Нищий, вор

– …у французского адвоката, – продолжал Рудольф, – который, к счастью, хорошо говорит по-английски. Мне рекомендовал его управляющий нашего отеля. Адвокат разъяснил мне, что хотя вы все живете во Франции, тем не менее, поскольку ваш дом на воде, а не на суше – согласно французскому праву, плавающее под американским флагом судно является территорией Америки, – то лучше всего обратиться к американскому консулу в Ницце. Есть ли на этот счет возражения?

– Действуйте, как находите нужным, Рудольф, – откликнулась Кейт.

– Я тоже на все согласен, – сказал Дуайер. Голос у него был тоскливый, как у мальчишки, которого вызвали к доске решать задачу в ту минуту, когда за окном идет игра в бейсбол.

– Сегодня же постараюсь поговорить с консулом, – пообещал Рудольф. – Посмотрим, что он посоветует.

Вошел Уэсли, принес сберегательную и чековую книжки и банковские отчеты за последние три месяца.

– Можно мне взглянуть? – спросил Рудольф у Кейт.

– Вы его брат.

«Вечно люди стараются переложить всю ответственность на Руди», – подумала Гретхен. Рудольф взял у Уэсли книжки и бумаги. Проглядел баланс местного банка. На счету оставалось немногим более десяти тысяч франков. «Около двух тысяч долларов», – пересчитал Рудольф. Потом открыл сберегательную книжку.

– Одиннадцать тысяч шестьсот двадцать два доллара, – объявил он. Его удивило, что Томас сумел накопить такую сумму.

– Больше я ни о чем не знаю, – сказала Кейт. – По-моему, это все его, так сказать, состояние.

– И еще яхта, – напомнил Рудольф. – Что будем делать с ней?

На минуту в каюте воцарилось молчание.

– Что касается меня, – мягко и спокойно отозвалась Кейт, поднимаясь с места, – то я, например, знаю, что буду делать. Я ухожу с яхты. Сейчас же. – Она одернула подол старого, тесного платья, стараясь прикрыть пухлые, в ямках, загорелые колени.

– Подождите, Кейт, – запротестовал Рудольф, – мы должны что-то решить.

– Я заранее согласна со всем, что решите вы, – сказала Кейт. – Но оставаться на яхте еще одну ночь не намерена.

«Милая простая женщина, которая крепко стоит на земле обеими ногами, – думала Гретхен. – Навечно распрощалась с мужем и уходит, не желая извлекать пользу из яхты, которая служила ей кровом, кормила и поила ее, стала местом, где она обрела свое счастье».

– Куда вы уходите? – спросил Рудольф.

– Для начала в гостиницу, – ответила Кейт. – А там будет видно. Уэсли, помоги мне, пожалуйста, донести чемодан до такси.

Уэсли молча взял чемодан.

– Я позвоню вам из гостиницы, Руди, как только буду в силах разговаривать, – сказала Кейт. – Спасибо за все. Вы человек хороший. – Она поцеловала его в щеку – безмолвный жест благодарности и прощения одновременно – и вслед за Уэсли прошла мимо Гретхен и вышла из кают-компании.

Рудольф опустился на стул и устало потер глаза. Гретхен подошла к нему и ласково тронула его за плечо. Ласка, давно знала она, не исключает ни осуждения, ни даже презрения.

– Не расстраивайся так, Руди, – сказала она. – За один день чужую судьбу не решишь.

– Я говорил с Уэсли, – раздался голос Дуайера. – Кейт предупредила его, что уезжает. Он хочет остаться со мной на «Клотильде». На первое время по крайней мере. Хотя бы до тех пор, пока мы не приведем в порядок гребной вал и винт. Я за ним присмотрю, не беспокойтесь.

– Пусть остается, – согласился Рудольф. Он встал, чуть ссутулившись, словно взвалил себе на плечи тяжелую ношу. – Уже поздно. Попробую-ка я добраться до Ниццы, пока в консульстве еще работают. Тебя довезти до отеля, Гретхен?

– Нет, спасибо, – отказалась Гретхен. – Я еще немного побуду здесь, мы с Кроликом выпьем. Может, и не по стаканчику, а по два. – Не стоит в такой день оставлять Дуайера одного.

– Как угодно, – отозвался Рудольф. Он положил чековую и сберегательную книжки на стол. – Если увидишь Джин, скажи ей, что я не вернусь к ужину.

– Хорошо, – пообещала Гретхен.

«Разговаривать с Джин Джордах в такой день тоже не стоит», – подумала она.

– Посидим лучше на палубе, – предложила Гретхен Дуайеру, когда Рудольф ушел. Кают-компания, еще недавно казавшаяся уютной, вдруг обернулась зловещей бухгалтерией, где человеческие судьбы были занесены в гроссбухи, где живые люди превратились в цифры, в кредит и дебет.

Ей уже довелось пережить нечто подобное. Когда в автомобильной катастрофе погиб ее муж, завещания тоже не нашли. Вполне возможно, что Колин Берк, который за всю свою жизнь никого не ударил, жил в окружении книг, пьес и сценариев, был вежлив и тактичен в общении со сценаристами и актерами, с которыми ему приходилось работать и которых он часто ненавидел лютой ненавистью, – вполне возможно, что он имел гораздо больше общего с ее полуграмотным и не знавшим управы братом, чем на первый взгляд могло показаться. А поскольку завещания не было, то, когда начали делить оставленное Колином наследство, возникла неразбериха. Появилась бывшая жена, получавшая до той поры алименты, выяснилось, что на дом существует закладная, под гонорар взят аванс. Вмешались адвокаты, на банковский счет наложили арест. И вот тогда, как и сейчас и как всегда, все уладил Руди.

– Пойду налью, – сказал Дуайер. – Спасибо, что не ушли. Очень уж трудно оставаться одному после всего, что нам с Томом довелось пережить. А теперь нет и Кейт. Говорят, от женщины на судне одна беда. В особенности когда мужчины столько лет были друзьями и партнерами. Ан нет, только не от Кейт. – У Дуайера чуть заметно дрожали губы. – Наша Кейт – человек что надо, верно?

– Лучше не бывает, – отозвалась Гретхен. – Налейте мне чего-нибудь покрепче, Кролик.

– Виски?

– И побольше льда, пожалуйста. – Она прошла вперед, туда, где за кают-компанией и рулевой рубкой их не было видно с набережной. Ей уже порядком надоели скорбные физиономии портовых приятелей Тома, Дуайера и Кейт, которые считали своим долгом подняться к ним на борт и выразить соболезнование. Эти люди были искренне огорчены. В собственном же огорчении она, по правде говоря, сомневалась.

На носу, где медь была начищена до блеска, палуба из тикового дерева отмыта добела, а канаты сложены аккуратно, ей открылась привычная картина, заворожившая ее еще в тот первый день: гавань, лес мачт, тысячи людей – каждый неторопливо и добросовестно занимается своим делом, одним из тех, что составляют круг повседневных обязанностей человека, который не представляет себе жизни без моря. Даже теперь, после всего, что случилось, она не могла налюбоваться спокойной красотой этого зрелища.

Сзади, бесшумно ступая босыми ногами, подошел Дуайер. В руках он держал два стакана. Один стакан он протянул ей. Хмуро улыбнувшись, она подняла стакан, словно провозглашая тост. Весь день она ничего не пила и не ела, и сейчас от первого глотка у нее защипало язык.

– Я обычно пью что-нибудь полегче, – сказал Дуайер, – но, может, действительно сейчас лучше всего виски. – Он делал маленькие глотки, привыкая к новому вкусу. – Я хотел сказать вам, – продолжал он, – что ваш брат Руди – человек необыкновенный. Видать, за что ни возьмется, обязательно доведет до конца.

– Пожалуй, – согласилась Гретхен. – Подобная характеристика тоже имеет основание.

– Без него мы бы совсем увязли…

«Ни в чем бы мы не увязли, – подумала Гретхен, – если бы Руди давал жене меньше воли и сидел бы с ней в другом полушарии».

– Без него нас обвели бы вокруг пальца, – настаивал Дуайер.

– Кто?

– Законники, – неопределенно ответил Дуайер. – Судовые маклеры, адвокаты. Все, кому не лень.

«Вот человек, – думала Гретхен, – который, когда в море разыгрывается шторм, несет свои обязанности, не ведая страха даже на исходе сил; он сумел выжить в обществе жестоких и буйных людей, но при виде клочка бумаги, при упоминании о власть имущих на суше чувствует себя совершенно беспомощным, словно явился с другой планеты». Сама Гретхен всю свою сознательную жизнь провела среди людей, которые имели дело с бумагами и в конторах чувствовали себя так же уверенно и твердо, как индеец в лесу. А ее покойный брат, по-видимому, с самого рождения тоже принадлежал к инопланетянам.

– Меня беспокоит только Уэсли, – сказал Дуайер.

«Не собственная судьба, – думала она, – беспокоит этого человека, который не понимает, зачем должен существовать договор на бумаге, когда можно просто разделить все поровну, и который даже не имеет права стоять сейчас на этой отмытой добела палубе красивой яхты, где он трудился много лет».

– Пусть Уэсли вас не волнует, – сказала она. – Руди о нем позаботится.

– А может, Уэсли не захочет? – спросил Дуайер, делая очередной глоток. – Он мечтает быть таким, как его отец. Порой, когда смотришь на него, становится просто смешно – так он старается подражать походке отца, его речи, манерам. – Он отхлебнул побольше, вздохнул и продолжал: – По ночам, в море мы или в порту, они забирались в рубку и беседовали. Уэсли задавал вопросы, а Том не спеша, обстоятельно отвечал. Один раз я спросил у Тома, о чем они так подолгу беседуют. Том засмеялся: «Парень выспрашивает у меня про мою жизнь, а я рассказываю. Наверное, хочет наверстать те годы, когда некого было расспрашивать. Старается понять, что я собой представляю. Я тоже когда-то интересовался своим отцом, только вместо ответа получил пинок в зад». Из слов Тома, – сдержанно добавил Дуайер, – я понял, что между ним и вашим отцом большой любви не было, а?

– Пожалуй, – согласилась Гретхен. – Он был не очень ласковый человек, наш отец. И не умел любить. Если и была в нем любовь, то лишь к Рудольфу.

– Ох уж эти семьи! – вздохнул Дуайер.