Предтечи будущих побед

– Ого! – дружно раздалось сразу со всех концов круглого стола.

– По сведениям из того же источника, – тихим и умильным голоском продолжил вещать Чегодайкин, – объем предполагаемого рынка вакцин может достичь величины в 150 миллиардов долларов.

– Мощность?! Какова мощность наших производителей?! – выпучил глаза министр финансов, нервно теребя свою главную бухгалтерскую принадлежность.

– Пока не слишком велика, – развел руками Чегодайкин. – Порядка 150-170 миллионов доз в год. Однако при благоприятных условиях, я имею в виду своевременную регистрацию и первоначальную финансовую помощь от государства, производители обещают к февралю-марту выйти на показатели в 600-700 миллионов доз.

– Всего-то? – скуксился Глазырев.

– Да, – хитренько улыбнулся Павел Викентьевич. – Но ведь не обязательно самим производить такое гомерическое количество вакцины. Можно просто продавать лицензию на ее производство. Дешево и сердито.

– А ведь и правда! – обрадовался Сергей Юрьевич, опять начиная бодро выстукивать новые цифири на калькуляторе.

Все опять заулыбались. И не просто от того, как благополучно завершилась беседа на невеселые темы, а от предчувствия того, вскоре будет преодолена очередная трудность и можно будет вздохнуть чуть посвободней. Афанасьев, дождавшись, когда уляжется одобрительный гул голосов, задал вполне уместный вопрос:

– Все это конечно хорошо, Павел Викентьевич, но все же, когда вы намерены подать официальную заявку на регистрацию? Поймите, я ведь не из простого любопытства интересуюсь. Каждый день промедления с вакцинацией множит число умерших наших граждан.

– Абсолютно согласен с вами, Валерий Васильевич, – закивал головой министр. – Я тоже не сторонник бюрократии и волокиты. На следующей неделе мы ждем окончательных результатов из Белоруссии по четвертой фазе испытаний, и как только их получим, так сразу и подадим заявку. Во всяком случае, ибо в результатах не сомневаюсь, заявка будет подана не позже 11 августа.

– А вот у меня, в связи с этим имеется шкурное предложение, – опять вылез неугомонный Трояновский.

– Какое? – обернулись к нему все.

– Раз, как вы говорили, три фазы испытаний прошли, а четвертая пройдет вот-вот, может быть и нам – членам правительства подать пример добровольного вакцинирования? Не знаю, как вы, а я готов хоть сейчас. Надоело, знаете ли, в наморднике шастать, как собака.

– А что? Дельное предложение по-моему, – поддержал коллегу Новиков. – У меня каждый день – встречи с иностранными делегациями и заседания. По четыре-пять раз маску меняю. Заколдобился уже.

– Я, собственно говоря, только «за», – развел руками Чегодайкин. – В нашей вакцине я уверен. Так что, милости просим. Организуем. Только время назначьте.

– Вы сами-то, Павел Викентьевич привились? – спросил всегда подозрительный ко всему Барышев. – У медиков ведь принято на самих себе испытывать новые лекарственные препараты.

– Да как-то все недосуг, – смутился министр. – Но я готов в любое время, если надо.

– Тогда давайте так, – решил подвести итог беседы Верховный, – если вам будет удобно послезавтра организовать приезд к нам сюда бригады по вакцинированию, то мы в вашем распоряжении.

– На какое количество доз вы рассчитываете? – уже деловым тоном осведомился медик.

– Я думаю, что доз 500, а лучше 1000, на всякий пожарный случай, – ответил Афанасьев. – Чтобы смогли привиться члены Высшего Военного Совета и значительная часть из персонала Центра обороны. А на следующий день, мы попросим Бориса Ивановича организовать такую же акцию у себя в Кабмине. Вы, как, Борис Иванович, не против? Вот и отлично. А там уже составим график по министерствам и ведомствам. Хватит вакцины-то?

– У нас сейчас в распоряжении что-то около двухсот тысяч доз. Пробная партия, так сказать. Но я уже взял на себя смелость отдать распоряжение об увеличении выпуска в промышленных объемах.

– И обязательно транслировать по телевидению акт вакцинации высших должностных лиц. А то вон уже шепотки по Москве поползли – на ком из простых людей, как на лабораторных крысах, будут испытывать ожидаемую вакцину? – вдруг высказалась Хазарова, строго поджимая губы.

– Можно, конечно, – нехотя согласился Афанасьев, не терпящий таких дешевых заигрываний с народом, но понимающий в данном случае такую необходимость.

– Павел Викентьевич, а можно еще один вопрос? – вновь подала голос Хазарова.

– Да, Мария Владимировна, конечно.

– А почему вы назвали свою вакцину «Спутник-V»?

– Ну…, – как-то сразу растерялся министр, – как бы это сказать… Спутник, слава, Гагарин, победа. Слово известное во всем мире. А латинское «v» – виктория, тоже сиречь победа. В общем, так как-то.

III.

– Хорошо. С этим разобрались. У нас еще остались товарищи Новиков и Глазырев. Тяните жребий, господа, гусары, – не проговорил, а проворковал диктатор.

– Давайте, я, – взял слово министр энергетики.

– Прошу, – не стал возражать Афанасьев.

– У нас тоже все плохо, – начал с какой-то обреченной удалью, пропившегося насквозь бомжа, Новиков. – Даже, я бы сказал гораздо хуже, чем у коллег, выступавших до меня.

Александр Валентинович, не в пример предыдущим ораторам был человеком хоть и интеллектуально одаренным, но косноязычным, поэтому свое выступление он заранее напечатал, а сейчас просто достал его из папки и начал зачитывать:

– В прошлом году, мы, заканчивая подготовку «Прогноза энергетики мира и России – 2019», предприняли попытку привлечь внимание наших компаний, завязанных на ТЭК, и прежних властей к начавшемуся в мире переходу – к так называемой «зеленой» энергетике. Она призвана использовать возобновляемые источники энергии (ВИЭ) и постепенно вытеснить традиционные ископаемые виды топлива, – ровным голосом произнес он вступление, и на миг, оторвавшись от бумаги, оглядел сидящих. – К нашей попытке донести эту информацию, тогда отнеслись скептически, как если бы мы сказали, что через год очень многие люди будут работать исключительно из дома. Выходить на улицу можно будет только в маске. И никто не предполагал, что цена кубометра газа, совершив крутое пике, упрется в плинтус, а баррель нефти, так и вообще в минусовые показатели. И вот кошмар наступил, вот они, наши новые реалии. Я теперь уже не исключаю, что все сюрпризы на этом не закончились и вслед за «черным лебедем» коронавируса прилетит следующий «лебедь» – энергопереход. Борьба с COVID-19 привела к повсеместным массовым локдаунам в масштабах всей планеты, а значит, и резкому снижению экономической активности, мирового спроса на энергоресурсы и соответственно, обрушению цен на них. Россия, как и страны, в которых нефтегазовый экспорт является превалирующей статьей доходов, в полной мере ощутила на себе удар от схлопывания спроса и цены на ископаемые энергоресурсы. А тут еще Саудиты со своими приспешниками, по наущению тех же Штатов затеяли мировую топливную войну, хотя сами понимают, что на этот раз живыми они из нее не выберутся. Поэтому уже сейчас мы видим, как они потихоньку начинают сдавать назад. Но сути дела это не меняет. Все равно Россия оказалась в шоковом состоянии, находясь под двойной угрозой: в краткосрочной перспективе – радикальное сокращение выручки от экспорта энергоресурсов, а в долгосрочной – ускорение энергоперехода и передел энергетических рынков. Однако перспективы у наших нефтяников отнюдь не печальны в свете последних событий. Санкционный шквал, обрушившийся на нас, неминуемо подстегнет цены на мировом рынке уже в ближайшей перспективе. Помяните мое слово, если «печатный станок санкций» будет работать в прежнем бешеном режиме, то не пройдет и двух недель, как мы станем свидетелями очень быстрого подъема цен на «черное золото», ибо экспортные ограничения в Евросоюз наших поставщиков бумерангом ударят по волатильности нефтяного рынка. И если сейчас нефть основных марок торгуется в коридоре 25-35$ за баррель, то к сентябрю, я полагаю, ситуация выправится, и мы выйдем на уровень 50-60$. Но мы не должны от этого расслабляться, потому что на этом пути нас поджидают иные опасности о которых я скажу чуть позже.

Основной удар принял на себя рынок нефти и производных от нее, в связи с тем, что транспортный сектор – один из основных потребителей, оказался почти парализованным из-за принятых повсеместно карантинных мер. Беспрецедентное падение спроса на нефть (на 30% в апреле и почти на 10% в среднем по прошедшему полугодию, по оценкам Международного энергетического агентства) при избытке ее предложения привело к колоссальному дисбалансу, с которым участникам рынка еще не приходилось сталкиваться никогда, что вылилось в рекордное падение цен. И нам еще несказанно повезло, что с января до середины апреля нефть марки Urals подешевела в 3 раза, тогда как фьючерсы на зарубежную Brent, впервые за всю историю биржевых торгов продавались по отрицательной цене.

Наша газовая отрасль пострадала чуть в меньшей степени. Тут можно говорить лишь о незначительном сокращении спроса. Однако цены на газ во всем мире уже рухнули примерно до уровня внутрироссийских. Кстати, белорусский «батька» уже выразил по этому поводу свое очередное неудовольствие, дескать скидка для Белоруссии уже не отвечает сложившимся реалиям. Что же говоря до основного для России европейского рынка, то сильное падение спроса во II–III кварталах в условиях высокого заполнения подземных хранилищ газа могут спровоцировать ценовую войну, схожую с войной на нефтяном рынке. Правда, все это было применимо до конца прошлого месяца. События на Украине, как вы все знаете, вовсе отрезало нашу страну, как от поставок нефти, так и от поставок газа.

Таким образом, речь идет о более чем двукратном падении цен и сокращении на 30–35% российского экспорта нефти, газа и угля одновременно, что эквивалентно потере 60% доходов от экспорта. Для бюджета это означает сокращение доходов примерно на 30%, как раз в тот момент, когда население и бизнес больше всего нуждаются в господдержке. Потери экспортных доходов нефтегазового сектора в 2020 году составят 7–8 триллионов рублей, а в 2021-м, если сохранится такая тенденция, то – 5,5 триллиона рублей, что примерно составляет третью часть от всего фонда национального благосостояния. Для компаний, связанных с нефтью, сокращение прибыли несколько смягчается налоговым регулированием. Я имею в виду, что еще прежним правительством было принято решение уменьшать налоговую и пошлинную нагрузку в зависимости от падения цен на нефть. И, несмотря на это смягчение, предприятиям ТЭКа волей-неволей, но все же придется переходить к жесткой экономии на обслуживание инфраструктуры, сокращению долговременных инвестиционных программ, замораживанию части проектов, в особенности капиталоемких и малоприбыльных, что, в свою очередь, неизбежно отразится на смежных отраслях. По нашим прикидкам, это может привести к дополнительному снижению ВВП страны (помимо непосредственного влияния коронавируса и ограничительных мер по борьбе с ним) еще, как минимум, на 5–13% в 2020-м году в зависимости от дальнейших событий. Помимо сырьевого экспорта COVID-19 создает также риски для электроэнергетики и теплоснабжения. Основная угроза – не падение спроса, а резкое снижение выручки из-за неплатежей. Поспешное и опрометчивое, на мой взгляд, постановление правительства о не начислении штрафов за неплатежи уже было воспринято многими потребителями как карт-бланш. И, к сожалению, этим решили воспользоваться многие нечистые на руку проходимцы и просто безответственные люди, и даже целый ряд юридических лиц. Неплатежи нарастают в течение апреля – июня впечатляющими темпами, создавая угрозу массовых банкротств по примеру 1990-х годов.

Последняя тирада министра не осталась без внимания со стороны Юрьева, и он нахмурился, принимая на свой счет упреки Новика в недальновидности, хотя это решение и было принято задолго до того, как Борис Иванович возглавил Кабинет министров. А Новиков тем временем продолжал. Как глухарь на токовище:

– Но, пожалуй, главные вызовы для России связаны не с шоками этого года и не с эмбарго Европы на поставку наших энергетиков, а с их долгосрочными последствиями. Высока вероятность, что под влиянием коронакризиса усилятся основные технологические драйверы энергоперехода – декарбонизация и децентрализация. Около 75% генерирующих мощностей в 2019 г. в мире введено именно в возобновляемой энергетике, а в I квартале 2020 г. в Европе достигнут рекорд производства. Децентрализация также получит новый импульс – мир постепенно привыкает сидеть по домам, и спрос на распределенную энергетику только вырастет. Все громче со стороны национальных правительств и международных организаций звучат призывы пойти по низкоуглеродному пути восстановления экономики. Евросоюз четко подтвердил свою приверженность зеленому курсу на полную климатическую нейтральность к 2050 г., что потребует колоссальных средств – 175–290 млрд евро инвестиций в год. Кроме государственного финансирования в 1 трлн евро на ближайшие 10 лет, в ЕС предусмотрено несколько инициатив для развития частного зеленого финансирования – такие инвестиционные проекты будут получать привилегированный доступ к деньгам. Лично я не разделяю столь алармистские опасения, но вынужден в докладе отразить точку зрения большинства моих коллег. Все дело в том, что Европа слишком резкий старт осуществила в этом направлении. И это грозит ей в недалеком будущем очень серьезными проблемами. Те, кто учился не по современным школьным программам, а по старым советским учебникам знают, что во избежание перекосов при изъятии какого-то количества вещества одного вида, его нужно заменить аналогичным количеством вещества иного вида. Так и с энергетикой. Осуществляя декарбонизацию ее тут же необходимо, во избежание дефицита заменить чем-то другим. А чем, если нефть, газ и атомную энергетику признали «разрушителями экологической среды»? Конечно, перспективы углеводородных рынков будут зависеть от множества факторов: продолжительности пандемии и карантинных ограничений, скорости экономического восстановления, госрегулирования, а в нашем случае еще и от политической обстановки, диктующей свои правила, вопреки расхожему мнению о независимости экономических отношений от политических веяний, а главное, от того, как изменится поведение потребителей. Возьмем, к примеру, сейчас навязчиво пропагандируемое на всех уровнях социальное дистанцирование, которое подталкивает к использованию частного автотранспорта взамен общественного. Однако повсеместный и массовый переход на удаленную работу, сокращение командировок и международного туризма, наоборот, приводят к снижению расхода топлива. Уже во всеуслышание тут и там раздаются опасения от представителей промышленности и транспортной индустрии и сферы услуг о том, что спрос на нефть может и не вернуться на уровень докризисного 2019 года. А если и вернется, то ненадолго. Поэтому мы сейчас находимся на развилке истории. Восстановление энергетических рынков может пойти либо по традиционной траектории, либо по пути ускорения энергоперехода. Я все надеюсь на осуществление первого сценария, при котором спрос на углеводороды, подстегиваемый низкими ценами на нефть, начнет быстро восстанавливаться, а рынки, неизбежно почувствовавшие глубокий провал в инвестициях отыграют назад, что неизбежно должно привести к новому скачку цен, но уже по восходящей линии. Хотя и тут тоже имеются свои обоснованные опасения. Крутой скачок цен на углеводородные энергетики опять может подстегнуть к поиску и внедрению новых проектов по замещению традиционных видов топлива альтернативными источниками энергии и росту энергоэффективности. Вот вам и сказка про «белого бычка». Еще раз подчеркну, что я являюсь убежденным скептиком в вопросах энергоперехода, ибо слишком много объективных факторов играют не в его пользу. Он, конечно, обязательно произойдет вследствие истощения запасов углеводородного сырья, рентабельных к извлечению. Но это, слава Богу, по крайней мере, для нас, вопрос не сегодняшнего и даже не завтрашнего дня. А пока альтернативные источники энергии по надежности не выдерживают конкуренции с углеводородными ископаемыми. Для ветряков нужен постоянный и стабильный ветер, но он сегодня есть, а завтра – полный штиль. Для генерации солнечной энергии тоже необходимо светило в виде нашего желтого карлика. А оно мало того, что светит только половину суток, да к тому же еще на небе периодически появляются тучи, что, как сами понимаете, вносит сумятицу в энергопоставки. А строить свое «светлое будущее», простите за каламбур, исходя из шатких прогнозов погоды, это уже какое-то средневековье, прости Господи! Да и с точки зрения экологии, там не все благополучно. Мало того, что изготовление теплопоглощающего покрытия солнечных батарей требует применения технологий далеких от требований экологической безопасности, так еще и их утилизация связана с рисками загрязнения окружающей среды. А с учетом того, что фотоэлементы этих батарей недолговечны и требуют периодической замены, то тут даже и не знаешь что хуже – болезнь или лекарство. Что же касается ветряков, в последнее время обильно усеявших пространство Западной Европы, то орнитологи уже сейчас бьют во все колокола: птицы, напуганные крутящимися лопастями и шумом от их вращения, перестают гнездиться в традиционных местах, предпочитая эмиграцию в более спокойные районы континента. И все это приводит к перекосу природной кормовой цепочки. Нет птиц – есть гусеницы и прочие вредители, есть вредители – значит, их надо уничтожать химическими реагентами, применение которых дурно сказывается, как на флоре, так и на фауне. Да и производство реагентов не способствует оздоровлению экологии. Ох и ах, в одном стакане.

И все же энергопереход произойдет, так или иначе, хоть и не одномоментно. И нам надо заранее к этому быть готовыми. При этом кризис дал производителям углеводородов уникальную возможность проверить в ускоренном режиме, как может выглядеть пик спроса и его падение на углеводороды. И для всех это оказалось жестким испытанием. К большому сожалению, среди целей и приоритетов деятельности нашего правительства до 2025 года борьба с изменением климата пока не упоминается, будто бы этой проблемы вовсе не существует. Национальный проект «Экология» тему изменения климата и выбросов парниковых газов не затрагивает вовсе. Это не вина моего министерства, а вина, прежде всего, Минэкономразвития и Минприроды. Понятие «энергетический переход» и связанные с ним изменения конъюнктуры внешних рынков вовсе не используются в новой Энергетической стратегии до 2035 г., предполагающей ударное наращивание экспорта угля, нефти и газа. Совершенно очевидно, что прямо сейчас для России основными принципами смягчения кризиса должно стать максимальное сохранение рабочих мест в ТЭКе и смежных отраслях при минимальном снижении фонда оплаты труда, предотвращение кризиса неплатежей, сохранение ликвидности, капитальных вложений и заказов компаний ТЭКа. Это требует адресной господдержки, и, судя по уже готовящимся мерам, такая поддержка будет оказана. Так, предотвращение неплатежей – отличный момент для перехода от многочисленных надбавок в ценах на электроэнергию к адресным субсидиям из бюджета, что позволило бы дать, наконец, рыночные сигналы и инвесторам, и потребителям, стимулировав инвестиции в энергоэффективность. Все последние годы мы наблюдали, как стремительно росла финансовая нагрузка на коммерческих и промышленных потребителей. Ведь только перекрестное субсидирование, по предварительным подсчетам, оценивается в 300–3500 миллиардов рублей в год. К этому еще нужно добавить программы по модернизации ТЭС и поддержки возобновляемых источников энергии, сооружение мусороперерабатывающих и мусоросжигающих заводов. Если государство рискнет и решит взять на себя, хотя бы часть затрат по компенсации перекрестного субсидирования населения, то это, во-первых, поможет бизнесу, во-вторых, не нанесет никакого ущерба надежности энергосистемы, и не затронет генерирующие сетевые компании. Неизбежное замедление экономического роста неминуемо приведет к снижению и прогнозов потребления электроэнергии, что не только обострит вопрос избыточных генерирующих и сетевых мощностей, но и даст время пройти безболезненно этап по сооружению новой генерации либо модернизации существующей. Поскольку эффект от сокращения финансовой нагрузки важно получить в ближайшее время, то основной негативный эффект может быть не для энергосистемы в целом, а для конкретных энергокомпаний, которые уже запустили соответствующие проекты. Им государство могло бы компенсировать затраты из бюджета, если эти проекты действительно стратегически важны и будут востребованы в ближайшие годы. Еще одна важная мера – компенсация за счет бюджета стоимости электроэнергии в регионах с особым тарифным регулированием (Бурятия, Тува, Дагестан и прочие), а также на Дальнем Востоке: это более справедливый подход, чем финансирование этой разницы за счет всех потребителей. А самое главное на этом пути является продвижение энергоэффективности. Наша страна, чего греха таить, в этом плане, катастрофически отстает от всего мира. У нас крайне неэффективно используется энергия, прежде всего в теплоснабжении. Простите, что приходится опускаться до таких бытовых мелочей, но прошедшей теплой зимой многие из нас не закрывали не только форточки, но уже даже и окна, что невозможно себе представить в Европе. Этой проблеме уже несколько десятилетий. О неотлагательном перезапуске государственной программы энергоэффективности много говорят, но мало что делают. Сейчас, возможно, идеальный момент для давно назревших мер – бюджетных субсидий на длинные кредиты для энергоэффективных проектов, адресной помощи нуждающимся потребителям, стимулирования бизнеса и госсектора к поиску таких проектов, внедрению энергоменеджмента. Прорыв в этой сфере не только способен резко повысить нашу глобальную конкурентоспособность и снизить углеродный след, но и создать большое число новых, локализованных производств и рабочих мест. Ставка на стимулирование высокотехнологичных сфер – программа тотального повышения энергоэффективности, локализация сервисов и производства оборудования, стимулирование ВИЭ, создание государственного фонда целевых инвестиций в технологии с низким уровнем выбросов парниковых газов (например, водород и т. п.) – все это дает возможность выйти из кризиса с более современной структурой экономики. Это новые высококвалифицированные рабочие места, развитие производств с высокой добавленной стоимостью, опережающее, а не догоняющее развитие. И это вовсе не означает непременного отказа от углеводородов. При определенной трансформации нефть и газ могут оставаться драйверами развития экономики страны и вполне сочетаться с зеленой повесткой. Но это требует новых решений (технологии улавливания, хранения и использования углерода, контроль эмиссии метана, водород, использование всего спектра офсетных механизмов), а главное – стратегического выбора. Вот, собственно и все, что я хотел сказать.

После произнесения последних слов, вопреки ожиданиям министра, в комнате воцарилась убийственная тишина, и лишь напольные часы с маятником, сделанные в псевдо старинном стиле нарушали гробовое молчание. Александр Валентинович ждал чего угодно после своего доклада: вопросов, отрицания, гнева, наконец. Но он и представить себе не мог этой ватной тишины. В состоянии крайнего недоумения он стал вертеть головой, чтобы убедиться в реальности происходящего, но повсюду натыкался лишь на остекленевшие взоры сидящих. Первым, как и положено, по должности, очнулся диктатор:

– Гмм…, – многозначительно хмыкнул он, одновременно делая попытку ослабить тугой узел галстука (хотя тот был на резинке), – умственно… Вы не находите, товарищи?

– Витиевато, – в тон ему лапидарно поддержал Рудов.

– Может быть, кто-то хочет задать вопросы оратору? – спросил Верховный.

– Лично я из сказанного понял только то, что «переход» – плохо, но он все равно будет, а у нас его нет, поэтому все хорошо. Однако все мы умрем, так или иначе, – выпалил слегка прибалдевший главфермер.

Рядом сидевший с ним, то ли взрыднул, то ли срыгнул Чегодайкин, тут же спохватившийся и моментально прикрывший рот.

– Что с вами, Павел Викентьевич? – участливо поинтересовался Костюченков, который тоже находился не в лучшем состоянии.

– Птичку жалко, – выдавил с трудом из себя врач, продолжая прикрывать рот.

– Какую?

– Которую ветряки перепугали, – пояснил он недотепистому военному разведчику.