
Дивногорье
Плыві-плыві, ружа кветка,
Да самога броду.
Плыла-плыла ружа кветка,
Ды стала круціцца.
Выйшла маці воду браці,
Пачала дзівіцца.
Ой, ты мая ружа кветка,
Чаму ж ты завяла.
Пэўна доўга ты, дзіцятка,
На вадзе ляжала.
Ўзяла маці ружу кветку,
Палажыла ў хаце.
Ды як гляне ўспамінае,
Аб сваім дзіцяці.
Як вазьму я ружу кветку,
Ды пушчу на воду.
Плыві-плыві, ружа кветка,
Да самога броду.
Сама того не замечая, девочка снова задремала, убаюканная бабушкиным негромким пением и размеренным постукиванием дождевых капель по оконному стеклу. Веки отяжелели, а тело погрузилось в уютную негу, окутанное теплом пухового одеяла. Сквозь дрёму до неё доносился шорох бабушкиного фартука, звяканье посуды и потрескивание дров в печи. Сон подхватил Аню на свои мягкие крылья, унося в мир, где не было ни дождя, ни серого неба, а только солнечные поляны и прозрачные воды Байкала…
Глава 3
На семейном совете, проведённом вечером того же дня за кухонным столом, было решено увезти бабушку обратно в её дом, чтобы последние свои дни она провела в знакомой обстановке, среди родных стен и воспоминаний. Отец задумчиво крутил в руках чашку с чаем, мама прижимала к груди бабушкин старый платок, словно ища в нём утешение, а Аня делала заметки в маленьком блокноте – что нужно подготовить, какие лекарства и средства ухода закупить. Ехать туда предстояло на рейсовом автобусе, чтобы успеть протопить дом, проветрить комнаты и сделать все необходимые приготовления. Нужно было убедиться, что в доме тепло и уютно, запастись дровами и продуктами, подготовить постель. А родители тем временем займутся оформлением всех медицинских документов, получением рецептов на обезболивающие препараты и уже с бабушкой приедут позже на машине, когда всё будет готово к её возвращению. Глядя на осунувшиеся лица родителей, Аня понимала, что это решение далось им нелегко, но оно было единственно правильным – баба Нина всегда говорила, что хочет умереть в своём доме, глядя на родной Байкал.
Уже лёжа в своей кровати, Аня смотрела на окно, за которым городские сумерки окрашивали небо в глубокие синие тона. В открытую форточку дышал летний вечер, принося с собой смесь городских запахов – нагретого за день асфальта, выхлопных газов и цветущих лип во дворе. Где-то внизу негромко переговаривались соседи, возвращавшиеся с работы, а вдалеке гудели проезжающие машины. Эти звуки и запахи, такие привычные для городской квартиры, сегодня почему-то навевали мысли о далеком детстве, проведённом в бабушкином доме на берегу Байкала. О тех летних днях, когда она просыпалась под пение птиц, а не под звон будильника, когда завтракала парным молоком и свежими оладьями. Когда мир казался огромным и полным чудес, а лето растягивалось на целую вечность. На прикроватной тумбочке тихо тикали электронные часы, а на стене висел календарь с отмеченной датой отъезда. Завтра ей предстояло вернуться в тот самый мир детства, но совсем при других обстоятельствах. Постепенно усталость взяла верх, веки отяжелели, а мысли стали путаться и расплываться. Тело наливалось приятной тяжестью, погружаясь в мягкую перину, а сознание, словно лодка, отчалившая от берега, медленно отплывало в туманную даль.
… Бывали такие ночи, когда Аня просыпалась ни с того, ни с сего, словно кто-то невидимый касался её плеча. Стараясь не ворочаться на скрипучей старой панцирной кровати, она прислушивалась к ночным звукам, проникающим через приоткрытое окно. Громко стрекотали сверчки и кузнечики в высокой траве, их хор звучал как миниатюрный оркестр, настраивающий инструменты. Где-то вдали ухала сова, её глубокий голос разносился над спящим лесом, и, словно заведённый механизм, монотонно трещал козодой. Лунный свет, проникающий сквозь кружевные занавески, рисовал на деревянном полу причудливые узоры. В такие моменты время словно замирало, и Ане казалось, что она единственный бодрствующий человек во всём мире.
Сегодня снова была такая ночь. Рядом никого не было, но стойкое ощущение чужого присутствия не покидало – будто кто-то невидимый пристально смотрит на неё из тёмного угла комнаты. По спине пробежал холодок, заставив поёжиться, несмотря на тёплый летний воздух. Старые часы с кукушкой на стене показывали четыре часа утра, их мерное тиканье лишь подчёркивало окружающую тишину. В доме было темно, лишь тонкая полоска лунного света пробивалась сквозь щель между занавесками, ложась серебристой дорожкой на потёртый половик. Повинуясь невнятному чувству, которое она не могла ни объяснить, ни прогнать, девочка осторожно встала с кровати. Прохладные доски пола приятно холодили босые ноги. Стараясь ступать бесшумно, чтобы не разбудить бабушку, Аня подошла к окну и отодвинула занавеску. Полная луна, огромная и близкая, словно висела прямо над крышей соседнего дома. Её яркий свет серебрил ночную землю, превращая привычный мир в волшебную страну – каждая травинка, каждый листок казались выточенными из серебра. Тени от деревьев лежали чёткие и глубокие, словно прорези в светящемся покрывале. Вдруг, будто от порыва невидимого ветра, тени зашевелились, удлинились и словно чьи-то огромные руки с тонкими пальцами потянулись к девочке, царапая стену дома. Та испуганно ахнула, зажав рот ладонью, чтобы не разбудить бабушку, и присела, чтобы её не было видно в окне. Сердце колотилось как пойманная птица, а по спине пробежал холодный пот.
Долго она сидела так, боясь пошевелиться, прислушиваясь к каждому шороху. Когда она наконец осмелилась вновь выглянуть наружу, приподнявшись на дрожащих коленях и осторожно выглянув из-за подоконника, ничего необычного уже не увидела. Лишь всё те же деревья и их неподвижные тени на земле. Может, ей просто показалось? Или это ветки качнулись от ветра? Постояв ещё немного, вглядываясь в ночную тишину, девочка на цыпочках прокралась обратно в кровать. Натянув одеяло до подбородка, она долго лежала с открытыми глазами, вслушиваясь в ночные звуки дома, пока усталость не взяла своё, и она вскоре уснула под мерное тиканье старых часов и далёкий шум Байкала…
Настойчивый голос водителя вырвал Аню из задумчивости:
– Конечная! Выходим!
Она вздрогнула. Старенький автобус, натужно пыхтя, остановился на единственной в деревне остановке. За окном расстилался знакомый с детства пейзаж – зеленые холмы, уходящие к горизонту, синяя лента Байкала вдалеке и россыпь деревянных домиков, прижавшихся к склону горы.
Аня поднялась с сиденья, разминая затекшие от долгой дороги плечи. Сколько раз она приезжала сюда, счастливая и беззаботная? Сейчас всё было иначе. Она поправила рюкзак, взяла сумку и направилась к выходу.
Дверь автобуса открылась с характерным шипением, и в лицо ударил свежий воздух, наполненный ароматами тайги и скошенной травы.
От остановки до бабушкиного дома Аня дошла быстро, каждый поворот знакомой тропинки отзывался воспоминаниями детства. По дороге перекинулась парой фраз с давней бабушкиной подругой, тётей Марией, которая, заметив девушку из окна своего дома, выскочила на крыльцо в накинутом наспех платке.
– Анечка, приехала! А бабка-то твоя как? – спросила старушка, тревожно вглядываясь в лицо девушки.
Аня коротко рассказала последние новости, стараясь, чтобы голос не дрожал, и забрала ключи, которые бабушка всегда оставляла у соседки.
Бабушкин дом, стоявший чуть в стороне от других, ближе к лесу, встретил её непривычной тишиной и пустотой. Не скрипели половицы от шагов, не потрескивали дрова в печи, не звенела на кухне посуда. Лишь висящие на стене старые часы с кукушкой по-прежнему тикали, не давая тишине стать полноправной хозяйкой. Зябко поёжившись, словно от внезапного холода, Аня разулась и прошла внутрь.
Некоторое время она молча сидела на кухне, обводя взглядом знакомые до мелочей предметы – вышитые полотенца на крючках, глиняные горшочки на полке, потемневшие от времени иконы в углу. Из кухни было видно спальню с двумя кроватями – на одной спала сама Аня, когда гостила тут, на второй бабушка.
Девушка вдруг почувствовала, что ей нечем дышать, словно воздух в доме застоялся и загустел от долгого отсутствия хозяйки. Вскочив, она принялась открывать рассохшиеся деревянные окна, впуская в комнаты свежий летний воздух, напоенный ароматами трав и хвои. Не присаживаясь больше, Аня принялась за дело – натаскала дров из поленницы под навесом и воды из колодца, вымыла везде полы и вытерла пыль с комода и полок. Перестелила постели и выложила все привезенные средства ухода в комод в спальне…
– Не так, Анюта, взбивай сильнее, шоб подушки пышные были, – учила бабушка внучку, стоя рядом в выцветшем ситцевом платье с закатанными рукавами. – А то сваляются все, не уснуть будет.
Пыхтя от усердия, девочка вновь принялась мутузить подушку маленькими кулачками, а баба Нина стояла рядом и надевала наволочку на другую, ловко расправляя края. Наконец дело было сделано, украшенные кружевными салфетками, подушки чинно стояли на кроватях, а девочка, раскрасневшаяся от работы, подбежала к ведру с колодезной водой и зачерпнула кружкой.
– Ба, а зачем ты ложку в ведро кидаешь? – спросила девочка, заметив блеснувший на дне серебристый предмет.
– Так серебряна она, воду целебными силами наделят, – ответила старушка, складывая аккуратно кухонные полотенца, расшитые красными петухами. – От хвори всякой бережёт и мысли чистит…
Аня улыбнулась воспоминанию и, повинуясь внезапному порыву, достала из шкафчика старую бабушкину серебряную ложку и опустила её в ведро с колодезной водой.
Вспомнив о странном разговоре в больнице, девушка подошла к полке с иконами. Тёмные лики святых смотрели на неё со старых образов, обрамлённых потускневшими окладами. Осторожно приподняв самую левую икону, Аня обнаружила маленькую выемку в стене. Ключ лежал там, где и сказала бабушка. Старый, почерневший от времени, на потёртой кожаной веревочке, он приятно холодил ладонь. Отперев им указанный ящик в нижней части серванта, Аня извлекла из него видавший виды блокнот в потрёпанном кожаном переплёте. От него пахло пылью, старой бумагой и чем-то ещё – травами, может быть, или воском. Обложка была вся потертая, с выцветшим узором, напоминающим переплетающиеся ветви. Желтые страницы его все были исписаны незнакомым ей подчерком, мелким и убористым, с завитками и странными символами на полях. И как ни пыталась она понять написанное, языка распознать так и не удалось – не то старославянский, не то какая-то шифровка. Еще там были какие-то рисунки, похожие на схемы в виде линий, кругов, пересекающиеся друг с другом, с пометками и стрелками. Хмыкнув, Аня закрыла блокнот и подошла к сундуку, стоявшему в углу спальни. Массивный, окованный потемневшими медными полосами, он всегда казался ей таинственным хранилищем сокровищ. Сев перед ним на колени, она без усилия открыла тяжёлую крышку и заглянула внутрь.
– Это настоящий пиратский сундук, да? Как в книжках? – с восторгом спросила маленькая Аня, стоя босиком на прохладном полу в своём ситцевом платьице. – А где золотые дублоны и камни драгоценные?
Бабушка, вязавшая шерстяной носок для внучки, сидя на стуле у окна, через которое лились последние лучи закатного солнца, рассмеялась, и морщинки вокруг глаз собрались лучиками.
– Ну выдумщица ты! Каки ж пираты тут? Энтот сундук твой пра-прадед сам своими руками сколотил, рукастый был мужик. Из кедру делал, чтоб моль не заводилася.
– Эх… – разочарованно вздохнула девочка, перебирая какие-то изрисованные чернилами мятые бумажные листы, перевязанные лентой. – О, а это чего такое?
Она показала бабушке какой-то синий вытянутый камень на серебряной цепочке, блеснувший в лучах заходящего солнца.
– Это духовный камень, – коротко ответила старушка, ловко орудуя деревянными спицами, которые тихонько постукивали друг о друга.
– Чтобы духов вызывать, да? Как Пиковую даму? – глаза девочки расширились от смеси страха и любопытства.
– Нет, чтобы духов слушать, – бабушка на мгновение прекратила вязание и внимательно посмотрела на внучку. – Время придёт, узнашь. Всему своя пора…
Аня разложила на кровати всё, что нашла в сундуке. Несколько бабушкиных больших цветастых платков с бахромой на теплую погоду, пара вязаных на морозы – стопочкой расположила в стороне. От них еще исходил слабый запах трав – полыни и чабреца, которые бабушка всегда клала между одеждой от моли. Больше ее интересовали бумажные листы, пожелтевшие от времени и перевязанные выцветшей голубой лентой – тот же убористый подчерк, тот же непонятный язык. Некоторые страницы были испещрены рисунками – растения, звезды, какие-то символы, похожие на руны. На одном листе она заметила изображение, напоминающее карту, но без привычных обозначений, только линии, точки и странные значки на полях. Камень-кулон на цепочке поблескивал в лучах солнца, проникающих через занавески, когда Аня подняла его на уровень глаз. Глубокий синий цвет словно пульсировал изнутри, меняя оттенки в зависимости от угла падения света. На мгновение ей показалось, что камень слегка потеплел в руке. Еще там был потертый кожаный кошель на завязках, с вышитым на нем узором из переплетающихся линий, внутри что-то позвякивало. Развязав шнурок, девушка высыпала его содержимое на ладонь и оторопела. Золотые и серебряные монеты, с неровными краями, странной чеканки и неизвестным ей гербом – то ли дерево, то ли пламя, обрамленное непонятными символами. Некоторые были совсем маленькие, другие – размером с современную монету в пять рублей. Повертев каждую, она ссыпала их обратно в кошель, затянула шнурок.
– Так всё же были тут пираты, да? – пробормотала девушка, ни к кому не обращаясь, и нервно усмехнулась. – Или бабушка вела двойную жизнь…
Все найденное, кроме платков, она сложила в свой рюкзак и продолжила готовиться к приезду родителей и бабушки. Перемыла посуду, протерла окна, подмела дорожку от калитки до крыльца. Закончила она уже вечером, когда солнце клонилось к закату, окрашивая небо в розовато-золотистые тона. Надев толстовку и кинув в рюкзак пару купленных утром сэндвичей с копченой курицей и бутылку с водой, девушка поспешила на свое любимое место на берегу, чтобы успеть посмотреть на закат. Тропинка, петляющая между соснами, была знакома до каждого поворота, до каждого выступающего корня. Замшелый камень все еще хранил тепло уходящего дня. Устроившись на нем как в детстве, подтянув колени к груди и обхватив их руками, Аня завороженно смотрела на закатное небо. Солнце медленно опускалось к горизонту, окрашивая воды Байкала в медные и золотые тона. Ветер еле заметно касался щек и колыхал выбившиеся из косы пряди волос, принося запахи нагретой за день хвои и прибрежных трав. Занятая весь день хлопотами, сейчас Аня осталась один на один с навалившимся горем и тоской. Осознание, что больше не будет как раньше, что беззаботные летние дни с бабушкой остались в прошлом, придавило ее подобно камню, на котором она сидела. Вцепившись в рюкзак руками так, что побелели костяшки пальцев, она разревелась навзрыд, позволяя себе наконец выплеснуть накопившуюся боль. В памяти всплыл еще один осколок прошлого.
– Ну, чавой воешь на весь лес? – всплеснула руками баба Нина, склонившись над сидящей на земле девочкой. Её морщинистое лицо выражало беспокойство, а руки, потрескавшиеся от работы, нежно гладили внучку по голове. – Покажь, где зашиблась? Щас подорожнику сорву да прилОжу к ранке-то.
Чмокнув внучку в русую макушку, старушка отошла искать нужную травку. Анечка же сидела и шмыгала носом, стараясь больше не плакать. Первая волна боли прошла, да и ссадина оказалась не глубокая. Было больше обидно – так глупо порвать любимые колготки прямо на коленке! Вскоре вернулась бабушка, в руках у неё были широкие зелёные листья. Ополоснув один водой из фляжки, она приложила его к коленке девочки и обвязала носовым платком с вышитыми ромашками.
– Ну, вот и усё, до свадьбы заживет. Утирай слёзы да домой подём, а то ночь в дороге застанет. Тебе ещё на завтра пирожки помогать стряпать, – ласково сказала бабушка, помогая внучке подняться. – Помни, девонька, слезы – они как дождь, смывают боль, но долго плакать не надобно, а то всё вокруг размоет.
Вспомнив эти слова, Аня глубоко вздохнула. В бабушкиной мудрости всегда была своя правда. Сквозь пелену слёз она смотрела на догорающий закат и ей казалось, что вместе с уходящим солнцем тает и часть её детства. В животе заурчало, напоминая, что кроме скудного завтрака Аня не удосужилась ничего поесть за весь день. Запустив руку в рюкзак в поисках сэндвича, девушка испуганно замерла. Кончики пальцев ощутили нарастающее тепло, исходящее от кулона из бабушкиного сундука. Аня осторожно извлекла камень, держа его за серебряную цепочку. Внутри камня пульсировало мягкое бирюзовое сияние, словно крошечное море заключили в кристалл. На его гранях, отполированных до зеркального блеска, проступали руны, которые она раньше не замечала – они проявлялись и исчезали, как рисунок на запотевшем стекле. Символы напоминали узоры из бабушкиных «карт силы», но теперь они переливались, словно живые, меняя цвет от глубокого синего до яркого золотого.
Ветер, еще минуту назад ласково трепавший ее волосы, внезапно стих, и тишина стала звенящей, будто весь мир затаил дыхание. Даже вечно шумящие сосны застыли. Воздух загустел, став почти осязаемым, и наполнился запахом озона, как перед грозой. Из глубины Байкала, от самого дна, где по легендам обитали древние духи, вверх устремились спирали света – тонкие, как нити паутины, но яркие, как молнии. Они сплетались с багровыми лучами заходящего солнца, образуя причудливую сеть, и направились к берегу, словно притягиваемые невидимой силой. Земля содрогнулась, по её поверхности побежали линии цвета расплавленного золота, стремясь к месту, где застыла девушка. Камешки и песчинки подпрыгивали, как при землетрясении, но Аня не могла сдвинуться с места – ноги не слушались ее. Достигнув поляны, светящиеся нити начали переплетаться узорами, схожими с рисунками из старого блокнота, только мерцающими золотисто-синим блеском. Они образовали вокруг девушки сложный геометрический рисунок. Инстинктивно она прижала к груди рюкзак и талисман, чувствуя, как сердце колотится о ребра. Ладонь, сжимающая кулон, горела от нестерпимого жара, но отпустить камень было выше её сил. От внезапно налетевшего шквала застонали вековые сосны, их ветви выгибались под немыслимыми углами, но ни одна иголка не упала на землю – все они словно тянулись к необычному узору.
Вокруг девушки возникли полупрозрачные силуэты из света и тумана – духи тайги, хранители этих мест. Одни напоминали людей в древних одеждах, другие – животных и птиц, третьи вообще не имели определенной формы, постоянно меняясь. Их глаза светились тем же светом, что и камень в руке Ани, а голоса, подобные шелесту листвы и журчанию ручьев, слились в нестройный хор, повторяющий одну и ту же фразу: "Кровь Хранителя откроет Врата". Слова эти не были произнесены вслух – они словно возникали прямо в голове девушки, минуя уши.
С громким треском, напоминающим раскаты грома, из земли начали вырываться корни древних деревьев – толстые, узловатые, покрытые мхом. Они сплетались между собой наподобие арки, через которую виднелись воды Байкала, излучающие мягкое мерцание, словно северное сияние отражалось в его глубинах. Блеск усиливался с каждым мгновением, образуя вокруг арки лучезарный ореол всех оттенков синего и золотого и становясь почти невыносимым для глаз. Ане пришлось прищуриться. Девушку обдало волной тепла и запахом, который она не могла определить – что-то среднее между ароматом летнего дождя и свежесрезанных цветов, но с нотками чего-то совершенно незнакомого. Аня ощутила, как её тело начало тянуть к проходу – не грубой силой, а мягким, но настойчивым зовом, словно кто-то любимый протягивал руку, приглашая войти. Волосы девушки, выбившиеся из косы, поднялись и заструились в направлении портала, как в невесомости.
Портал вспыхнул ослепительным светом, словно тысяча молний ударила в одно мгновение. Воздух вокруг загудел, земля вновь содрогнулась под ногами, будто мир вздохнул в последний раз. Свет портала на миг стал таким ярким, что затмил даже первые звёзды на темнеющем небе, а затем – так же внезапно – погас, оставив после себя лишь тишину и пустоту. Девушка исчезла. На поляне, где ещё секунду назад стояла Аня, остался лишь расколотый на несколько частей замшелый камень. Его поверхность, некогда гладкая и тёплая от солнца, теперь была покрыта паутиной глубоких трещин, из которых сочился слабый, едва заметный голубоватый свет, словно последние капли магии утекали в землю. Вокруг камня трава почернела и скрутилась, будто выжженная невидимым пламенем, а воздух наполнился резким запахом озона и пыли. Ночные сумерки сгустились, словно сама тьма решила скрыть следы произошедшего. Ветер, который до этого кружил вокруг портала, внезапно стих, и на поляну опустилась тишина.
В это же время, за сотни километров от поляны, в больничной палате, пропахшей лекарствами и антисептиками, бабушка Нина внезапно открыла глаза. Её взгляд, обычно туманный от боли и усталости, стал ясным и пронзительным, словно она увидела что-то за пределами этой комнаты, за гранью привычного мира. На её бледных губах появилась едва заметная улыбка, а голос, тихий, но твёрдый, прозвучал в вечерней тишине:
– Всё вовремя. Всё как должно быть…
Кардиомонитор, до этого мерно отсчитывающий удары сердца, внезапно завизжал пронзительным сигналом тревоги, вычерчивая роковую прямую. Зелёная линия на экране замерла, превратившись в безжизненный горизонт. В палату вбежала дежурная медсестра, её торопливые шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Она бросила взгляд на монитор, затем на лицо бабушки Нины, и её собственное лицо исказилось от горького осознания неизбежного.
– Девятая палата! Остановка! – крикнула она, выбегая в коридор, и эхо разнесло её голос по затихшему отделению.
Бабушка Нина лежала с закрытыми глазами, её морщинистое лицо было спокойным и умиротворённым, словно она наконец нашла покой после долгой дороги. Казалось, она не ушла, а просто растворилась в чём-то большем, оставив после себя лишь тишину и слабый запах трав – полыни, чабреца и ещё чего-то неуловимого, древнего, – который ещё долго витал в стерильном больничном воздухе.
Глава 4
Перед глазами все еще танцевали яркие пятна, похожие на солнечных зайчиков, Аня подслеповато щурилась и терла закрытые веки. Наконец зрение начало восстанавливаться, и девушка попыталась оглядеться. Она сидела в высокой траве, пахнущей незнакомыми цветами, рядом валялся ее рюкзак. Рука по-прежнему сжимала цепочку от кулона, металл неприятно впивался в ладонь. Но когда Аня разжала пальцы, цепочка с тихим звоном упала в траву, а камень не было вовсе. Вместо него на коже проступил едва различимый рунный узор, похожий на те, что были в бабушкином блокноте. Он отливал золотистым перламутром, когда на него попадал солнечный свет. Ничего не понимая, Аня принялась тереть странный рисунок сначала пальцем, потом рукавом толстовки, но это ничего не изменило – рисунок оставался таким же четким. В голове пронеслись обрывки воспоминаний: бабушкин блокнот, странные символы, которые она тогда не поняла, и тот момент, когда она взяла камень в руки. «Почему я вообще его взяла? – подумала она с горечью. – Может, если бы я просто прошла мимо, ничего бы не случилось». Но теперь было поздно сожалеть. Руны на ее коже казались живыми, словно они были частью чего-то большего, чего-то, что она не могла понять.
– Что за чертовщина произошла? Где я вообще? – недоуменно пробормотала девушка, вставая на дрожащие ноги и озираясь по сторонам. – Это сон? Или я сошла с ума?
Вокруг шумели высокие лиственницы, ярко-зеленые, величественные, но что-то в них было не так – кора отливала серебром. Аня находилась на небольшой прогалине, где трава была гуще и выше, чем среди деревьев, и в ней мелькали незнакомые цветы с полупрозрачными лепестками. Подхватив рюкзак, девушка торопливо достала свой смартфон, последнюю связь с привычным миром. Экран послушно включился, показывая на часах 22:15. Вот только расположенное солнце над головой Ани шло вразрез с этим временем – здесь вечер только начинался.
– Сеть не ловит… – с досадой бросила девушка, глядя на пустые деления связи. Попытка дозвониться родителям тоже ни к чему не привела, как и просмотр карт – ничего просто не загружалось, словно телефон превратился в бесполезный кусок пластика и металла. – Так, без паники. Давай рассуждать логически. Какова вероятность, что я создала телепорт посреди леса? Правильно – нулевая. Значит, происходящему должно быть другое объяснение. Думай, голова, шапку куплю.