Богач, бедняк

– Добрый вечер, дорогой, – приветствовала она Бойлена сиплым голосом.

В передней царил полумрак, и во всем доме была такая тишина, будто все полы были покрыты тяжелыми коврами, а стены обиты тканью, заглушающей звуки. В то же время будто где-то рядом неслышно и осторожно двигались люди.

– Добрый вечер, Нелли, – ответил Бойлен.

– Я тебя целую вечность не видела, – заметила женщина, вводя их в маленькую, освещенную розовым светом гостиную на первом этаже.

– Я был занят, – сказал Бойлен.

– Ясно, – понимающе кивнула Нелли, окинув Гретхен оценивающим взглядом, в котором сквозило восхищение. – Сколько тебе лет, милочка?

– Сто восемь, – ответил за нее Бойлен, и они с женщиной рассмеялись.

Гретхен молча спокойно оглядывала задрапированную комнату. На стенах висели написанные маслом картины – обнаженные женщины. Она твердо решила не показывать своих чувств, ни на что не реагировать. Ей было страшно, но она старалась подавить в себе страх, не выказывать его. Она заметила, что все абажуры на лампах были с кистями. Белое платье на женщине оканчивалось кистями, и на груди тоже висели кисточки. Тут есть какая-то связь? Гретхен заставила себя разгадывать эту загадку, чтобы не сбежать из этого тихого дома, обитатели которого прятались, неслышно передвигаясь по комнатам на верхнем этаже. Она понятия не имела, что ее ожидает и что с ней будут делать. Бойлен выглядел благодушным и чувствовал себя здесь как дома.

– Почти все готово, дорогой, – сказала женщина. – Придется подождать всего несколько минут. Может, хотите пока что-нибудь выпить?

– Детка? – повернулся Бойлен к Гретхен.

– Как скажешь, – с трудом выдавила она из себя.

– Пожалуй, по бокалу шампанского не помешает, – согласился Бойлен.

– Я велю отнести вам наверх бутылку, – сказала женщина. – Шампанское холодное – я держу его на льду. Пойдемте.

Она вывела их в переднюю, а оттуда Гретхен с Бойленом следом за ней поднялись по устланной ковром лестнице в полутемный холл на втором этаже. Платье на женщине шуршало, как фольга, – страшновато и громко. Бойлен нес на руке свое пальто. А Гретхен пальто не снимала.

Женщина открыла одну из дверей в коридоре и включила настольную лампу. Они вошли в комнату, где стояли двуспальная кровать под шелковым балдахином, большущее мягкое кресло, обитое темно-бордовым бархатом, и три маленьких золоченых стула. Большой букет тюльпанов на столе выделялся ярким желтым пятном. Окна были зашторены – глухо донесся шум проезжавшей мимо машины. Огромное зеркало на всю стену. Комната напоминала номер в старомодном, некогда роскошном, а теперь слегка обветшавшем отеле.

– Сейчас горничная принесет шампанское. – Женщина, шурша платьем, вышла, прикрыв за собой дверь без стука, но плотно.

– Славная старушка Нелли, – сказал Бойлен, бросая пальто на банкетку у двери. – Всегда готова услужить. Она этим славится. – Он не уточнил, чем именно. – А ты не хочешь снять пальто, детка?

– А требуется его снять?

Бойлен пожал плечами:

– От тебя ничего не требуется.

Гретхен не сняла пальто, хотя в комнате было тепло. Потом подошла и присела на краешек кровати. Бойлен, закинув ногу на ногу, удобно устроился в кресле и закурил. Вид у него был довольный, он глядел на нее, слегка улыбаясь.

– Это публичный дом, если ты еще не догадалась, – сообщил он невозмутимо. – Ты когда-нибудь бывала в борделе?

Она понимала, что он дразнит ее, и ничего не ответила. Боялась, что скажет не то.

– Наверное, нет, – продолжал Бойлен. – А каждой даме хоть раз надо побывать в таком заведении. Чтобы знать, к чему приводит конкуренция.

В дверь тихо постучали. Бойлен подошел и открыл дверь. В комнату вошла горничная, тщедушная женщина средних лет в коротком черном платье и белом фартуке. В руках она держала серебряный поднос с двумя бокалами. Из ведерка со льдом торчала бутылка шампанского. Горничная молча поставила поднос на стол рядом с тюльпанами. Лицо ее ничего не выражало. Ее обязанностью было все делать незаметно. Она стала открывать бутылку. Гретхен заметила, что на ногах у нее войлочные шлепанцы.

Горничная принялась сражаться с пробкой – лицо ее покраснело от усилий, прядь седеющих волос упала на глаза. Она стала похожа на пожилых, еле двигающихся женщин с варикозными ногами, которые до начала рабочего дня успевают к ранней мессе.

– Я сам открою, – сказал Бойлен и взял бутылку из ее рук.

– Извините, сэр, – проговорила горничная, не сумев выполнить свои обязанности и обратив тем самым на себя внимание.

Бойлену тоже никак не удавалось открыть бутылку. Зажав ее между ног, он пальцами стал раскачивать пробку. И тоже покраснел, как горничная, которая с виноватым видом смотрела на него. Руки у Бойлена были тонкие, привыкшие к более легкой работе.

Гретхен поднялась и взяла у него бутылку.

– Я открою, – сказала она.

– Ты часто открываешь бутылки шампанского на кирпичном заводе? – спросил Бойлен.

Гретхен сделала вид, что не слышит его. Она крепко ухватила пробку. Сильными руками быстро крутанула ее. Пробка выскочила и ударилась в потолок. Пена от шампанского залила ей руки. Она передала бутылку Бойлену. Еще одна зарубка в ее пользу.

– А рабочий класс бывает полезен, – со смехом заметил Бойлен.

Он стал разливать шампанское, горничная протянула Гретхен полотенце, чтобы вытереть руки. И тихо, неслышно, как мышка, выскользнула в своих войлочных шлепанцах из комнаты.

Передавая Гретхен бокал с шампанским, Бойлен сказал:

– Вино теперь постоянно поступает из Франции, хотя, говорят, немцы существенно в этом деле преуспели. Правда, прошлый год, насколько я понимаю, был не очень удачным с точки зрения качества вина.

Он был явно взбешен своей неудачей и тем, что Гретхен удалось открыть бутылку.

Они потягивали шампанское. На этикетке по диагонали пролегала красная полоса. Бойлен одобрительно взглянул на бутылку.

– У Нелли всегда можно получить самое лучшее, – сказал он. – Она была бы оскорблена, если б узнала, что я назвал ее заведение борделем. По-моему, она считает это своего рода салоном, где она может проявить безграничное гостеприимство многочисленным друзьям-джентльменам. Не думай, что все бордели такие, как этот, детка, а то тебя ждет разочарование. – Он все еще был зол по поводу своей неудачи с бутылкой и сейчас отыгрывался. – Нелли – одна из реликвий более изысканного времени, до того как век заурядного человека и заурядного секса поглотил нас всех. Если у тебя появится интерес к публичным домам, спроси моего совета: я дам нужные адреса. Иначе ты можешь оказаться в ужасном месте, а нам бы не хотелось этого, не так ли? Тебе нравится шампанское?

– Ничего, – ответила Гретхен. Она снова села на кровать, держась очень прямо, и застыла.

Вдруг, без всякого предупреждения, зеркальная стена засветилась – в соседней комнате зажгли люстру. Стена стала совершенно прозрачной, и Бойлен с Гретхен могли видеть, что происходит в соседней комнате. Свет там исходил от лампы под толстым шелковым абажуром, свисавшей с потолка.

Бойлен бросил взгляд на стену.

– А-а, оркестр настраивает свои инструменты, – сказал он. Вынул бутылку шампанского из ведерка и сел на кровать возле Гретхен, а бутылку поставил рядом с собой на пол.

За стеклянной стеной появилась высокая молодая женщина с длинными светлыми волосами. У нее было довольно хорошенькое личико, которое портило слегка надутое алчное выражение избалованного ребенка. Но тело ее, когда она скинула розовый воздушный пеньюар, оказалось роскошным, длинноногим. Она ни разу не взглянула в их сторону, но, без всякого сомнения, знала о существовании хитрого зеркала и знала, что за ней наблюдают. Отогнув покрывало на широкой кровати, женщина изящно легла на нее. Она лежала и ждала, готовая провести в истоме часы и дни – любуйтесь, если угодно. Все это происходило в полнейшей тишине. Из-за стены не доносилось ни звука.

– Еще шампанского, детка? – спросил Бойлен и приподнял с пола бутылку.

– Нет, спасибо, – с трудом выдавила Гретхен.

Тут дверь открылась, и в комнату за стеклом вошел молодой негр.

«Ах негодяй, больной, мстительный негодяй», – подумала Гретхен о Бойлене, но не двинулась с места.

Молодой негр сказал что-то девушке, лежавшей на кровати. Она слегка взмахнула в знак приветствия рукой и улыбнулась, как ребенок, участвующий в детском конкурсе красоты. И началась пантомима – две фигуры в той комнате казались нереальными существами другой породы. И впечатление было обманчивое – словно ничего серьезного не может там произойти.