоуменного взгляда хозяйки.

Катр под угрозой пыток не признался бы автору Идеи вкуса, что именно вкус еды для него второстепенен. Имели значение только запах и цвет. Катр мог с удовольствием употребить абсолютно безвкусную пищу, при условии, что она будет приятно пахнуть и красиво выглядеть. Надо отдать Дали должное, она никогда не пренебрегала оформлением своих произведений.

– Спасибо тебе, – растроганно повторил он, поймав ее изучающий взгляд.

– Это тебе спасибо! Мне очень приятно выведать твои тайны, дорогой друг, – от лучезарной улыбки на лице старушки засветились отблески прежней ослепительной красоты.

Катр с интересом покосился на нее – он уже почти перестал замечать разительные перемены, произошедшие с Дали за это время. Казалось, она всегда была такой уютной, приветливой и мудрой подругой.

– Дали, ты чудесная! Ты единственная в этом мире, кто никогда не допрашивал меня о возвратном эффекте! – восхитился Катр деликатностью подруги. – Знала бы ты, как они меня все достали с бессмысленными расспросами! Я ведь и сам представления не имел о природе этого побочного явления.

Дали замялась, но все-таки откликнулась на откровенность.

– Катриэль, я не спрашиваю, потому что знаю. Точнее, всегда знала.

Катр, даже не поморщившись от нежелательной полноты своего имени, подался вперед и взревел так, что задрожала посуда за медной стойкой:

– Ты знала?! Всегда знала? Почему ты… – он насупился и демонстративно отвернулся.

– Ну что ты, дорогой, не волнуйся так. Как ты говорил стажерам: «Ты не спрашивал».

Он, действительно, не спрашивал, возразить было нечего, и профессор рассмеялся. И правда, какая разница? Никто не вернет ему время, потраченное на разгадку сути своей ошибки.

– Катр, если бы я могла для тебя хоть что-то сделать, я перевернула бы весь этот мир. Недостаточно желать тебе другой участи. Ты не из тех, кто принимает помощь или нуждается в спасении, к моему великому сожалению.

Моргнув, он признал ее правоту.

– Прости, Далюшка, что-то нервишки пошаливают в последнее время. Одичал. – Он покаянно склонил голову и усмехнулся.

– Ничего, это пройдет, – утешительно подмигнула Дали.

– Дали, а скажи, я сильно изменился? – осмелился задать он вопрос, предвидя, какой последует ответ, и надеясь на него.

– Пфф, – фыркнула она. По мне так – как был мальчишкой, так и остался. Нашел кого спросить!

Дали подошла поближе, села напротив Катра и, вытирая крепкие маленькие руки о новенький, удивительного лимонного оттенка передник, надетый по случаю приготовления обеда для дорогого гостя, проницательно заметила:

– Я правильно понимаю, что своей ненаглядной черноглазой дамочке ты все еще не решился показаться, трусишка?

– И чем тебе не угодила Юнита? – как будто продолжая давний диалог, не переставая с аппетитом жевать, поинтересовался Катр.

– Мне? Да мне решительно нет до нее дела! – презрительно отвернулась Дали, как будто отрицая существование неприятного ей персонажа. – А вот тебе, парень, вообще не стоило с ней связываться. Всегда хотела тебя предупредить, но кто бы меня слушал.

Катр, подавившись, откашливался, побагровев так, что Дали испуганно метнулась за водой и вернулась с полным стаканом, впопыхах налив в него из кувшина прозрачной настойки, созданной недавно, но еще не прошедшей тестовые испытания.

Залпом выпив предложенное, он хватал ртом воздух. Дали только что попыталась его отравить? Чем он успел так ей насолить, интересно?

– Вот ведьма! – выругался он, когда вновь обрел способность дышать, сполз на пол и уткнулся лбом в передник старушки, принявшей его в ласковые объятия.

– Дорогой, извини, – без малейшего чувства вины в голосе пропела Дали. – Как тебе мое новое зелье? Не крепковато?

– Спасибо, в самый раз, – вежливо начал он, и, не выдержав, возмутился уже слегка заплетающимся языком:

– Что это вообще было? Если ты будешь вместо дегустаций устраивать такие перформансы, тебя исключат из Сообщества, невзирая на твое почтенное время и репутацию!

– Не исключат, не волнуйся, я сама могу любого вытурить оттуда, ты и вообразить не можешь, как изменилась расстановка сил, пока ты неизвестно где шлялся.

Катр безоговорочно верил, нисколько не сомневаясь в ее могуществе, но сейчас Дали была просто старинным другом, который всегда на его стороне и имеет полное право взять его лицо в шершавые ладошки, посмотреть в глаза и прямо спросить:

– Что с тобой приключилось, Катриэль, скажи мне?

И Катр, устроившись возле ее ног на каком-то пушистом предмете, напоминавшем нечто среднее между пледом и ковриком, продолжил вспоминать. Старательно пытаясь отыскать ответы на вопрос Дали, прикрыл глаза и отстраненно просматривал благополучно выброшенные из памяти эпизоды. Смирившись, что все осталось в прошлом, и наполнившись ясностью, он перебирал эти фрагменты как невостребованные сокровища.

***

Катр всегда отчетливо ощущал бесконечную душу и ненадежность тела. Периоды жажды свершений чередовались с неизъяснимой потребностью в покое. Он хотел для себя права на окончание пути, но не находил способа достойно подвести итог. Как это сделать, если капсула покоя не вызывает никаких эмоций, кроме смутной тревоги? Катр всегда доверял интуиции, и она его не подводила.

Катр был вынужден мириться с болью. Она была всегда, наверняка появилась раньше него и, скорее всего, останется и после. Глубоко внутри, где-то в солнечном сплетении, как будто там действительно переплелись жгучие ослепительно-темные лучи в безумном неразрывном объятии. Он ни с кем об этом не говорил, и знакомые видели в нем то веселого, то мрачного интеллектуала, безапелляционного и острого на язык, а некоторые и вовсе считали его безумным. Катру это было безразлично – он мучительно хотел просто быть и одновременно страстно мечтал избавиться от неумолимой вечной спутницы, утихающей только тогда, когда он был увлечен чем-то феноменальным.

В лаборатории проекта Идеи цвета, находящейся прямо через стену от капсулы покоя – отнюдь не случайно выбранное им соседство, он искал для себя хотя бы гипотетическую допустимость последнего выбора, которую здесь, похоже, имели все, кроме него. Вероятность уйти в свое время. Мгновенно и без остатка. Превратиться в идеальное ни-че-го.

Вместо сна и отдыха он тайно изучал принцип действия капсулы покоя. На это не было прямого запрета, такое беспредельное нахальство было за гранью представлений добропорядочных составителей инструкций безопасности. Он фиксировал излучение, появлявшееся в момент ухода навсегда, и сопоставлял параметры с имеющимися данными о покойном. Оказалось, что после ушедших остаются едва уловимые импульсы, соответствующие их прижизненной сути. И к великому сожалению все яснее становилось, что именно ему не приходится рассчитывать на стандартную процедуру упокоения. Катр был убежден, что, как только невидимое поле отключит его волю и остановит сердце, избавив от боли, она, освобожденная, тут же найдет себе новую жертву. С таким было не смириться: «не навреди» была одной из немногих заповедей, которой он дорожил. При всей показной циничности Катр был убежден, что действия, когда-либо им совершенные, в итоге приносят только пользу. Он считал, что будет правильно, если так и останется, когда его не станет.

Появившийся интерес к нечаянному открытию способа прекращения старения принес временное облегчение: боль уступила место любопытству. Он сам не менялся уже достаточно долго, подопытные мыши тоже были настолько бодры, что Катр обрел уверенность в успехе. Понимая, что воспроизведение нечаянной пробы на основе истребления цветных зверьков невозможно, Катр страстно хотел осуществить настоящую пробу остановки возраста. Нужно было удостовериться в правильности гипотезы, дождавшись уходящего навсегда, наполненного цветным пигментом, и найти первую модель. Сам он уже на эту роль не подходил.

И удача снова не подвела: случай представился даже раньше, чем можно было надеяться. Катр узнал, что один из старейших членов Сообщества, для которого он лично разработал индивидуальную сапфировую палитру, завершил свой последний проект. Старый доктор Ард принял тот факт, что его время пришло. Ассистент Катра Юнита без колебаний согласилась на предложение стать первой.