Этот длинный, длинный день

– Вот как?! Интересно-интересно! И что, были причины? – уже на полном серьезе поинтересовался Рудов. Высший генералитет еще плотнее сбился вокруг них, боясь прозевать хоть одно слово, сказанное здесь.

– Да, – коротко подтвердил сказанное адмирал-шпион, ничуть не смущаясь повышенного внимания к своей никем и ничем не афишируемой особе. Их более разговорчивый коллега – Тучков, решил внести ясность, поэтому хоть и довольно кратко, но емко описал перипетии сегодняшнего утра.

– Мы с Игорем Олеговичем и Дмитрием Аркадьевичем, – тут он кивнул поочередно на Барышева и Костюченкова, – уже давненько присматривались к своим шефам – Пасечнику и Покрышеву. Ну и накопилось со временем, конечно. А уж после приснопамятного вояжа этого развеселого квартета, в лице их и еще секретаря Совета безопасности Ватрушина и вашего начальника Главного управления Генштаба, ныне покойного, генерал-полковника Коробова,[69 - И. Коробов – генерал-полковник, действительно участвовал в секретном визите 26–27 января 2018 в штаб-квартиру ЦРУ, несмотря на то, что состоял в «санкционных» списках Госдепартамента США.] в Штаты в конце января 2018, где они сдали тогдашнему директору ЦРУ Майку Помпео все сведения о нашей резидентуре на Ближнем Востоке, за обещание спасения от санкций, счетов и предприятий своих женушек, зарегистрированных на Сейшелах и Кайманах[70 - Одни из крупнейших оффшорных зон, расположенные на Сейшельских и Каймановых островах, находящихся в юрисдикции Великобритании.] и подавно наш интерес к ним возрос многократно.

– Кстати, загадочная смерть Коробова это ваших рук дело? – вскользь поинтересовался Рудов.

Оба штатских, как по команде, дружно пожали плечами, но не стали отвечать. Костюченков, к которому и относился вопрос, промолчал, отводя глаза.

– Ладно, – отмахнулся Рудов, не желая ставить в неловкое положение возможных соратников. – А дальше?

– А дальше, – подхватил его Тучков, – когда это произошло, мы быстренько связались и согласились, что второго шанса раздавить этих гнид у нас может не случиться. Группы захвата у нас всегда на «подогреве».[71 - Сленговое выражение, обозначающее готовность «номер один».] Остальное – дело техники. Через десять минут их уже спеленали прямо в своих кабинетах. Ватрушина перехватили, когда он уже садился в машину, чтобы ехать в Кубинку-2.[72 - Кубинка-2 или «объект 800» секретный аэродром, расположенный на северо-западе от Москвы.] Жаль, что не смогли захватить домочадцев Покрышева. Слиняли в Венгрию еще на прошлой неделе. Он им оформил венгерское гражданство, в нарушение всех законов и инструкций, так что, теперь их «ищи-свищи». Ну а мы вот сюда, сразу и прямиком. По дороге пробовали связаться с директором ФСО и его заместителем, но их рабочие телефоны и личные коммуникаторы не отвечают. Мы проявили инициативу и послали оперативные группы по известным адресам. Группы пока на связь не выходили.

Афанасьев больше на автомате, чем осознанно покивал головой. При этом его и без того «топорное» лицо с никак не подходящей к нему курносостью переполняла злость, впрочем, пока еще в рамках армейского этикета.

– Где задержанные? – угрюмо спросил он, сжимая кулаки до побелевших костяшек.

– На одной из явочных дач под надежной охраной. Специалисты сейчас проводят с ними «экспресс-допрос».[73 - Метод ведения допроса в нарушение всех конвенциональных принципов,]

– Смотрите, не переусердствуйте там, – подначил Рудов Тучкова, зябко передергивая при этом плечами.

Но взгляды почти всех присутствующих скрестились на Афанасьеве. Все ждали от него веского слова. А на него было страшно смотреть в эти минуты. Покрывшееся испариной возле лба и висков лицо начальника Генштаба было похоже на восковую маску, наспех и грубо слепленную с оригинала. Но он молчал, а всем окружавшим сейчас несчастного начальника Генштаба, по зарез нужны были, хоть какие-то руководящие указания, чтобы сбросить с себя растерянность и почувствовать свою необходимость. Все это прекрасно понимали. Понимал это и Валерий Васильевич Афанасьев, по прозвищу «комод».

Напряженную паузу нарушил капитан с красной повязкой дежурного начальника караула.

– Товарищ генерал-майор, – обратился он, козыряя, к руководителю дежурной смены, – разрешите обратиться к товарищу Начальнику Генерального штаба?!

– Разрешаю, – незамедлительно ответил тот, подспудно чувствуя, что сейчас должно что-то произойти (хотя, если вдуматься, то происшествий сегодня и так хватало).

– Товарищ генерал армии, – обратился он уже к Афанасьеву, – разрешите обратиться?!

Начальник Генштаба только коротко кивнул, не тратя даром слов. Он вообще был из породы молчунов.

– Там на КПП[74 - Контрольно-пропускной пункт.] какой-то старик. Из гражданских. Требует немедленно провести его к вам. В подтверждение своего требования передал вам, вот это, – с этими словами начкар сунул руку в нагрудный карман и достал оттуда золотой перстень, в виде печатки, на поверхности которой было рельефное изображение трех пятиконечных звезд, сцепившихся краями своих лучей, образуя, тем самым, некое подобие треугольника. Афанасьев взял в руки кольцо и поднес к глазам. Сомнений не было, он сразу узнал этот рисунок и невольно вздрогнул. Вот уже сорок три года в левой подмышечной области он носит этот выжженный каленым железом знак. Знак причастности к тайному сообществу. С внутренней стороны перстня по его окружности шла надпись славянской вязью: «Жизнь – Родине, честь – никому».

– Веди, сюда, – осипшим голосом приказал он капитану. В горле как-то разом все пересохло. Он сделал судорожное глотательное движение, но во рту бушевала Сахара. Кто-то из генералов, видя мучительные затруднения начальства, протянул стакан воды. Валерий Васильевич только благодарно кивнул, даже не рассмотрев, как следует, доброхота. Предчувствуя нечто эпическое, присутствующие генералы и адмиралы замерли «соляными столбами» подобно персонажам «Ревизора» в последней сцене.

II

Минуты ожидания тянулись невыносимо долго. Всем почему-то казалось, что появление неизвестного и таинственного старика, передавшего какой-то предмет Начальнику Генштаба (далеко не все смогли разглядеть и понять, что он принял от начкара[75 - Начальник караула (сокращ.)]) способно, если и не все расставить на свои места, в этой непонятной и трагической ситуации, в которую попала Россия в очередной раз, то уж во всяком случае, во многом прояснить обстановку. Вдруг в задних рядах возникло какое-то едва уловимое движение, а буквально через пару-тройку мгновений плотные ряды присутствующих генералов начали расступаться, как льдины перед движущимся айсбергом. Но никакого айсберга не было. Просто вошел среднего роста сухощавый хиповатого вида старичок с седыми волосами аккуратно собранными на затылке в куцый хвостик-косичку, перехваченный канцелярской резинкой и такой же небольшой седой подстриженной бородкой. Одет он был тоже по-простому: светлые полотняные брючки и в тон им рубашка с короткими, по случаю теплой погоды, рукавами. Чем-то он даже на первый взгляд напоминал уже порядком подзабытого актера – Вацлава Дворжецкого. В общем, как ни крути – ничем не примечательный старикан. Тысячи таких, как он сидят у своих подъездов на лавочках, яростно обсуждая внешнюю политику страны, играют в шахматы с такими же, как они сами отголосками прошлого или, как сторонники ЗОЖа[76 - Здоровый образ жизни.] бегают по утрам в скверах и парках, демонстрируя победу старческого маразма над инфарктом. И все-таки было в нем что-то этакое, что в корне отличало его от всех других. Чувствовалась в нем какая-то необъяснимая мощь, заставляющая расступаться в стороны сильных мира сего. По уверенной и совсем не старческой походке, по отточенным и повелительным движениям руки, требовательно протянутой к Афанасьеву, чтобы тот вернул опознавательный знак, было видно, что этот человек привык отдавать приказы еще и не таким «шишкам», как Начальник Генштаба и не терпел отказов ни с чьей стороны. Но самым удивительным в этом старике были его глаза. Голубые, чистые, без какой бы то ни было мути в глазных яблоках, свойственной всем представителям преклонного поколения, они поражали своей молодостью и пронзительностью. Такие глаза могли принадлежать только молодому и полному жизненных сил человеку. Или же вовсе не человеку, что уже было бы на грани мистики и откровенного фэнтези.

Разумеется, Афанасьев тотчас же вернул артефакт его владельцу и тот небрежным жестом водрузил его на средний палец левой руки.

– Кто вы?! – хриплым голосом вопросил он у властного старика.

– Каким бы именем я не назвался и какой бы паспорт не предъявил, это вам ровным счетом ничего не скажет, – ясным и крепким голосом возвестил пришелец. – Но ты, Боримир, можешь называть меня Посланником.

Афанасьев невольно сжался в комок, услышав третий раз в жизни свое истинное имя, данное ему сорок три года назад на утесе Волги в грозовую ночь. Вместе с «истинным», как ему было сообщено, именем он получил и уже упомянутый знак, выжженный на его теле каленым железом там же. Второй раз это имя, обращенное к нему, он услышал двадцать пять лет тому назад, когда Посланник, предъявив ему точно такой же, как и сейчас, перстень, в безапелляционном порядке приказал поступать в Военную академию Генерального штаба Вооруженных Сил РФ. И хотя у него самого и не было столь грандиозных планов на свое ближайшее будущее, однако Посланник был строг и неумолим, поэтому пришлось подчиниться его воле. Тот ли это был Посланник, что явился к ним сейчас, или это был совсем иной человек, Валерий Васильевич не был уверен, ведь прошло двадцать пять лет. Время порой изменяет даже хорошо узнаваемые черты лица до абсолютной неузнаваемости. Тот, первый Посланник, был гораздо моложе, и даже, кажется, несколько шире в плечах. Их обоих роднила только повелительная манера общения и этакий холодный блеск стали в глазах.

– Ты знаешь, – нисколько не смущаясь толпы окруживших их высших армейских чинов, – что означает сей знак?

– Да. Сугубое подчинение, – тихим голосом ответил Афанасьев.

– Именно! Сугубое! – со значением повторил за ним Посланник.

– Слушаю волю, пославших тебя! – еще более тихим голосом выдавил из себя Валерий Васильевич, положенную фразу. Пришелец долгим и внимательным взглядом окинул Афанасьева, будто просканировал. Затем, медленно перевел свой взгляд на стоящего рядом Рудова, так же не торопясь ощупал взором и его, видимо что-то прикидывая в уме. Встретившись взглядом с Посланником, Рудов опустил глаза и помотал головой, как бы отнекиваясь. Тот понял как надо его жест, кивнул, своим мыслям, последний раз уверяясь в правильности выбранного решения, не чинясь, все таким же ясным и негромким, но всем хорошо слышимым голосом, возвестил:

– Верховный Совет Волхвов «Братства Перуна» призывает тебя, брат наш младший Боримир, принять на рамена[77 - Плечи (старославянск.).] свои вышнюю власть на Святой Руси сообразно чести своей и разумению, как заповедовали нам славные предки наши и как надеются потомки.

– Н-но, п-почему я?! – чуть заикаясь, спросил Афанасьев. – Неужели кроме меня нет в России достойного правителя?!

– Много званных, но мало избранных,[78 - …много званных, но мало избранных (14:24 Евангелие от Луки).] – произнес с пафосом Посланник, но затем, немного смягчая тон, все же пояснил. – Срочная ситуация требовала от нас срочных решений. Да и зачем искать где-то грибы, если можно рвать те, что растут под ногами?

– Избавьте! Не смогу! Не сумею! – уже дрожа всем телом, будто в жесточайшей лихорадке пробовал лепетать он.

– Стыдись, Боримир! – нахмурился Посланник. – Разве не ты давал в свое время воинскую присягу?! Тебе напомнить ее текст?

Афанасьев отрицательно помотал головой. А Посланник продолжал обличительные речи:

– И разве не ты давал роту[79 - Клятва (устар.)] в ту грозовую ночь на волжском утесе?! А теперь пытаешься бежать с поля боя, на котором решается вопрос о жизни и смерти Отчизны?! – уже не звучал, а гремел голос этого странного старца.

Но тут на помощь находящемуся чуть ли не в полуобморочном состоянии Афанасьеву пришел Рудов, гораздо быстрее, чем Афанасьев, сориентировавшийся в происходящем:

– Товарищ генерал армии, – официально обратился он к Начальнику Генштаба, – мы, все здесь присутствующие готовы разделить с вами бремя власти и всю полноту ответственности за принятые решения.

При этом он вопросительно поглядел на Посланника и, дождавшись от него согласного кивка, еще более уверенным тоном закончил:

– Валерий Васильевич, промедление, как говорится, смерти подобно. С каждой минутой возрастает угроза наступления хаоса. Такую страну, как наша, нельзя надолго оставлять без присмотра. Иначе нашей нерешительностью захотят воспользоваться силы извне, и тогда двадцать второе июня для нас покажется детским утренником, учитывая современные технологии ведения войны.

– Но вы отдаете себе отчет в том, что громоздкий корабль российской государственности придется переформатировать на полном ходу?! – попробовал было уже в последний раз сопротивляться Афанасьев. – А это, как вы сами понимаете, не удастся произвести без пролития какого-то количества крови.

– Кровь – не грязь! – возразил Посланник, слышавший их препирательства. – К тому же небольшое кровопускание зачастую спасает от инсульта.

– Где это вы видели, чтобы на Святой Руси обходились малой кровью? – криво усмехнулся Валерий Васильевич. Посланник не стал вступать с ним в пререкания по этому поводу. Он продолжал гнуть свою линию:

– Да. Ты, Боримир, мало подходишь на этот пост. И будь у нас время для более тщательного выбора, мы не решились бы доверить тебе это неимоверно трудное дело. Но у нас нет времени на выбор. От срочности принятия решения зависит слишком много. Паки скажу – времени нет. Опять над Русью собираются темные силы, чтобы уничтожить её. Плохи вы или хороши, наши потомки, но вы – последний рубеж на пути Вселенского Зла, что грозит затопить Мир кровью и отдать его во власть Тьмы. Если вы не устоите здесь и сейчас, то не устоим и мы там – в вашем прошлом. И тогда будут напрасными принесенные жертвы на Чудском озере и Куликовом поле, под стенами Москвы 1612-го и под Полтавой, на Бородино и под Сталинградом. Свеча пассионарности русского этноса вот-вот погаснет под злыми ветрами дующими извне и изнутри. Вы, своими телами должны прикрыть его робкий огонек, спасти от окончательного затухания и попытаться превратить его в пламя надежды. Мы с вами – одно целое, как прошлое и будущее. Если сможете удержать натиск тьмы и отбросить его, то и у нас появятся силы помочь вам. Павшие за Отчизну предки, почувствовав свою необходимость, вольют в ваши жилы и мышцы свою нерастраченную силу. Что для этого нужно?! Выйдите к народу, обратитесь к нему лицом, совершите первые поступки, чтобы он вновь поверил вам, может в остатний раз. Мы, конечно, несколько разочарованы тем, что в один момент ты свернул с праведного и бескорыстного пути служения Родине, но пока ты еще не до конца погряз с головой в нечистоплотных играх, у тебя есть шанс вернуться на Светлую сторону. А твои товарищи по службе, кстати, многие из них, как и ты, носящие «знак братства», думаю, не откажут тебе в своей помощи, – подытожил Посланник и вопросительно оглядел собравшихся. Толпа старших офицеров, обступившая пятачок, центром которого был седовласый старец, боявшаяся до этого момента даже лишний раз вздохнуть, чтобы не упустить чего-то важного, вдруг загомонила подобно стаду гусей, погоняемой хворостиной на водопой. Да они и были похожи сейчас на гусей, вытянувших шеи и мотающих головами в удивлении и растерянности. Но нет. В голосах этих «гусеподобных» не слышалось невнятного гоготания. Напротив, они все, как-то разом, почувствовали единение между собой и начали осознавать, что являются непосредственными творцами истории, и что именно от них в сей момент зависит – удержится Россия над пропастью или взмоет ввысь, распахнув могучие, сложенные доселе крылья. Расценив ропот военных как явное одобрение своим словам, Посланник подытожил:

– Да. Ну, хоть с этим я не ошибся. Ты и твои соратники, пожалуй, сможете удержать Россию «на ровном киле» и не опрокинуть ее днищем кверху. Однако должен вас предостеречь. Вы сможете уберечь страну только в том случае, если сами внутри себя не перегрызетесь. Всегда помните об этом.

– А разве вы, верховные волхвы «братства» не окажете нам помощь? – решился спросить Николай Тучков. Посланник повернул голову в сторону вопрошающего и улыбнулся, как-то светло и по-доброму, даже с некоторой грустинкой:

– Нет, Жароок!

Первый заместитель директора ФСБ ничем не выдал своего замешательства при произнесении его подлинного имени, но зрачки его глаз расширились, выдавая, тем самым, крайнюю степень изумления от осведомленности Посланника. – Это ваш мир и ваше время. А мы всего лишь тени минувшего, стоящие на страже родовой памяти. Мы, стоящие у Развилки Времен, приходим к вам только тогда, когда видим, что все остальные пути, за исключением единственного, ведут к неминуемой гибели. Мы – маяки указующие вашему кораблю на рифы и мели. И мы всегда приходим к вам на помощь, когда Руси грозит погибель. Но мы не всесильны. Повторяю, мы можем лишь поддержать вас в борьбе, но только в том случае, если вы сами хотите бороться.

– Что-то я не слыхал о толпах волхвов в окопах Сталинграда или кабинете Сталина, предупреждавших его о «Барбароссе»,[80 - Кодовое название операции нападения на СССР нацистской Германии.] – пробубнил под нос неугомонный Тучков больше самому себе, чем окружающим, что, впрочем, не укрылось от ушей Посланника.

– У нас другие фронты, – мягко возразил ему старик. – Ведь не по своей же воле Гитлер не сумел воспользоваться Темной Силой, которой овладел, или точнее, которая сама овладела им.