На первом же Совете племени, состоявшимся после того, как окончательно стало понятно, что беглецов не догнать, ОхитекаКотахира заявил, что не имеет больше права быть вождем, и просил сменить его на этом посту. Члены Совета изумлённо молчали. Помимо всего прочего, все они были ещё и друзьями Охитека: Сикис, Титонка, Хонон, Куидель, Сунаккахко, Тэнгэквуну. Теми, кто возрождал племя из едва ли одного десятка оставшихся в живых после нападения бледнолицых. Теми, кто стоял у истоков создания Союза двенадцати дружественных племён. Теми, кто стоял плечом к плечу и во время сражений, и во время охоты. Был вместе и в горе, и в радости. Ни одному из них не пришло в голову перекладывать вину сына на плечи отца. Тем более что раненый

Хоуохкэн быстро шёл на поправку. В этом смысле и высказался первым Титонка, глядя на задумчиво курившего трубку Куиделя.

Тот одобрительно кивнул, и, воодушевлённый поддержкой шамана, Титонка ринулся забрасывать Охитека аргументами, категорически подтверждающими невозможность, а, главное, неправильность смены вождя. Сикис переживал боль названного брата, как свою, а потому понимал мотивы поступка Охитека. Понимал, но не принимал. Так же, как и Тэнгэквуну, как артистическая натура, тонко чувствующий состояние друга. Хонон и Сунаккахко, забеспокоившиеся поначалу – кто же будет вести их за собой в бой, если не Охитека?, тут же отключили слух и успокоились, как только заговорил Титонка. Уж они-то знали, что он и мёртвого мог уболтать вернуться с Млечного Пути. Охитека хмурился, первый раз находясь в шкуре того, на кого было направлено красноречие друга. И, хотя он понимал некоторую правоту того, что говорил Титонка, всё равно чувствовал, что решение его верное.

Наконец, Титонка иссяк и опять обратился к Куиделю за поддержкой. Шаман выдержал внушительную паузу, и, выпустив из трубки несколько колец дыма, спокойно сказал:

– У нас есть вождь мирного времени.

А ведь действительно! Все вдруг вспомнили, что одновременно с избранием Охитека вождём военного времени, был избран и вождь мирного времени – Титонка! Просто жизнь индейцев в основном состояла из сражений и охоты – делах, где не превзойдённым лидером был Охитека. А все текущие вопросы они всегда решали вместе на Совете племени. Но авторитет Охитека был столь высок, а амбиции Титонка столь малы, что со временем, как-то так получилось, ОхитекаКотахира стал восприниматься всеми, как вождь на все времена.

После фразы шамана все оживились и заговорили. И в итоге трёхчасового обсуждения Совет племени пришёл к единому мнению: ОхитекаКотахира остаётся их вождём военного времени, но при этом Титонка будет постепенно брать на себя всё большую массу вопросов и проблем жизни племени. Заменить ОхитекаКотахира в Военном Совете Союза двенадцати дружественных племён тоже было некем: все вожди были гораздо старше Охитека, а вот их военные способности уступали его дару. И Совет поручил Хонону и Сунаккахко внимательно присматриваться к молодым индейцам из любого дружественного племени, из которых можно будет взрастить нового вожака.

– Да услышат нас духи, – пристально глядя в костёр подытожил Куидель. И пламя резко взвилось вверх, затрещали дрова, посыпались искры, подтверждая правильность принятых решений.

Весной, когда после окончания полугодового обучения Хонон и Сунаккахко развозили учеников по их родным племенам, они обратили внимание на несколько молодых охотников и воинов, но окончательного выбора не сделали. Но ведь новый вожак был и нужен не завтра, правда, ведь?..

… Нэпэйшни доплёл косу жене и заглянул ей через плечо. Картина, которую он увидел, выбила молодого индейца из спокойного состояния. Любимая сидела с мягкой, обращённой внутрь себя полуулыбкой на лице, положив обе руки на свой живот. Мать, уже чувствующая в утробе своё нерождённое дитя – вот что означала её поза! Нэпэйшни уже не раз видел это у своих подруг (даже если половина его девушек врали, что ребёнок именно от него, он всё равно уже давно обогнал отца по количеству рожденных от него детей).

И тут всё разом навалилось на Нэпэйшни: радость, ни с чем не сравнимое счастье (ничего подобного он раньше не испытывал) – у них с Анпэйту будет сын! Ужас – а вдруг с любимой случится то же самое, что произошло с матерью, когда она чуть не умерла в родах? Нет! Он не может этого допустить! И боль от мысли, которую он упорно гнал от себя всё это время: любимой нужно вернуться в свой мир. А он всё тянул с этим решением, перекладывая его с завтра на послезавтра, а, если не послезавтра, то в самое ближайшее время. Потому что не знал, не мог себе представить – что же тогда будет с ним? Без неё?

11 – в переводе – «Ставящие Палатки в Оконечностях Лагерного Круга»

12 – в переводе – «храбрый»

13 – типи имеет форму прямого или слегка наклонённого назад конуса или пирамиды высотой 4-8 м, с диаметром в основании 3-6 м. Каркас собирается из шестов длиной от 12 до 25 футов. Покрытие традиционно сшивалось из сыромятных кож бизонов и реже – оленей. В зависимости от размера, для изготовления типи требовалось от 10 до 40 кож. Для обогрева типи внутри разводился костёр, а сверху находилось дымовое отверстие с двумя дымовыми клапанами.

К началу лета в голове Нэпэйшни сложился чёткий план дальнейших действий. Он осторожно выспросил у Анпэйту как рожают женщины в её мире и много разговаривал с индейцами, интересуясь их контактами с бледнолицыми. Большинство полезной информации ему удалось почерпнуть на Празднике плодородия, куда съехались представители нескольких соседних племён.

Праздник должен был обеспечить успешную посевную и последующий хороший урожай для оседлых племён, занимающихся сельским хозяйством, а для кочевых племён скотоводов и охотников, таких, как хункпапа, – удачную охоту. Кульминацией праздника было жертвоприношение, которое посвящалось Заре, поскольку считалось, что именно от ее брака с Закатом рождаются приходящие в мир свет и тепло. Как рассказывали старики, раньше в жертву реально приносилась 13-летняя девочка. Четыре жреца поднимались вместе с жертвой на алтарь и торжественно привязывали ее к деревянной раме лицом к востоку. Как только первый луч зари касался земли, один из воинов выступал вперед и поражал девочку стрелой прямо в сердце. Другой воин делал ей надрез над сердцем освященным кремневым ножом и вымазывал свое лицо ее кровью, которая стекала на жертвенное мясо бизона, положенное в специально вырытую яму рядом с алтарем. Традиция жертвенного алтаря, состоящего из веток вяза, кустов бузины, американского тополя и ивы, которые ассоциировались с каждой из сторон горизонта соответственно, а также со священными животными: медведем, горным львом, дикой кошкой и волком, сохранилась, а живая жертва уже давно была заменена искусно изготовленной куклой.

Там, на Празднике плодородия, Нэпэйшни и услышал о белом шамане бледнолицых, совершающем чудеса с помощью священной связки магических предметов, но без ритуальных плясок и песнопений. Он понял, что белый шаман и есть тот доктор, о котором ему рассказывала Анпэйту. Оставалось дождаться Праздника бизона в середине лета, на который должны приехать представители кочевого племени кэддо с востока, которые принесли с собой легенду о белом шамане, чтобы точно знать, где его искать.

Однако и сейчас было ясно, что путь предстоял не близкий, и осилить его пешком любимая не сможет. Значит, необходимо было добыть лошадей. Хотя бы одну. Украсть у соседей означало разрушить и так хрупкий мир между племенами, Нэпэйшни не мог себе этого позволить, да и любимая была бы против. Взять у приютившего их племени хункпапа – покрыть своё имя вечным позором, каково тогда будет жить их сыну? Другое дело, если бы речь шла о родном племени осейджикау, туда Нэпэйшни вложил немало трудов за свои двадцать лет для его процветания и имел полное право присвоить себе не только лошадь. Купить скакуна у хункпапа тоже не представлялась возможность – их и так у них было мало. Да и что ценного для кочевников у них с Анпэйту было за душой? Да ничего! Другое дело бледнолицые! Нэпэйшни видел их только в бою в качестве врагов, а вот южные племена уже давно и успешно с ними торговали. Так перед Нэпэйшни встала близлежащая задача – добыть на охоте как можно больше пушных зверей: белок, лисиц, песцов, не испортив их шкурок. Индейцы утверждали, что этот товар ценится бледнолицыми, а на ежегодной осенней ярмарке, если повезёт, за него можно отхватить и лошадь.

Всё лето Анпэйту практически не видела мужа. Нэпэйшни участвовал во всех работах на благо племени хункпапа, а оставшееся время охотился для семьи. Но и Анпэйту некогда было скучать. Она тоже не отлынивала от общественных работ, а в остальное время разделывала тушки животных, научившись мастерски снимать с них шкурки. Только очень тосковала по нежным рукам, властным губам, ласковому голосу и блестящим зелёным глазам мужа.

Нэпэйшни тоже тосковал по любимой жене и молил духов, чтобы их сын дождался того момента, когда его мать попадёт в опытные руки белого шамана-доктора.

На осенней ярмарке Нэпэйшни, аккуратно сложив в кучки связки шкурок, терпеливо ждал, когда ему представится случай купить лошадь. Анпэйту, судя по размерам живота, вот-вот должна была родить. На летнем Празднике бизона Нэпэйшни разузнал всё о небольшом городке Филадельфия, в котором творил чудеса доктор, и тщательно продумал маршрут, как туда добраться. Индейцы кэддо рассказали Нэпэйшни не только о белом шамане, но и о мудром и справедливом вожде городка – Хауелле14 Пенне15, и у молодого индейца затеплилась надежда, что ему не придётся расставаться с любимой в её мире. Может быть, мудрый вождь отнесётся и к нему по доброму? Так что отсутствие лошади оставалось последней преградой к осуществлению плана, задуманного Нэпэйшни ещё в начале лета.

К Нэпэйшни подходили бледнолицые, рассматривали товар, трясли рыжие лисьи шкурки, запускали пальцы в мягкую подшёрстку длинного песцового меха, деловито подсчитывали – хватит ли им беличьих шкурок на длинную доху или только на полушубок, но он никак не реагировал на их предложения – ни посуда, ни огненная вода16, ни даже оружие ему были не нужны. Бледнолицые отходили от Нэпэйшни, ворча, что не понимают, чего хочет эта «красная задница».

Он прекрасно понимал их язык, но продолжал стоять, как каменное изваяние.

Наконец, духи вняли страстной молитве Нэпэйшни об удаче в торговле, и к нему подошли двое солдат, ведя под уздцы своих лошадей. Тот, что был пониже товарища, принялся копаться в мехах, выбирая подарок своей невесте, а второй уставился на украшение из камней, украшавшее грудь продавца.

Гэлл выбрал шкурку песца, из которой можно было сшить невесте прелестную муфту или просто накинуть её на плечи в качестве воротника, но торговли не получилось. Индеец отрицательно покачал головой, обвёл руками весь свой товар, а потом одной рукой указал на лошадь. Гэлл растерянно посмотрел на своего товарища:

– Фин17, я чёй-то не секу, он чё, мою лошадь хочет?

– Похоже на то! – отозвался второй солдат, пристально разглядывая продавца, – И готов отдать за неё все шкуры.

– На фига мне столько?! Пойдём, другого найдём, посговорчивее!

– Погоди! – остановил товарища Финис и вступил в торговлю жестами, указывая на ярко-зелёный камень из украшения на груди индейца.

Нэпэйшни не колеблясь, одним коротким рывком, вырвал из ожерелья тепостон18 и присоединил его к куче меха. Ему говорили, что бледнолицые любят камни не меньше шкур животных, потому он и надел своё семейное украшение на ярмарку. В ожерелье были гораздо более дорогие, с точки зрения индейца, камни: кальчихюитль19 – талисман, оберегающий жизнь воина, нефрит – камень удачи, защищающий от насильственной смерти, сапфир – символ власти и верности (верность любимой он будет хранить и без камня, а власть… с ней он расстался, когда перечеркнул себя, как наследника, сына вождя, предпочтя любовь), зелёная яшма20 – камень мудрости, оберегающий человека от недоброго влияния, дающий способности управлять людьми на расстоянии. В ожерелье были вплетены ещё более значимые предметы – зубы и когти убитых на охоте животных, передавших свою жизненную силу охотнику, но на них бледнолицые даже не взглянули.

Финис крутил камень в руках, внимательно его осматривая, только что на зуб не пробовал. Гэлл подошёл к товарищу:

– Ты чё, Фин, и правда хочешь лошадь продать? Тогда свою продавай! Мне моя голова дороже! Знаешь, что с тобой капрал сделает, если вернёшься без лошади?

– Ну, ты и тупица, Гэлл! Ты хоть понимаешь, что мы за эту груду меха две лошади можем купить? А с этим камешком станем так просто богачами.

– А это чё, правда, драгоценный камень?

– А то! Изумруд! Такой и английской королеве носить за честь!

– Ух, ты! Так чё? Давай у обезьяны ещё камешков потребуем!

– Не, на нас и так уже косятся. Берём то, что есть, пока макака не передумала.

– А всё-таки, боязно без лошади в полк возвращаться.

– Нет, ты, Гэлл, всё-таки, непроходимый тупица! Кто тебе сказал, что мы ему лошадь продадим? Пусть это он так думает! Мы сейчас с тобой, Гэлл, поведём макаку в трактир удачную сделку обмывать, накачаем его ромом, снимем все камушки, заберём наших лошадей и поминай, как нас звали! Он утром очухается, а нас и след простыл!

– Ну, ты, Фин, голова! За пять минут такой план обмозговать! Быть тебе, дружище, генералом!

Нэпэйшни безропотно отправился с покупателями в трактир. Он не всё понял из того, что они говорили (индейцы, как прирождённые охотники и воины, с младенческих лет тренировали слух так, что различали шорох от падения одного листочка во время осеннего листопада, видимо, поэтому Нэпэйшни с лёгкостью далось изучение английского языка, только вот словарный запас был ограничен темами, на которые они разговаривали с женой), но суть уловил – покупатели собрались его обмануть. У него же был совсем другой план.

14 – в переводе – «выдающийся, заметный»

15 – персонаж рассказа имеет реального исторического прототипа – Уильяма Пенна. Пенн – ключевая фигура в ранней истории английских колоний в Америке, Он почитается в США как один из отцов-основателей государства и его первой столицы – Филадельфии («Город братской любви»). Будучи квакером-пацифистом и проповедником веротерпимости, он основал в качестве «убежища для свободомыслящих европейцев» колонию, которую назвали – Пенсильвания («Лесная страна Пенна»). Был одним из первых защитников демократии и свободы вероисповедания. Особо отмечают его участие в составлении мирного договора с коренными жителями Америки – индейцами племени ленапе, исторически заселявшими территорию Пенсильвании (из Википедии)

16 – «огненной водой» индейцы называли любые крепкие алкогольные напитки, в большинстве случаев – ром

17 – полное имя – Финис – в переводе – «рот змеи»

18 – так индейцы называли изумруд, который по их поверьям делает характер человека сильным, укрепляет его связь с природой

19 – так индейцы называли бирюзу, они верили, что это окаменевшие слезы богини неба, а по другой легенде – кости людей, умерших от неразделённой любви

20 – ценилась дороже золота

– Чёрт, Фин, когда же он, наконец, накачается?

– Потерпи, видишь, какие у него уже стали глаза?

– Глаза, как глаза. Обыкновенные.

– Обыкновенные! – усмехнулся Финис, – Зелёные они у него стали, вот что! А у индейцев какого они цвета?

– Карие… Чёрт, Фин, ну, ты – голова!

Приятели наблюдали, как индеец чинно размешивал ром когтем медведя, прежде чем выпить очередной стакан, и новая мысль залетела в голову Гэлла:

– А, может, он, всё-таки, колдун, и у него всегда зеленые глаза, а, Фин?

– Опять ты за своё! Нет никаких колдунов. Всё это суеверия!

– Ага, суеверия! А он уже вон какой стакан рома в себя заливает, а всё, как огурчик! Я и то уже захмелел. Значит, помогает это его колдовство…

Приятели ещё бы долго спорили (Гэлл любил понудеть), но тут индеец рухнул на стол, как подкошенный, и спор прекратился сам собой.

– Ну, наконец-то! – обрадовался Гэлл, – Сматываемся!

– Да тише ты! – зашипел на приятеля Финис. – Я тут вот что подумал: надо сделать по-другому. Он же на нас может и нажаловаться, когда очухается. Свидетелей-то полно. А ты же знаешь веяния последних дней – краснокожих не обижать, в конфликты не вступать, налаживать контакты. Либералы грёбаные!

– И чё ты предлагаешь?

– Мы его сейчас погрузим на лошадь и отправим восвояси, да так, чтобы все видели. А сами ускачем в другую сторону. Мол, всё тип-топ, честная сделка и всё такое.

– А как же остальные его камушки?

– Блин, Гэлл, дослушай до конца! Мы сделаем кружочек и догоним его, так чтобы нас никто не видел. Заберём ожерелье, а самого пристукнем каким-нибудь камнем, вроде как лошадь его скинула, и он неудачно свалился. А потом быстренько вернёмся в полк, как ни в чём не бывало!

– Чёрт, Фин, ты – гений! И шкурки, и камешки при нас, и лошади целы!

– Не, лошадь мы ему оставим.

– И зачем мертвецу лошадь?

– Нет, ты всё-таки, тупица, Гэлл! Чтоб картина правдивой казалась! Упал сам, лошадь рядом. Сечёшь?

– А как же капрал?

– А капралу мы отдадим мешок со шкурами.

– Как, все? А как же подарок моей Мэри?

– Да ты Мэри за наши камешки дворец подаришь, не то, что драный воротник!

– И то правда! Только шкурки всё равно жалко!

– Не жадничай! Поговорку слышал: жадность фраера сгубила? Капрал к нам за этот мешок, знаешь, каким добрым станет! Ты же хочешь дожить до конца войны? То-то! Только смотри, Гэлл, про камешки – никому! Спалишься – беды не оберёмся!

– Да я про них вообще забуду!

– А вот это самое правильное!

Приятели ещё пообсуждали куда они припрячут ожерелье, пока тащили бесчувственное тело индейца и укладывали на лощадь. Потом хлопнули её по крупу и даже громко пожелали счастливого пути, чтобы трактирщик, вышедший вслед за ними на крыльцо и с подозрением наблюдающий за их действиями (приказ о «дружбе» с индейцами касался и его тоже, и ему не нужны были неприятности с властями), мог свидетельствовать, если что, в их пользу.

Через час, когда приятели, сделав приличный круг, догнали индейца, лошадь, никем не управляемая, мирно паслась на опушке леса. Тело индейца всё также было перекинуто через её круп. Приятели отвели лошадь поглубже в лес, скинули индейца на землю и принялись искать подходящий камень, что в темноте ночи, да ещё в лесу, сделать было не так-то просто.

Финис взвесил в руке камень, о который он споткнулся, решил, что он вполне подходит для осуществления задуманного, и наклонился над лежащим на земле телом, приноравливаясь, как бы половчее ударить. Он даже не успел удивиться, когда точный удар ножом прямо сердце, прекратил его земное существование.

А вот Гэлл застыл от удивления, когда вместо друга, которого он окликнул, когда услышал звук чего-то упавшего, из-под лошади вынырнул целый и невредимый индеец. Его тёмный, высокий силуэт на фоне звездного неба испугал тщедушного, низкорослого Гэлла, и он сначала попятился, а потом попытался бежать.

Раздался выстрел, и острая боль пронзила ногу Гэлла. Он схватился за раздробленную пулей коленную чашечку, завыл и начал кататься по земле. Нэпэйшни с презрением наблюдал над позорным поведением бледнолицего, не достойного звания мужчины.

Гэлл выкрикивал проклятия, а когда заметил, что индеец не уходит и по-прежнему держит его на мушке пистолета, сменил тактику и начал взывать к его милосердию, начисто забыв, что индеец его вряд ли понимает. Он предлагал индейцу забрать лошадь, все свои меха, только оставить ему жизнь. Упоминал старенькую мать, маленькую сестру, любимую невесту…

– Да, знаю, – произнёс спокойно Нэпэйшни, – Дори твоя невеста. Теперь она моя жена Анпэйту.

– Какая к черту До… – начал говорить Гэлл, но остановился на полуслове, вдруг осознав, что варвар разговаривает с ним по-английски, – А-а-а-а! – закричал Гэлл, – Дьявол! Оборотень! – и попытался уползти.

Нэпэйшни не знал значения последнего слова, но ему это было совершенно не интересно. Он хладнокровно выстрелил трусу в спину и тем закончил его никчёмное существование. Любимая была отмщена.

Анпэйту ещё раз рассказала Нэпэйшни свою горькую историю, когда они научились понимать язык друг друга. Он сам её об этом попросил. Так что, когда один из солдат упомянул имя Гэлл, участь обоих была решена. Дальше Нэпэйшни оставалось только внимательно вслушиваться в их разговор, наблюдать, подыгрывать на ходу и планировать месть, подстраиваясь под планы противника.

Труднее всего было в трактире. Там ему пришлось выпить много огненной воды. И, хотя, его предупредили о её действии, и он запасся мощным амулетом против опьянения, спрятав аметист внутрь когтя медведя, количество выпитого всё же взяло верх. Нэпэйшни с трудом удерживал сознание. И только свежий ночной воздух облегчил его состояние. Когда солдаты скинули его на землю, он уже был полностью сосредоточен и не пропустил удобный момент для нанесения удара.

То, что вместе с обидчиком любимой – Гэллом, пришлось убить ещё одного бледнолицего, не вызвало в душе Нэпэйшни никакого сожаления и угрызений совести, ведь Анпэйту рассказывала, что тот был не один, а с друзьями. Так что Нэпэйшни был уверен, что его месть попала в точку. Откуда ему было знать, что среди бледнолицых есть много разных людей с одинаковыми именами? И что он убил не того Гэлла…

Нэпэйшни вытащил свой нож из тела Финиса, выстрелил в него из пистолета Гэлла, закрыв след от удара ножом пулевым отверстием, сел на добытую лошадь и поспешил к жене.

Поиск не вернувшихся в расположение полка солдат начался только утром. Вечером их тела и мирно пасущуюся рядом осёдланную лошадь увидели на опушке леса. Второй лошади не было. Около тел солдат валялись их пистолеты. В кармане Финиса нашли большой зелёный камень, похожий на изумруд. К седлу лошади был приторочен мешок, набитый шкурками белки, лисы и песца. Вся эта картина соответствовала рассказам очевидцев и записи в журнале сделок, совершённых на ярмарке, который вёл трактирщик.

На этом поиски были прекращены. От преследования Нэпэйшни спасло то, что он не забрал с собой ни шкурки, ни изумруд, полагая это платой за лошадь, а потому уже ему не принадлежащие. Жалко было только оставленных пистолетов, но какая-то внутренняя сила, интуиция, а, может, и древний камень мудрости, помогли ему побороть искушение. Капрал пришёл к выводу, что приятели поссорились при дележе добычи, и сами поубивали друг друга. Ведь будь там кто третий – случайные грабители, а, тем более, краснокожие, никогда не упускавшие случая поживиться, особенно, когда дело касалось лошадей и оружия, ничего бы не осталось.

Последние несколько метров до дома доктора Нэпэйшни нёс Анпэйту на руках. Схватки уже были частыми, и любимая выгибалась от боли и стонала, стиснув зубы.

Они добрались до Филадельфии ещё днём, но решили войти туда ночью – мало ли как могут встретить жители городка краснокожего индейца с бледнолицей женщиной? А вот их сын решил, что ему самое время появиться на свет, и схватки у Анпэйту начались уже вечером. Им ещё повезло, что небо плотно заволокло тучами, рано стемнело, и стал накрапывать дождь. А когда дождь перерос в настоящий ливень, Нэпэйшни решил, что им уже можно выдвигаться – вряд ли кто-то сунет нос на улицу в такую погоду.

Дверь в дом доктора открылась почти сразу после стука – там привыкли к визитам в неурочный час. Дородная женщина с масляной лампой в руке быстро оценила обстановку и без слов проводила вошедших на кухню, где Нэпэйшни уложил Анпэйту прямо на стол.

С лестницы, ведущей на второй этаж, раздался хриплый спросонья мужской голос:

– Что у нас там, Етта21?

– Роды, док!

– Схватки частые?

– Деточка, как часто у тебя схватки? – спросила женщина, ласково заглядывая роженице в лицо, а про себя подумала: «Совсем девочка!»

– Ч-ч-часто! – ответила, запинаясь Анпэйту.

– Понятно! Не волнуйся, всё будет хорошо! Сейчас доктор спустится и поможет тебе.

И добавила, уже обращаясь куда-то вверх, к доктору:

– Док, воды уже отошли, спускайтесь быстрее.

– Я уже здесь, – произнёс бодро кругленький, небольшого роста человек, на ходу протирая руки остро пахнущим спиртом.

И женщина, и доктор засуетились вокруг роженицы, а Нэпэйшни отошёл в сторону, уселся на пол, закрыл глаза и начал молиться. О, духи! Как же он понимал сейчас отца, вымолившего жизнь любимой ценой их нерожденных детей! Пытавшегося заплатить своей! Нэпэйшни тоже был на всё готов, но пока предлагать им это было рано. В голосе белого шамана и бледнолицей женщины звучала уверенность, и он успокоился.

– О, Боже! – воскликнула Етта.

<<1...6 7 8 9 10 >>

На страницу:

Перейти

8 из 10