Аркан смерти

Легенду о Лайле когда-то рассказала мне бабушка. Её, беременную моим отцом, в больницу вёз на санях родной брат. Норвегия, огромные поля снега, чистое ночное время. Папа родился в сложных холодных обстоятельствах, а в двадцать лет умудрился сбежать от них, переплыть океан и влюбиться в американку – мою маму.

Отец всегда искал лучшей жизни, хотя вырос в обычной деревне на отшибе. Тогда зимы были в три раза суровее, чем сейчас. Снег укрывал дома доверху так, что людям приходилось откапываться, как слепым кротам.

Брат моей бабушки повёз её на санях в соседнее село, где было небольшое подобие больницы. В пути роды уже приблизились настолько, что ползти по сугробам в метель оказалось невозможным. Огромный стог сена посреди поля стал ночной гостиницей для двух деревенских путников. Бабушкин брат очистил стог с двух сторон лопатой от снега, расковырял его посередине, образовав два небольших углубления. В одном укрылась лошадь, в другом – он сам и измученная бабушка. Стог сена и снежное одеяло сверху создавали внутри тепло, которое согревало вместе с дыханием и энергией тел.

Маленьким детям говорят, что их нашли в капусте, но про моего отца можно сказать, что его нашли в стоге сена. Именно там бабушка его и родила.

«Я услышала о Лайле от знахарки в нашей деревне, – рассказывала мне бабушка. – Она лечила всех больных, отвлекая их от мучений своими сказками. Я была у неё как-то с непрекращающейся икотой. Зелёные, как лесной мох, глаза этой женщины будто сковали меня, и я даже не заметила, как оказалась у неё за столом с опустошённой кружкой жутко вонючего напитка. Чёрные волосы и ресницы выдавали в знахарке принадлежность к южным народам, а золотая кожа резко контрастировала с нашими снегами. Никто не знает, откуда она прибыла и как оказалась в нашей северной деревне, но все уважали эту женщину и молча побаивались.

Знахарка сказала, что видела одного молодого человека из нашей деревни, за спиной которого стоял некий дух Лайла. Для неё всё было очевидно – Лайла приведёт этого парнишку ко мне вместе с любовью – избежать этой участи не удастся, моя личная книга судьбы, спрятанная в пещере под небесами вместе с книгами всех людей планеты, не может быть переписана даже мной самой. Можно только читать, если у тебя есть дар, или молния пронзит твоё тело, подарив трёхмесячный непрерывный сон. Я рассмеялась и не поверила этому, но она стояла на своём.

Через пару дней я познакомилась с твоим дедом. Мы полюбили друг друга, сыграли свадьбу, и он ушёл воевать… Беременная, я переехала к брату и в день рождения твоего отца оказалась в стоге сена посреди метели. Когда он появился на свет, я готова поклясться, что увидела рядом очертания фигуры человека в белой накидке с капюшоном. Он протянул указательный палец к губам моего малыша и растаял, как горячий пар. После этого метель мгновенно стихла, и к утру мы смогли вернуться в деревню».

Странно, что сейчас, после своего прыжка в смерть оказавшись в новой жизни, я помню всё это. Особенно, как обрывал своё существование на старом мосту. Я умер и сейчас открою глаза в новом теле, в новом месте, в неизвестном времени… Лайла ещё не пришёл? Или мне не светит перерождение?

Словно оживший радиоприёмник, я включился в сознание и медленно стал активировать все свои сенсоры для знакомства с этим миром. Переродившись в новую жизнь, я ждал прикосновения к своим губам, но Лайла, наверно, решил не стирать мои воспоминания – ничего не происходило. Я ждал боли, давления, громких голосов и не решался открыть глаза.

– Похоже, он приходит в себя, – услышал я тихий женский голос.

– Да, но давайте не будем спешить, возможно, ему тяжело даже вспомнить своё имя, – второй женский голос до боли был знаком. С ним бы хорошо сочетались скрипки и аритмичные звуки ударных… И тут мою голову пронзило узнавание голоса Эллы.

Я резко открыл глаза, но их пришлось тут же закрыть из-за яркого белого света. Такой переход из темноты в дневное освещение был достаточно отчаянным поступком, я застонал от рези в глазах.

– Всё хорошо, Лиам! Ты в больнице, цел и невредим, – прозвучали подбадривающие слова Эллы.

Мне было холодно, но, как ни странно, ничего не болело. Немного кружилась голова и першило в горле. Часто моргая, я постепенно привык к дневному свету и увидел стоящих надо мной людей: своего психотерапевта и незнакомую медицинскую сестру, которая записывала что-то в блокноте.

– Он достаточно быстро очнулся, сообщу доктору. Вы ему сейчас нужнее каких-то дополнительных лекарств, но особо не напрягайте его разговорами, – прошептала медсестра, многозначительно посмотрев на Эллу. Она быстро скрылась за дверью зелёно-голубой больничной палаты.

– Ничего не понимаю, – прохрипел я.

– Слава богу, ты не упал с моста, но, как я поняла, планировалось именно это. Что помнишь последним?

Я напрягал мозг, который отчаянно сопротивлялся и не хотел выдавать картинки прошедшего вечера, чтобы не переживать всё заново. Но я всё же вспомнил последние секунды:

– Как забирался на парапет моста и меня затрясло.

– Всего лишь судорога. Твоё тело тебя спасло. Оно не позволило сделать задуманное. Инстинкты могут оказаться сильнее наших планов. Я нашла тебя лежащим на мосту в припадке.

– Как ты вообще там оказалась?

Элла внимательно посмотрела на меня:

– Ты не оставил выхода. Последнее, что я от тебя услышала, было слово «Vale». Всю нашу встречу ты молча слушал, а сказанное тобой на латинском «прощай» прозвучало обречённо и устрашающе. Напомню, что я терапевт – латынь изучала. Не нужно быть психологом, чтобы понять: ты затеял неладное.

– А я думал, это слово было просто последней мыслью в моей голове.

– Да, ты выпил немалую порцию алкоголя, и твоё сознание оказалось где-то между мыслями и поступками. Между двумя реальностями. В трубке после твоих слов я услышала грохот и подумала, что ты упал без сознания и выронил смартфон. Я пулей выехала к тебе домой. Хорошо, что дорога проходит рядом с этим ужасным мостом, на котором ты лежал, корчась в судорогах. Зачем ты туда пошёл?

Было сложно проговорить несбывшееся намерение:

– Пытался всё повторить за ним…

Элла задумалась, не отрывая от меня взгляда. Несколько секунд тишины резали уши.

Она предположила:

– Тебя, наверно, перевесило назад. Снег немного смягчил приземление, плюс судороги и алкоголь не дали телу напрячься в полёте. Всё ясно. В итоге на тебе нет даже синяков. Доктор сказал, что анализы показали воспалительный процесс, который неизбежен при долгом нахождении на холоде без верхней одежды, небольшое отравление алкоголем и скачок уровня сахара.

Я молчал и не мог переварить тот факт, что не умер.

В левой части комнаты было окно, за которым всё так же шёл снег. Только в этот раз он тихо падал обречёнными хлопьями, создавая внешние шторы, прикрывающие вид на сосновый лес. Погода продолжала заботиться обо мне и открывала мир постепенно. Она занавешивала счастливых людей, наслаждающихся зимними прогулками и катаниями на лыжах. Сейчас они абсолютно не подозревали о том, что один съехавший с катушек парень лежит в больнице после попытки оборвать свою жизнь на ржавом мосту.

Выждав, Элла мягко спросила:

– Почему ты решился на такое? После нашей последней встречи что-то произошло?

Я не смог смотреть Элле в глаза и, продолжая наблюдать за падающим снегом, ответил:

– Ничего не было запланировано. Я просто не справился с пустотой, которая резко появилась после письма Герору.

– Мы ведь обсуждали с тобой возможность панических атак ещё до групповой терапии и обговаривали план действий. Я просила тебя сразу звонить мне! – упрекнула Элла.

– Просто чьё-то участие тогда было не нужно. Мне не хотелось утешения или помощи. Хотелось… – Мой голос дрогнул.

– Наказания… – закончила за меня Элла.

Из глаз хлынули слёзы. Грудь сдавило железными клещами боли, и при каждом всхлипе мою голову пронзали невидимые копья. Накопившееся чувство вины брызгало из меня, разбрасывая бриллиантовые осколки истерики. Я копил эти эмоции, как драгоценности, в бессмысленном отчаянии слишком долго. Вместе с ними планировал и умереть.

Элла наклонилась и крепко обняла меня, дав возможность вылить прорвавшийся поток рыданий.

Когда слёзы более-менее стихли, она взяла мою голову в руки, повернула к себе и, глядя в глаза, сказала:

– Послушай меня, пожалуйста, внимательно. Это было его решением! Ты понимаешь? Здесь нет твоей вины! Твой друг закрылся в своих мыслях и не смог с ними справиться. Мы ничего не можем с этим поделать. У каждого свои тайны. Их могут доверять близким, но не всем и не всегда. Что-то навсегда остаётся в запертом на семь замков шкафу. Неизвестно, что за история произошла с Герором, как он мыслил, как вёл личную жизнь. Внутри любого человека или семьи есть скелеты, которые не открываются даже лучшим друзьям.

Как специалист Элла пыталась поставить мою психику на место и избавить меня от вспыхнувшего чувства вины. Не знаю, получилось ли избавление, но моё внимание сфокусировалось на другой мысли – после похорон я ни разу не посетил Амалию, жену Герора. Церемонию погребения она перенесла очень стойко, держалась, как бесстрашная птица в ураганном небе. Она заплакала, только когда стали опускать деревянный саркофаг мужа в вырытую подземную комнату вечного сна. Я бы прыгнул туда, но стоящие рядом люди крепко держали меня. Моё тело пригвоздили руки каких-то родственников Амалии, потому что я уже успел продемонстрировать своё горе-сумасшествие.

Моему другу было важно быть причастным к религиозной конфессии. Родители воспитали его в католических канонах. Без фанатизма, но с уважением. Ещё до погребения мне сообщили, что для Герора как суицидника отказываются проводить необходимые религиозные ритуалы. Я выбежал на площадку перед церковью и начал кричать всем, кто был внутри:

– Да пусть идут на хрен все эти ваши выдуманные лицемерные законы! Кучка идиотов! Изобрели себе правила белых и пушистых верующих ублюдков, которые только и знают, что всем свой ум вставлять! Тоже мне праведники! Катитесь к чёрту со своими отпеваниями и маразматическими молитвами!

Меня быстро подхватили под локти и не выпускали до конца похорон. Я напрочь отказался уходить с кладбища и остался там до темноты.

Амалия ни на что не обращала внимания. Её даже не тронула моя выходка. Она исполняла роль того, кто должен организовывать процесс и контролировать церемонию.

Мы с Амалией очень мало пересекались: впервые – когда нас познакомил Герор, потом на свадьбе и ещё раз, когда мы большой компанией решили встретить Новый год на городской площади около ёлки. За эти редкие встречи я узнал, что она руководит благотворительным центром и пользуется репутацией женщины с твёрдым характером. Кроме того, она умудрялась переключаться на чёткие бесстрастные вычисления, когда планировала или уже делала что-то. Мастерство управления эмоциями налицо. Если бы не она, похороны превратились бы в позорный хаос, переворачивающий память о Героре потоком слёз и истерик.

Мы больше не виделись с Амалией. В своих эгоистических болезненных чувствах я совсем забыл про неё и даже ни разу не позвонил. А ведь её горе не меньше моего.