На отшибе всегда полумрак
– Вы задали мне сразу три объемных, не связанных друг с другом вопроса одним махом, – констатировала задумчиво Иллая.
– Да? – Ален широко улыбнулся. – Вы предпочитаете все раскладывать по полочкам?
Она пожала плечами и продолжила:
– На первый вопрос я не дам ответа, не имею права, поскольку это может рассказать только сама Милли.
– С Милли беседует моя коллега, но я бы очень хотел выслушать ваше мнение. Не для протокола, – зачем-то добавил он, а в его голосе промелькнула игривая нотка. Но Ален быстро спохватился, остановил себя и прервал улыбку, и нотка растаяла в воздухе, а девушка сделала вид, что не заметила ее.
– Насколько я знаю из официальных данных, мать Милли употребляла алкоголь и наркотики.
– Официальные данные я тоже знаю, – Ален хмыкнул и с прищуром посмотрел на Иллаю, она в ответ выдохнула и кивнула.
– Хорошо. Мое мнение, что у Милли было достаточно причин, чтобы сбежать от такой матери.
– Какой такой?
– Не исполнявшей свой родительский долг. – Ее мягкий голос стал жестче, словно в нем натянулась невидимая металлическая пружина. – Она не следила за здоровьем Милли, не водила ее в школу, не заботилась о ней, а иногда даже забывала кормить, или вернее забывала, что у нее вообще есть дочь. Так что, как видите, причин для побега было достаточно, – Иллая посмотрела в сторону, на бегающих по полю девочек. – Что стало спусковым крючком, лучше вам спросить у Милли, но не думаю, что она когда-нибудь и кому-то об этом расскажет. Может, девочка больше не могла терпеть такое отношение. А может, случилось что-то еще. Но она сделала свой выбор, и я ее в этом поддерживаю. В приюте ей намного лучше, ее кормят, одевают, учат, учитывают ее интересы, о ней заботятся, – закончила Иллая решительно и взглянула на Алена.
– Понятно. А другие мои вопросы?
– Может ли Милли подсказать вам, кто желал ее матери смерти, я не знаю. Она здесь уже около шести месяцев, и за это время мать ни разу не приезжала к ней, не писала и не звонила. Я полагаю, она была рада, что избавилась от дочери. Поэтому – еще раз повторю, это только мое мнение – Милли вряд ли сможет вам помочь. Но ваша коллега сейчас разговаривает с ней, и вы сможете уточнить ответ на этот вопрос у нее.
Девушка остановилась у поля, где девочки играли в мяч.
– Спасибо вам, Иллая, – зачем-то сказал детектив.
– Не за что, всегда готова помочь. Как детям, так и доблестным детективам, – снова мягко сказала она и с улыбкой, чуть внимательнее посмотрела на Алена.
Они развернулись и направились обратно к зданию приюта.
– А вы давно занимаетесь с детьми? – спросил Расмус, чтобы не прерывать беседу, которая по какой-то странной причине, доставляла ему удовольствие.
– Вы хотите убедиться в моей компетенции? – с вызовом спросила Иллая.
– Нет, что вы! Я бы не посмел. Просто хотел продолжить разговор, – признался он смущенно.
– Вот оно что. Скажу откровенно, у меня сегодня еще очень много дел, и мне пора возвращаться к девочкам. Но иногда, – она загадочно улыбнулась, – вечерами, я бываю свободна для простой беседы за чашечкой кофе, но не в качестве допрашиваемой, конечно.
Он не ожидал такого ответа и застыл, утопая в янтаре ее глаз. На верхней ступени лестницы появилась Агнес и позвала его. Мгновение очарования прервалось, и девушка, шагнув на первую ступень, мягко добавила:
– Вам тоже пора, детектив, до встречи.
Она, легко постукивая каблучками, взбежала по лестнице и исчезла за дверью. Расмус смотрел ей вслед, не произнося ни слова, словно надеясь продлить встречу.
– Ален, ты чего замер? – еще раз окликнула его Агнес.
– Иду я, – уже обычным для себя сухим тоном проворчал он.
Было обеденное время, и напарники в полном молчании заехали в закусочную, купили по комплексному обеду и сели за стол.
– Ну что узнала? – спросил, наконец, Расмус, забрасывая в рот куски тушеной говядины. Агнес неторопливо поедала рис с курицей и ухмылялась.
– Агнес, – нетерпеливо окликнул ее детектив.
– Как тебе мисс специалист? Очаровательна? Ты хоть слюни подбирал? – веселилась напарница.
– Прекрати, иначе я за себя не ручаюсь, – выдавил Расмус, пытаясь скрыть улыбку. – Мы беседовали о деле. Да, она приятная девушка, умная, любящая свою работу и детей.
– Вот, вот.
– О деле, Агнес, – пробурчал он, опустив взгляд и безуспешно пытаясь остановить уголки губ, ползущие вверх, и выступающий на лице румянец.
«Где женщин учат вычислять чувства мужчин по одному взгляду? Наверное, пока мы в школе мастерим яхты на управлении или ходим в бассейн, они проходят специальные курсы по управлению мужским сознанием. И взрослые особи передают молодым секреты бытия. А все Ева, наверняка началось все с нее, – подумал Ален, внимательно глядя на Агнес. – Вот они, эти хитрые коварные женщины».
– О деле, – сказала напарница как ни в чем не бывало, отодвигая тарелку с недоеденным рисом. – Девочка замкнутая, за всю беседу толком не произнесла ни слова. Иногда кивала или качала головой. В общем, ничего нового. Она ничего не знает или не хочет рассказывать. Про жизнь с матерью совсем отказалась говорить, просто смотрела в окно или на свои руки. А эта психолог, миссис Пимс – нет, чтобы помочь! «Все хорошо, если не можешь, не говори. Мы с тобой», – передразнила женщину Агнес. – Мне лично показалось, что Милли очень боялась матери и как-то даже облегченно вздохнула, когда я спросила, знает ли она, что ее мама умерла. Но это только мое ощущение. Да и кто ее осудит? Куда смотрит наша опека, Ален?
– Никуда, вот и ответ, – гневно буркнул Расмус, делая пометки в планшете. – Надо бы навестить представителей опеки, – дожевав мясо, кинул он.
Прихватив контейнер с лимонными кексами и большой бумажный стакан черного ирландского кофе, детектив вышел из-за стола.
Сидя в кабинете у начальницы отдела опеки по Промышленному району, детективы рассматривали длинные шкафы, забитые папками, и стол, заваленный бумагами.
– Интересно, куда они поставят предложенные нам чашки с кофе? – спросила Агнес напарника, криво ухмыльнувшись.
Он только покачал головой. Его настроение оставляло желать лучшего, а о накатывающем гневе можно было догадаться по побелевшим костяшкам сжатых в кулак пальцев.
– Добрый день, детективы, – важно произнесла вальяжно прошествовавшая к своему месту начальница отдела. – Чем могу быть полезна?
– Добрый день, мы бы хотели узнать подробности дела Милли Смит, которая сейчас содержится в приюте святой Марии, – спокойно произнесла Агнес.
– Для получения материалов ее дела вам понадобится официальный запрос, таковы правила, – холодно ответила дама, разводя в стороны мясистые ладони.
Ее пальцы были унизаны золотыми кольцами с крупными камнями разных цветов. Взгляд Алена машинально упал на полную шею, обвитую толстой золотой цепочкой необычного плетения. Дорогие украшения, пухлые румяные щеки, поджатые губы, надменный взгляд и приторный голос только сильнее распалили детектива.
– Да, конечно, и потрудитесь сразу подготовить объяснительную, почему органы опеки бездействовали тринадцать лет, – рявкнул Расмус. – Таковы правила, – добавил он таким же надменно-холодным голосом, сдерживая клокочущую внутри злость.
– Что вы имеете в виду? – взвизгнула пораженная его обращением женщина.
– Я выразился ясно, – скрежеща зубами, процедил он. – Почему органы опеки не знали об обстановке в семье, почему неблагополучная семья не стояла у вас на учете, почему вы не знали, что девочку не кормили, не лечили, не учили? Разве это не зона ответственности органов опеки? Разве основной целью вашего отдела не является забота о детях? Тема объяснительной понятна?
Она покраснела, надулась, как рыба фугу, вскочила со своего большого кресла, резким движением откинула с лица длинную челку и пошла к шкафу. Порылась на полках и вытащила тонкую серую папку.
– С нашей стороны не было допущено никаких нарушений, – скрипучим голосом выдавила дама, пролистывая документы.
– Ага, – кинул Расмус, посмотрев на Агнес.
– Мы не можем следить за каждой неблагополучной семьей. Мы не ходим по домам и не выясняем, кто и как живет. Мы работаем с обращениями. Но на эту семью никаких жалоб или заявлений не поступало.
– До случая шестимесячной давности, – вставил детектив.
– Да, до случая шестимесячной давности. Как мы могли узнать, что происходит за закрытой дверью?!
– Не знаю, вопрос к вам.
Она фыркнула на его грубость, вернулась в кресло за столом и положила перед собой папку.
– Жду официальный запрос, детективы.
Расмус хотел еще что-то добавить, но передумал. Напарники встали и вышли из кабинета.
– Ален, почему ты не можешь вести себя по-человечески? – разозлилась Агнес. – И с чем мы остались? Придется потерять без лишнего дней семь, и все потому, что ты был возмущен!
– В этой папке нет ничего интересного или нового, я уверен. Сделай запрос, но он нам ничего не даст. Они сами ни черта не знают. Определили ее в приют и забыли. Вот и все! Жизнь и история этой девочки для них – всего лишь очередная папка в шкафу.
Глава 6
На отшибе
В ту ночь теплая вода реки смыла с сестры кровь, а мои тонкие пальцы вынули осколки стекла. Через какое-то время мы вернулись к дому. Могли переночевать на берегу или в лесу, но сестра всегда говорила, что большие ссадины или глубокие порезы надо обязательно и как можно быстрее прижигать алкоголем. По этой причине мы решили вернуться, не дожидаясь следующего дня. В доме было тихо и темно, родители уже спали, а может, были без сознания. Мы осторожно шмыгнули к себе в подвал, сестра легла на кровать, а мне предстояло пробраться в погреб. Темнота сгустилась, руки чуть дрожали, но тихие всхлипы Си подстегивали, и вскоре бутылка бурбона была у меня. Какое-то время пришлось просто сидеть рядом с сестрой, наблюдая, как кое-где из глубоких порезов на руках и ногах выступает черная кровь. Она все стонала, хныкала и звала маму. А у меня от этого слова внутри зарождался гнев, настоящий, лютый, как стоградусный мороз. Ее рука легла на мою бритую голову, слабым движением она провела по короткому ежику волос. Нужно было набраться храбрости, собрать остатки сил и сделать то, что требовалось. Одинокая слезинка скатилась по щеке, и шепот разрезал тишину:
– Надо прижечь.
Она кивнула, придвинулась к краю кровати и зажмурила глаза. Хорошо, хоть в ту ночь облака не соизволили плыть по небу, и светила полная яркая луна. В руках у меня уже была моя самая любимая и единственная чистая футболка, которую всего пару дней назад сестра отстирала от грязи. Мутноватая жидкость из бутылки вытекла на футболку, распространяя по комнате вонючий резкий запах. Си обхватила мою дрожащую руку с влажной футболкой и, начиная с ног, мы стали прижигать каждый порез. Одна ее рука сжимала мою, вторая держала подушку, которой она закрывала лицо, и при каждом прикосновении футболки к ране чуть слышно всхлипывала и вздрагивала. Через какое-то время почти все порезы были обработаны. От меня и моей дезинфицирующей футболки скрылось только лицо сестры.
– Си, дай посмотреть.
Она замотала головой и прижала меня к себе, через подушку, которую все еще крепко сжимала. Мои слезы, вызванные то ли резким запахом, заполонившим комнату, то ли ее жалобными всхлипами, то ли крепкими объятиями, капали на ее плечо. Она погладила меня по голове, потом осторожно села и взяла из моих рук футболку. Сама обильно смочила ее алкоголем, расправила и резким безысходным движением прижала к лицу. Громкий вскрик боли разорвал мое сердце, словно стая голодных волков. И мои всхлипы бессилия и горечи заполнили комнату, они были сильнее и громче ее вздохов, словно огромные волны, накрывающие нас с головой.
На следующий день отец сходил в город и вызвал скорую помощь, которая еле продралась к нашему дому по заброшенной дороге. Если бы мои усилия, слезы и мольбы не вытолкнули сестру к врачам, отец не сказал бы о ней ни слова. Его волновала только мать. Про Си он даже не вспомнил. Мать и сестру забрали в больницу, и там они оставались какое-то время. На вопросы, что произошло, отец рассказывал сказки про несчастный случай с окном. Мне пришлось слушать его вранье, лживый мусор, сыплющийся у него изо рта, и молчать. Не думаю, что ему кто-то поверил. Несколько раз приходили какие-то люди в форме и задавали ему вопросы. На это время он закрывал меня в подвале или выгонял к реке со словами, что если они заберут его, то и меня тоже, и я никогда не увижу сестру. Если бы в тот раз мать рассказала правду, рассказала врачам или полицейским всю правду ну или хотя бы часть… Если бы она не стала выгораживать этого монстра, то все могло сложиться по-другому. Но уж как вышло.
Глава 7
Вечером, когда участок почти опустел, а стрелка на часах перевалила за восемь, на планерке собрались все те же пять человек. Детектив Расмус пил остывший чай, потому что лимит кофе был исчерпан еще в обед, и делал пометки для отчета Скару. Остальные члены команды устало ожидали начала собрания. Агнес зевала, не прикрывая рот, и посматривала на телефон. Сотовый Алена завибрировал, пришло сообщение от Агнес: «Предлагаешь второй день без сна? Хочу домой в горячую ванну. И бокал красного вина». Ален хмуро мотнул головой, свернул файл отчета и вышел вперед.
– Посмотрим, что мы имеем по делу, – начал Расмус. – Мы с Агнес побывали в приюте святой Марии, поговорили с заведующей, потом заехали в отдел опеки Промышленного района. Я беседовал со специалистом по адаптации, Агнес пообщалась с девочкой, но информацию, которая могла бы нам помочь в расследовании, не получили. Агнес, расскажи чуть подробнее о беседе с ребенком.
– Да, конечно. Жизнь Милли с матерью, как мы и предполагали, была не сахар. Девочка очень замкнутая, испуганная и неконтактная. Последние полгода содержится в приюте. Жертва с ней на связь не выходила. Про то, кто желал ее матери смерти, она не произнесла ни слова. Вот так, – без энтузиазма дополнила Агнес.
– Пришел отчет патологоанатома, – продолжил Ален. – Все ознакомились? – Он оглядел присутствующих, все кивнули. – Теперь мы точно знаем, что жертва убита примерно между десятью вечера и часом ночи. Причина смерти – кровопотеря от многочисленных ножевых ранений.
– Проще говоря, истекла кровью, да? – зачем-то вставил Чак и хмыкнул, посмотрев на Алена, но, не найдя отклика на свой комментарий, опустил глаза и начал раздраженно ковырять заусенцы на пальцах.
Ален сделал небольшую паузу и продолжил:
– На жертве обнаружено тринадцать ран. Три раны в брюшной полости – колотые, остальные – резаные. Все сделаны одним и тем же предметом, что подтверждено в заключении. Раны нанесены хаотично, без прослеживаемой системы. Орудие убийства на месте не найдено.
– Я беседовала с Филом и еще одним экспертом, – вставила Агнес. – Коронер сказал, что, скорее всего, причиной смерти стали именно раны брюшной полости. Все они нанесены при жизни. По мнению эксперта, характер ран напоминает порезы от охотничьего ножа. Но определить оружие с достоверностью и включить это в официальный отчет они не могут.
– Почему? – перебил ее Расмус.
– Ты не дал мне договорить, – вяло, но все же возмутилась Агнес. – Обычно такие ножи имеют утолщенное своеобразное лезвие. За счет такого лезвия они хорошо перерезают толстые и твердые ткани. Но при этом не оставляют филигранных, по словам доктора, порезов, как на жертве. Этот же нож хоть и имел утолщенное лезвие, но резал не хуже медицинского скальпеля.
– Спасибо, – произнес Ален. – В крови жертвы обнаружен парализующий препарат.
– То есть она была обречена, да еще и без возможности сопротивления, – хмыкнул Чак с гнусной улыбкой на губах.
Расмус глубоко вдохнул и продолжил:
– Что касается ран на губах. Проколы сквозные и довольно толстые, как и нить, которая осталась в них. Эксперты предполагают, что они сделаны иглой для меховых изделий, но подождем официального отчета. На сегодня установлено, что рот жертвы был зашит еще при жизни, но распорот уже после смерти. Вопрос, который меня беспокоит, – зачем? Он обездвижил ее, она не кричит и не сопротивляется. Тогда к чему зашивать рот? Брать иглу, нить, тратить на это время, рисковать, оставлять определенный след. Что это может означать для убийцы? Он хотел, чтобы она молчала при жизни, но могла говорить после смерти? Или это какое-то послание для нас? Возможно, это ритуал, религиозный обряд. Есть у кого-то предположения?
Никто не отозвался.
– Надо отработать эту версию. Чак, это на тебе.
– Хорошо. А если он просто псих? – спросил Брэйв, пожимая плечами.
– Может, и так. Том, проверь по базам, выходил ли кто-то из специальных учреждений недавно.
– Принято, – серьезно сказал Том и сделал пометку в своем планшете.
– Так, что еще? Замки в двери не взломаны, следов сексуального насилия не выявлено. В крови еще обнаружен алкоголь в большом количестве. А это значит, что жертва, скорее всего, впустила убийцу сама.
– Она могла ничего не подозревать, выпить до прихода гостя или вместе с ним, – сказала Агнес.
– Да, помните недопитую бутылку хорошего виски в квартире Линды? Среди пустых банок из-под дешевого пива.
– Ага, – кивнула Агнес. – Он мог принести ее с собой. Жертва его впустила, они выпили. Она была расслаблена, не чувствовала страха.
– В первую очередь делаем акцент на тех, кого она знала, кому доверяла, с кем выпивала. Мне больше нечего добавить по отчету и нашему дню. Кто продолжит?
С места встал Роберт – высокий сутуловатый парень с коротко остриженными русыми волосами. Его бледное лицо было покрыто редкой щетиной, узкие губы напоминали полоску бледно-розовой ленты. Он посмотрел на коллег тусклыми серыми глазами, пролистал бумажный блокнот и начал тихим бесцветным голосом:
– Я обошел и допросил всех соседей. Ничего нового. Никто ничего не видел и не слышал. По их словам, жертва вела свободный образ жизни. В квартире с ней никто не проживал. На втором этаже в квартире четырнадцать проживает, – он заглянул в свой блокнот и перелистнул несколько страниц, – Сандра Лестон, тридцати пяти лет. Она сказала, что иногда они с жертвой общались. Сандра работает в баре «Дикий медведь» в этом же районе, недалеко от рабочего квартала. Так вот, жертва почти каждые выходные, точнее в пятницу и субботу, наведывалась в этот бар и знакомилась там с мужчинами. Как сказала Сандра, иногда она уходила с ними по желанию, иногда за деньги. Я съездил в бар после обеда, но он был закрыт, открывается только после семи вечера.
– Принято, Роберт. Но тогда моя версия, что, убийца, скорее всего, был ее знакомым, не подходит, так? Если она уходила из бара с первым встречным, значит, это было для нее нормой, она не боялась новых знакомств, выпивала с ними, ну и так далее. Но начнем все же с тех, кого она знала, – подытожил задумчиво Расмус. – Том, что по камерам?
– По камерам туго. Есть на дороге М7, но она в трех милях от дома жертвы. В районе я пока обнаружил только одну камеру у входа в магазин, который через дом на перекрестке. Это, конечно, не центр, где на каждом углу глаза, – с унынием в голосе заметил Том. – Запросил разрешение на вскрытие телефона жертвы, пока жду.
– Чак?
– Я сегодня изучал улики, – важно произнес тот, не вставая с места. – В квартире жертвы нашли старую записную книжку, куда она вносила номера телефонов. Могу предположить, что это номера клиентов или «знакомых».
– Откуда такие предположения? – поинтересовался Расмус.
– А там напротив номеров такие пометки, – на лице Чака растянулась сальная ухмылка типа: «с деньгами», «отвратительный», «женат» и всякое такое. Видели бы вы эту книжку! – Он сморщился. – Мало того, что эти стремные пометки корявым почерком, так еще она или колу на нее разлила, или виски… или и то, и другое. Страницы грязные или склеенные.
Расмус хотел уже что-то сказать, но Чак продолжил:
– А вообще записи старые, так скажем, мир новых умных технологий берет свое, так что нужно проверять телефон. Другой техники на месте преступления не обнаружили. Я обзвонил номера из записной, сколько успел. Многие телефоны отключены, а те, кому дозвонился, вообще ее не помнят. Вот и вывод – разовые знакомые, а не близкие друзья.
– Ясно. Таким образом, на сегодня у нас ни подозреваемых, ни свидетелей, ни улик, – подытожил Расмус. – Агнес, когда будет отчет по отпечаткам?
– Ох, не скоро, Ален, – удрученно протянула женщина, предчувствуя его реакцию на этот ответ. И она не ошиблась.
– И что это значит? – возмутился детектив.
– В ее квартире все было усеяно отпечатками, множеством отпечатков. Она, наверное, не убиралась там месяцами, а может, и годами, – рявкнула Агнес в ответ на грубый тон напарника. Расмус ничего не ответил, кивнул, взял планшет и направился к выходу.
– Спасибо, коллеги, за работу, все свободны на сегодня, – сказала Агнес вместо него.
Ален упал в свое скрипучее кресло и уставился в потолок. Это убийство может стать шансом, светом в конце туннеля или изничтожить в прах все его надежды и планы. У него совершенно не было времени на проволочки. Шеф следил за каждым шагом, за каждым решением. А все, словно сговорившись, вели себя, как на курорте.
«Они что, не понимают, что в этот раз надо делать огромные шаги вперед, а не семенить на месте?»
Интересно, почему это дело шеф передал ему? Хочет проверить его компетенцию, сомневается в нем? Черт, черт, черт! Дурацкое дело, и так не вовремя. Абсолютно не похожее на остальные преступления, с которыми он сталкивался столько лет подряд.
Его мысли, словно шальные искры петарды, метались в разные стороны, чувство неуверенности разрасталось внутри. Если он не справится с расследованием, то что? До пенсии будет копаться с наркоманами и бомжами? Детектив чертыхнулся и постарался сосредоточиться на деле.
В преступлении всегда есть цель, задуманная или спонтанная, мотив, пусть и самый изощренный, но тот, который прослеживается в деталях. Так писали в книгах по раскрытию убийств. У детектива после первого взгляда на место преступления должен сформироваться образ, портрет преступника и панорама, пусть и не полная, но схематическая картина убийства. Все прославленные детективы утверждали, что они интуитивно знали, кого ищут, оставалось только свести детали воедино и подтвердить выводы уликами.
Но Расмус, представляя перед собой жертву и место преступления, никак не мог увидеть преступника, не понимал, что им двигало, чем он руководствовался. Предположим, это обычный рослый пьяный мужчина. Но зачем ему зашивать жертве рот, и где он взял толстую иглу и нить? На месте преступления они не обнаружены. Тогда Ален представил уродливого психа с иглой в одной руке и ножом в другой. Но зачем он это сделал, почему выбор пал на Линду. Он ее знал? Познакомились в баре?
Детали расследования хаотично метались в голове броуновскими частицами. Преступление представлялось кубиком Рубика, который Ален никогда не умел собирать. Оно было слишком сложным, продуманным, извращенным, с множеством вращающихся разноцветных граней. И пока у детектива не было ни одного подозреваемого, ни одной стоящей улики, ни одной зацепки.
Он встал и широкими шагами начал мерить кабинет. Что-то не клеилось, что-то во всем этом было дико и противоречиво. Он упускал какие-то детали, не видел их, они, словно маленькие мячики, закатившиеся под стол, прятались от него в тени. Ален сделал еще несколько шагов по кабинету, обдумывая дальнейшие действия.
«Мне просто надо найти всех, кто желал ей смерти, и выяснить, была ли у них возможность воплотить свои желания в реальности. И тогда все сложится. Все сложится, как надо» – думал детектив, кусая обветренные губы.
Он посмотрел на темно-серый шкаф в углу, где хранились копии нераскрытых им дел. Его ладони вспотели, воздух в кабинете стал спертым, плечи напряглись. Детектив Расмус больше всего боялся нераскрытых дел, они жирным пятном ложились на белую наглаженную рубашку его послужного списка. Он ненавидел «висяки» всем своим нутром, а убийство Линды Смит так и рвалось встать в очередь в этот ящик. Такое пятно будет уже не отстирать. Ален отвел взгляд от шкафа, но чувство собственного бессилия, ощущение изъяна, своего провала как детектива, сдавливало горло. Он желал услышать голос Агнес: «Эй, напарник, не стоит расстраиваться, мы не всесильны, это просто работа». Но он его не слышал, а это дело может стоить ему всех его надежд. Оно грозило стать его личным поражением.
– Пока, Ален. – Агнес вырвала его из глубокой задумчивости.
– До завтра, напарник, – произнес он устало.
Расмус вновь опустился в свое кресло и уставился на погасший монитор. В это мгновение он внезапно поймал себя на мысли, которая поразила его самим своим существованием:
«Как было бы хорошо, если бы и меня дома кто-то ждал».
Перед глазами всплыло лицо Иллаи, ее спокойные черты, лукавый взгляд, темные завитки волос. Она даже не оставила ему свой номер телефона, а он, дурак, не спросил. А если бы и спросил, разве набрал бы его? Отважился позвонить и позвать на свидание? Эти вопросы заставили Алена еще пять минут перекладывать с места на место бумаги, бестолково заглядывать в ящики стола в поисках неизвестно чего, собирать ненужные вещи, раскиданные вокруг клавиатуры, точить карандаш, которым он никогда не пользовался.
