Сказы

Свентояр, когда её увида?л, остановился, словно на скалу наскочил.

– Здрав будь, князь Свентояр. И ты, воевода, – раздался её звонкий голос.

– И тебе здравствовать, валькирия. Как нам тебя величать? – подал голос Бурислав.

– Как и все в народе – Безстрашной. А ежели не по нраву имя то, так я и на валькирию не обижусь. А тебя как звать, ясный сокол? – спросила она у Бурислава.

От этого вопроса глаза Свентояра запылали огнём. Он стиснул руки в кулаки, но с места не сдвинулся.

– Звать меня Бурислав. Может, слыхала что обо мне?

– Отчего же не слыхать. Про славных воинов юга сказители весть по всей земле разнесли. И про тебя, Бурислав. И про тебя, княже Свентояр, – Безстрашная перевела взгляд на князя.

Их глаза встретились. Между ними только что искры не пробегали, настолько они друг на друга напряжённо смотрели. Бурислав с Велимиром застыли, ничего не понимая. Но нарушить эту тишину никто из них не решался.

– И что тебе про меня ведомо? – смог выдавить из себя вопрос Свентояр.

– То же, что и всему честному люду. Что жена твоя краше солнца. Что живёшь ты в достатке и радости. Что княжество твоё процветает. А народ твой души в тебе не чает.

Валькирия всё ещё улыбалась загадочной улыбкой, но голос её был, как стальной меч, острый и холодный.

– Выходит, что мне и добавить к этой молве нечего. Но и мне о тебе люди «добрые» рассказывали всякое.

– Что людской молве верить? Люди пустое скажут, не покраснеют. Словам их веры нет.

– Но ты же веришь всему, что люди про меня говорят. Так отчего же и мне их россказни не послушать?

– Ты – князь. Тебе и правду от кривды[59 - Кривда – неправда, ложь, напраслина. Кривдные слова – обидные, несправедливые, лживые.] отличать. А сейчас нам недосуг пустое перемалывать. Утром дозорный с той стороны прискакал. Не обсудить ли нам план действий?

Велимир даже вздохнул свободно.

– И правда, раззнакомитесь ещё. А сейчас по делу поговорить надобно.

Они долго совещались, чьё войско куда пойдёт, как нападение отражать, кто и где командовать будет. Потом все отправились ужинать да спать укладываться.

Безстрашная пошла к себе в шатёр, который стоял на отшибе, почти у самой кромки леса. За ней, как тень, последовало два воина. Свентояр внимательно к ним пригляделся. То знатные бойцы были. В сумерках их даже друг от друга отличить нельзя было. Свентояр стоял и не знал что делать. Бурислава он к дружине отправил, чтобы за всем досмотреть. А сам, постояв, пошёл к лесочку, возле которого шатёр находился. Притаившись в кустах, он услышал обрывок разговора.

– Я никому ничего не должна! – с яростью крикнула Безстрашная.

– Ты себе должна. Не нам ли о том знать? – прозвучал голос одного из братьев.

– Я свои долги перед собой уже все с лихвой раздала.

– Ты поостынь сперва и обдумай всё.

– И думать тут нечего. И ты не имеешь право мне в том советы давать.

– Имею. И я имею. И Будимир имеет. И тебе то ведомо. Вот только ты же их не слушаешь.

– Вы мне слово в том дали. И вы должны его сдержать. Не забыл о том?

– Не забыл, – тяжело вздохнув, он продолжил. – Я же тебе только добра желаю.

– А в этом и есть моё добро.

– Знаешь, Яра, кто твой самый страшный враг?

Свентояра передёрнуло при упоминании имени Яры, словно по лицу ударили.

– И кто же? – ещё больше злясь, ответила Яра.

– Ты сама. Ты сама и никто другой. Не буду я сегодня с тобой ночь ночевать. Иначе в постели придушу.

– Иди, иди. Поостынь чутка. Ушат холодной воды на себя вылей.

Из шатра вышел один из братьев и быстро пошёл к тренировочному столбу. Он начал вымещать на нём свою злость ударами деревянных мечей.

– Будимир, ну хоть ты меня понимаешь? – с надеждой в голосе спросила Яра.

– Я многое в этой жизни понимаю. Я хочу твоего счастья не меньше, чем Будислав. Пойми, что ты для нас самый дорогой человек на свете. И мы тебе только добра желаем. И слово мы своё не нарушим. В том не сомневайся.

– Я люблю вас. Всем сердцем своим люблю. И верю, что вы мне счастье дать хотите. Да только вы не способны это сделать.

– О том Будислав тебе и говорил. Всё в твоих руках. А наши руки тобою связаны.

– Оставим этот пустой спор. Я пойду на озеро. Хочу смыть с себя грязь сегодняшнего дня. За мной не ходи. Сама приду. Раз брат твой не хочет, значит, твоя сегодня очередь со мною быть.

– Я приду, – сказал Будимир и вышел из шатра.

Свентояра колотило. У него было несколько желаний. Убить этих братьев, а потом и её сверху к ним присоединить. Он услыхал, как Яра к озеру пошла, и тишком отправился следом.

Часть двенадцатая

Яра легко рассекала водную гладь. Её тело плавно скользило по воде, освещаясь полной луной. Свентояр стоял на берегу не в силах пошевелиться. Первая злость прошла, но боль в груди не унималась. Он то порывался крикнуть ей, то опять замирал, боясь даже воздух вокруг себя пошевелить. Спустя время Яра наплавалась вдоволь и повернула к берегу. Она вышла из воды, нисколько не смущаясь своей наготы. Свентояр прожигал её взглядом. Яра подошла к рушнику[60 - Рушник – полотенце, сделанное из домотканого льняного или конопляного полотна, на котором вышивались обереговые узоры. Рушник широко использовался в разнообразных обрядах славян.] и стала волосы свои сушить. Он видел её насмешливый взгляд, но она молчала. Будто слов его дожидаясь.

– Ну здравствуй, Златояра, – он первым нарушил тишину.

– Смотрите-ка. Сам князь мне здравия желает. Да, видно, позабыл он о том, что имя это ни одному чужаку произносить не позволено. То имя не для всех, – она пыталась говорить колко, да дрожащий голос выдавал её волнение.

– Так мы вроде и не чужие друг другу. Али память свою где-то потеряла? Что женой моей стала, позабыла? Так я и напомнить могу, – Свентояр пытался ярость свою сдержать.

– Ты о чём князь баешь? Али то тебе во сне приснилось? Жена твоя, красавица писаная, в княжеском тереме сидит, мужа свого дожидается.

Златояра стала заплетать волосы в две косы[61 - Примечание автора: На Руси до замужества девушки заплетали одну косу. После замужества женщины заплетали две косы: одна коса питала энергией её тело, а другая – будущих детей.].

– Ежели нет у тебя мужа, то почто волосы в две косы плетёшь? – Свентояр подошёл к Златояре и посмотрел ей в глаза.

– А то, князь, не твоя печаль.