Черное. Белое
– Ты врешь. Ты ни за что не оставишь меня здесь!
Я убеждала в этом скорее себя, чем Марка. Он не может поступить так со мной! Даже если… я не нужна ему, он не может не пустить меня в Ад. Это – моя жизнь, и я сама распоряжаюсь ею!
– Ты останешься здесь, Вика, – ровным голосом проговорил он, и отсутствие в нем эмоций только еще больше испугало меня. – Я не позволю тебе довести дело до конца. Я был уверен, что огонь не впустит тебя, но на всякий случай решил проследить. Когда ты пришла сюда, то не знала одной детали – лишь человек, охваченный яростью, может пройти портал. Я не думал, что… – Он помедлил секунду. – Что в таком состоянии у тебя это получится. Но теперь ты можешь забыть о том, что хотела сделать.
– Но почему? – Мой голос менялся, дрожь прекращалась. Я еле сдерживала крик. – Почему ты останавливаешь меня? Разве… я тебе больше не нужна?
Он покачал головой – на лице не дрогнул ни один мускул.
– Хорошо, – прошептала я.
Вся сила, которую так долго набирало сознание, вдруг исчезла. Тело передернулось, словно в бесплодной попытке вытолкнуть надвигающуюся волну чего-то страшного. Я понимала, что под действием ритмичных и сильных ударов сердца могу потерять контроль над собой и, поддавшись глухому отчаянью, упасть прямо здесь. Но мне нельзя было этого делать. Мне нужно было думать о том, что я собираюсь предпринять. Марк был рядом. Я еще могла дышать, чувствуя, что воздух полностью наполняет легкие, а не наполовину, как это было всю последнюю неделю.
– Хорошо, – повторила я. – Больше я тебе не нужна. Но тогда… какое тебе дело до того, что я планирую сделать? Просто… оставь меня. А я… я вправе поступать так, как считаю нужным.
– Нет. Ты вернешься домой, – терпеливо повторил он, все так же не выказывая никаких эмоций.
– Я не вернусь. Я не смогу.
Мне было так сложно находиться с ним в одной комнате, но не сметь подойти… В голове не укладывалось, что он отказывал мне в этом.
Как все это произошло? В какой момент сломалась моя жизнь?
– К счастью, человеческая память – достаточно неустойчивая штука, – холодным шелковым голосом продолжал Марк. – И эмоции у человека постоянно пропадают и возникают заново. Человек обладает таким свойством – способностью забывать. Я считал, что это является огромным недостатком, но сейчас вижу, что такой вид памяти может послужить большим плюсом. Ты все забудешь, Вика.
– Забуду? – Из моего горла вырвался противный истерический смех. Мне его слова показались настолько глупыми, что я даже не поверила сначала, что ангел, отличающийся своими умственными способностями, может нести подобную чушь. – Забуду! Марк, что ты несешь!
– Ты человек, Вика. И с тобой произойдет то же самое, что происходит со всеми остальными людьми.
– Нет на свете силы, способной заставить меня забыть о тебе. Даже смерть не сможет что-то изменить в моем чувстве – а ты твердишь, что я забуду!
– Нет, Вика, есть такая сила. И имя ей – время.
У меня с губ чуть не сорвалось ругательство по отношению к Марку. Оказывается, он даже малейшего представления не имеет о том, как сильно я люблю его. Если я потеряю Марка – я потеряю свою душу.
И какая разница, где я буду жить, не имея души.
Не может и он вправду так считать! И его равнодушное выражение лица – всего лишь непроницаемая маска, которую он надел, чтобы я поверила ему.
Пустые глаза пронизывали меня насквозь, но не внушали никаких чувств. Создавалось впечатление, что Марк смотрел на меня, но ничего не видел. Слова, которые он говорил, произносились на автомате – расчетливо, холодно и четко.
И я убеждала себя, что все это – лишь роль, которую он сейчас играет. Я не могла думать о том, что Марку действительно все равно, что я не нужна ему, что все осталось позади.
Даже если это правда – я не хочу в это верить. Не хочу и не буду!
– Ты врешь мне! Ты все врешь! – воскликнула я, в отличие от Марка не отличаясь отсутствием эмоций.
– Это же обман! Ты хочешь казаться таким, каким ты никогда не был!
Зловещая ухмылка тронула его губы.
– Ты меня и не знаешь совсем, Вика. Думаешь, в Аду все было бы так же, как было здесь? А ты не думала о том, чем мы будем заниматься там, каких целей добиваться? Ты никогда не задавалась этим вопросом? Да ты понятия не имеешь, на что способны ангелы Тьмы. Может, рассказать, что тебя ожидает там?
– Нет, не рассказывай, – упавшим голосом ответила я. – Я сама все узнаю!
Неуверенно повернувшись к камину и боясь, что Марк может помешать мне, я сделала шаг в сторону огня.
Он молчал и не предпринял никаких попыток остановить меня до тех пор, пока я не подошла к камину вплотную. Я спиной ощущала его ухмылку.
– Ты собралась договориться с огнем в присутствии ангелы Тьмы? – С любимых губ сорвался жесткий смешок. – Огонь не ослушается меня.
– Ты… – Задыхаясь от отчаяния, я поднесла руку к камину.
– Хочешь обжечь себе и вторую руку?
– Ты… Ты не можешь остановить меня!
Проклятый огонь действительно норовил обжечь ладонь – обжечь, а не приласкать своим теплом.
Я скорее умру, чем останусь здесь!
Я скорее умру!!
– Ад – это не место для тебя. Ты должна жить на Земле, учиться, найти любимого человека. Человека! – еще раз повторил он. – И – стать счастливой.
От описанной Марком перспективы мне стало плохо – я с трудом устояла на ногах.
– Стать счастливой… Найти любимого человека… – повторяла я, пытаясь вникнуть в смысл этих слов. Может быть, Марк ошибся, что-то перепутал – он просто не понимает, что говорит!
Мне вдруг стало так обидно, что мой ангел говорил такие слова и, самое худшее – что он считает это возможным.
Я пыталась отыскать в его взгляде хоть что-то, что указывало бы на его неравнодушие. Мне было больно – каждую секунду, когда он смотрел на меня – мне было больно видеть отрешенность в его взгляде.
В памяти всплывали те события, которые мы пережили вместе: озеро, возле которого он спас меня; день, что мы провели с ним в лесу; больница, в которой я лежала, наивно полагая, будто смогу выжить без Марка; дети, которые шарахались от моего ангела и всегда плакали в его присутствии; животные, обходящие его стороной; война сил Добра и Зла…
Да, он – ангел Тьмы, порождение Ада, но… Что же отличает его от ему подобных? Во взгляде пустых глаз я не могла найти ответа.
Я вспомнила, как Марк менялся у меня на глазах: ведь я не верила ему сначала, а потом… И его взгляд… В нем появилось что-то такое, чему я никак не могла подобрать названия…
А сейчас он смотрел так, будто ничего этого не было; резал одним лишь взглядом, точно ножом. Теперь я была уверена, что это только маска: не может быть такой пустоты, такого отсутствия эмоций. Марк пытается меня обмануть. Он не хочет, чтобы я шла в Ад. Почему?
И тут вдруг до меня дошло, что же отличает его от всех. Удивляясь, как же я раньше не догадалась, я тихо произнесла:
– Ты опасен. Ты зол. Ты причиняешь боль. Но… ты умеешь любить, как и я.
Марк сузил глаза, но я успела уловить нечто живое, блеснувшее во взгляде. В промелькнувшем на мгновение блеске я увидела все: и любовь, и отчаяние, и боль.
Я увидела все те чувства, что ангелы Тьмы не испытывают, но испытывает Марк.
– Какая же ты наивная! – Голос звучал почти грубо. – Даже если я и любил тебя, то эта любовь уже в прошлом. Ты разве не понимаешь, что я живу вечно? Я не смогу так долго любить одну тебя. А ты, Вика… ты недостаточно хороша для меня. У тебя нет целого ряда достоинств, к которым я так привык; ты человечна. В тебе так много всего не хватает, ты не настолько красива, чтобы быть достойной меня.
Его слова прозвучали, точно приговор. Да, я знаю, я всегда считала, что мы – самая неподходящая пара на свете, потому что мне никогда не стать такой же совершенной, как Марк. Я всегда боялась и ждала того момента, когда он осознает и скажет мне это.
Я вдруг показалась самой себе такой ничтожной, такой маленькой и незаметной. Меня охватила ненависть – ненависть к самой себе, к тому, что я родилась человеком, к тому, что нет во мне ничего, что приближало бы меня к ангелам.
Марк прав – разве могу я на что-то надеяться, будучи просто человеком? Как я могу рассчитывать на его любовь?
Слова застряли у меня в горле, во рту пересохло.
– Да… да, я знаю, – еле ворочая языком, пролепетала я.
Единственное, благодаря чему я стояла на ногах – это надежда на скорое избавление.
Если Марк не хочет пускать меня в Ад, если он не даст мне это разрешение, то я скорее умру, но ни за что не вернусь к жизни.
Ни за что не вернусь!
– Ты не любишь меня, – почему-то бормотала я. – Скажи, что ты не любишь меня!
Холодный шелковый голос четко проговорил слова.
– Я не люблю тебя.
В сердце появилось знакомое чувство, которое я так давно не испытывала. Мне показалось, что все внутри протестует против его слов, отталкивает их, точно самую очевидную ложь.
И я не могла разобраться – то ли Марк действительно лжет, то ли я хочу думать, что сказанное им – неправда.
Я почти потеряла сознание, но отдельная часть меня продолжала хвататься за реальность.
– Позволь мне оказаться в Аду. Пусти меня в огонь!
– Вика, если ты еще хоть раз – слышишь меня, еще хоть раз! – попробуешь повторить свою попытку и приблизишься к огню, или если будешь искать смерти, то ты узнаешь, на что я способен. Я остановлю тебя, а после докажу, кто я такой. Ты никогда не видела во мне ангела Тьмы – ты всегда приписывала мне какие-то человеческие качества, и потому не знаешь, какой я бываю, если меня сильно разозлить. Меня не интересуют твои желания, и я ни о чем не спрашиваю тебя. Это мой приказ: забудь про Ад! Если ты сделаешь еще хоть одну попытку, то я, пожалуй, начну с Артура.
Перед глазами возник образ маленького мальчика – сына Кристины, с которым я так любила играть… Его невинная детская улыбка, сверкающие радостью глазки, доверие и интерес, которые малыш всегда проявлял ко мне…
– Кому будет больнее – тебе или Кристине? Наверное, все-таки ей. Ведь так тяжело потерять своего ребенка… Ну, а ты? С какой совестью ты примешь этот грех на себя?
– Ты сошел с ума…
– Это ты сошла с ума, если решила, что я позволю тебе совершить такую ошибку. И знаешь – я не советую тебе проверять, способен ли я лишить жизни маленького ребенка. Этот противный маленький карапуз успел достать меня своими криками. Заткнуть его раз и навсегда – это прекрасная перспектива! Поверь: мне нечего не стоит сделать это.
Я смотрела на Марка, широко раскрыв глаза от удивления и ужаса и не веря собственным ушам. А в его глазах исчезла пустота – загорелся дикий, черный, живой блеск.
– Люблю причинять боль. – Пожал он плечами. – Больше мне не нужно строить из себя добродетель.
– Но… – еле слышно говорила я, – если все так, то… Почему ты не исполнил свой первоначальный план? Почему не забрал меня с собой – ты так много мог бы добиться?
Ответа не последовало, вместо этого его глаза налились черной ненавистью.
Меня раздражало мое сердце, потому что оно твердило какую-то чушь: «Потому что он любит тебя. Потому что он любит тебя!»
Да, именно это он и сказал мне неделю тому назад. Но сейчас… Сейчас он понял, что я несовершенна и потому не смогу быть рядом с ним.
– О чем ты думаешь? – Злость в его голосе усиливалась.
– О тебе.
– Тогда лучше подумай о тех, кого я могу лишить жизни.
Я вскинула голову.
– Ты не посмеешь!
Злорадная ухмылка тронула любимые губы.
– Хочешь проверить? В Ад ты все равно не попадешь, а вот Кристине жизнь искалечишь. Я посмею, Вика! Цель оправдывает средства.
Голос звучал убедительно, весь его вид подтверждал то, что он действительно приведет свою угрозу в исполнение, если я посмею ослушаться его.
Если я посмею ослушаться его…
Но как же иначе? Что же мне делать в противном случае?
Вернуться и продолжить свою жизнь?!
Марк запретил мне все: быть рядом с ним, оказаться в Аду и даже просто умереть.
Но другого варианта я не вижу.
Другой вариант представляет собой боль. Очень много боли. Но я не хочу. Я больше не выдержу!
– Это – последняя наша встреча. – Его слова резали слух. – Ты не станешь рисковать жизнью Артура, а потому не будешь создавать мне проблемы. Пройдет время, и все у тебя будет хорошо. Забудь меня.
Последнее, что я видела, были любимые черные глаза. Мне показалось, что Марк точно снял линзы: взгляд снова был полон нежности и боли. Взгляд, принадлежащий мне и любящий меня.
А потом вдруг стало темно. Темнота всегда приносила с собой избавление, но сейчас эта была другая темнота. Она была полна боли – это и есть мой новый вечный мир.
Глава 46
Земля черная и мокрая – она еще не успела высохнуть после только растаявшего снега. Наверно, снег выпадет еще не раз перед тем, как растает окончательно.
А земля, едва появившаяся из-под снега, жадно старалась уловить солнечные лучи, чтобы снега и воды стало меньше.
Впрочем, это не важно.
Ни снег, ни земля не имеет значения. И солнце, и луна, и смена времен года – все это такое глупое, такое бесцельное.
Для чего рождаются люди?
Чтобы умереть.
Для чего встает солнце?
Чтобы вечером снова зайти.
Для чего наступает весна?
Чтобы потом ее сменила осень.
Боже, сколько же всего на свете происходит зря!
Нет, неправильно. Нет ничего, что бы ни происходило зря.
Весь мир – он такой глупый, такой пустой. Сколько же пустых эмоций люди испытывают, полагая, что они могут что-то значить!
Фу, даже противно.
Я совершенно не помню, как в моих руках оказался клочок земли. Мне просто понравилось вонзать пальцы в сырую холодную землю. Мне нравилось, как она комками приклеивается к ладони. Мне нравилось, что мои ногти полны грязи. Они так необычно смотрелись.
И неважно, как я оказалась здесь. Лучше не вспоминать о том, как отчаяние гнало меня сюда. Как я пыталась убежать от боли. От нее не убежишь. От нее не спрячешься.
Можно тупо смотреть в землю, наблюдая, как она забивается все дальше под ногти.
Или можно лежать дома.
Боль – она везде.
Боль стала моей Вселенной, всепоглощающим пространством. Она проникла во все – даже в неодушевленные предметы. И еще – она темно-красного цвета. А также обладает массой характеристик: колющая, режущая, терзающая, отравляющая, ноющая. Иногда боль меняет свои характеристики, иногда – сочетает их.
И во всем виновато сердце.
Из-за того, что оно внутри, я не могу просто вырвать и выкинуть его. Особенно ночами. Чаще всего я хочу вырвать сердце именно ночами.
Иногда становится так больно, что терпеть невозможно. И тогда я кричу. Если рядом со мной кто-то есть – я ухожу подальше и кричу. Потому что мне очень больно.
А сейчас мое тело находится где-то в парке. Душа болит, и потому в парке не находится.
Здесь уже растаял снег. Частично растаял.
Я перепачкала всю свою одежду, потому что в очередном приступе отчаяния села на эту землю и начала перебирать ее руками, копать небольшие ямки и обратно забрасывать их землей.
Марк отобрал у меня все возможности.
Он даже не позволил мне умереть.
Он кинул меня обратно в жизнь, принимать которую я не хочу и даже не знаю, примет ли она меня.
Я каждый день отсчитываю дни.
Но мне больно.
Мне очень тяжело.
Хуже всего – что я иногда виду перед собой его лицо. Оно всплывает само собой, без всяких на то причин. Я вижу его глаза, полные нежности и заботы. Я помню, каким было выражение его лица до того момента, как я потеряла сознание у него дома. Как я могла так глупо потерять последние секунды, что могла бы любоваться им?
Его последний взгляд излучал любовь. И когда в голову приходила мысль, что Марк любит меня, я загибалась от боли.
Я не должна думать, что он любит меня. Что он где-то есть и любит меня. Это дает мне напрасную надежду, которой у меня нет.
Если я начинала думать о будущем, то некто внутри меня царапал сердце, проводя по нему чем-то острым. Потому что будущее было темно-красного цвета боли и являло собой бесконечность, в которой никогда и ничего не будет.
Никогда и ничего не будет!
Я больше не почувствую аромата Марка, вкуса его губ, не услышу заветный шелковый голос. Я больше никогда не увижу его.
Задыхаясь от безысходности и никчемности будущего, я резко вскочила, поднимаясь с земли. Боль продолжала терзать меня и почему-то гнала вперед.
Вернувшись домой, я снова разрыдалась. Я уже так устала плакать. Слезы не успевают даже высыхать. Красные, превратившиеся в щелки, глаза постоянно болят и пылают. Холодные компрессы не помогают – они тут же становятся горячими и намокают от слез.
Мне нужен Марк. Мне очень нужен Марк.
У меня постоянно такое ощущение, будто я умираю, но никак не умру. Я так измучилась.
Неужели моим мукам никогда не будет конца?
Я бы с радостью приняла на себя все физические мучения, чтобы они заглушили душевную боль. Самые страшные муки – это ничто по сравнению с там, что я испытываю сейчас.
Мамы дома не было – к счастью, она уехала в командировку. Я могла страдать так, чтобы этого никто не видел. К вечеру слезы высохли. И даже переживая всю боль с прежней силой, я не могла заставить себя заплакать. Все, что я видела вокруг, казалось мне картинкой, которую я долго воспроизводила в своем сознании.
Слезы высохли, и больше я не плакала. Я старалась терпеть боль. Постоянно ее терпеть. Сердце кричало и разрывалось на части, но я молчала. Сердце рыдало навзрыд, и я молила Бога, чтобы оно остановилось. Я мечтала найти что-то, что могло быть хоть ненадолго заглушить крики души, чтобы я могла отдохнуть.
Зайдя на кухню, я равнодушно оглядела, что там было. Почему-то больше всего мне понравился нож. Взяв его в руки, я осторожно осмотрела его. Черная рукоятка и блестящий острый металл.
Жаль, что я не могу воспользоваться этим ножом так, как мне хочется. Тысячи, миллионы таких ножей режут меня изнутри, причиняя немыслимую боль. Они тычут и колют сердце, и оно, истерзанное, замученное, принимает на себя все больше и больше боли.
– Сердце, не плачь, я же не плачу, – умоляла я.
– Как больно… – шептало оно мне в ответ.
– Мне тоже. Вот, смотри! – Я крепче сжала черную рукоятку, и нож прошелся по руке, разрезая ладонь. – Мне тоже больно.
Ровная диагональная полоса проступила на ладони, а сразу после того, как я извлекла из раны нож, оттуда полилась кровь. Красная, как цвет моей боли.
Я наивно хотела доказать сердцу, будто бы телу тоже больно. Но я лишь доказала, что тело совсем ничего не чувствует.
Может, мне нужно расковырять эту рану, чтобы я ощутила хоть что-то, кроме душевной боли?
Сжимая ладонь, я выжимала из нее кровь и убеждала себя, что в ладони я чувствую боль. Но это была неправда – никакие раны на теле не перекроют собой раны в душе.
Я как-то медленно реагировала на происходящее – даже не сразу спохватилась, что испачкала кровью половину кухни. Лучше бы я занялась самоистязанием где-нибудь над раковиной.
Сполоснув руку под холодной водой, я быстро замотала ее бинтом, чтобы стекающей кровью не испачкать и другие комнаты.
Уборкой я занималась особенно тщательно, сосредоточивая все свое внимание, будто бы занималась чем-то бесконечно важным.
Ночью я не спала. Отчаяние и боль не давали мне забыться.
С постели я встала с такими же красными и опухшими глазами, с какими и легла.
Я ненавидела утро – оно предвещало мне целый день впереди. Я ненавидела вечер – он обещал мне бессонную ночь.
Кислота разъедала мое сердце. Понемножку, по клеточкам.
Я люблю Марка.
Но в его жизни для меня места нет.
Глухо застонав, я поняла, что так жить нельзя. Что я гублю не только себя, но и тревожу родных и близких.
Получится ли у меня надеть на лицо маску, как это сделал Марк? Хотя бы превратиться в равнодушную неэмоциональную статую, раз уж мне не суждено больше радоваться?
Еще через несколько дней вернулась мама, и мне пришлось прекратить плакать. Сжимая зубы, и постоянно отворачивая лицо, я прятала от нее свой взгляд.
Я не живу, я существую. Существую, потому что не могу не существовать.
Я возненавидела свое сердце, потому что оно причиняло слишком много боли. Основная масса удушающих чувств исходила именно от сердца. И я никак не могла найти способ заставить его замолчать.
На людях мне иногда удавалось надеть непроницаемую маску – маску без чувств. Я видела свое отражение – у меня были такие же холодные и пустые глаза, как у Марка. Взгляд, направленный в никуда и ничего не видящий.
Марк совершенно напрасно говорил мне про время. Моя любовь никуда не денется, я через все пронесу ее.
Друзья постоянно спрашивали о моем настроении и старались приободрить, что мне было совершенно не нужно. В такие моменты я хотела испариться, чтобы никто, никогда и нигде меня не видел и не нашел. Их поддержка тоже причиняла мне боль: таким образом, они лишь заставляли меня вспоминать о том, о чем я и так не могла забыть. Никто не понимал, что не в их силах мне помочь.
Но иногда я все же не могла выдержать – особенно когда долгое время находилась среди людей, и тогда все замечали выступающие на моих глазах слезы.
И как-то утром я поняла, что надо что-то делать. Похоронить сердце вместе со всеми чувствами раз и навсегда. Чтобы ни радости, ни горя больше не было.
Только, как это сделать?
Как?
«Отдели чувства женщины от ее разума – и она твоя, – вспомнилось мне выражение римского императора Юлия Цезаря. – Разделяй и властвуй».
Разделяй и властвуй.
Это показалось мне неплохой идеей. Если я не могу физически избавиться от своего сердца, я попробую сделать это каким-нибудь другим образом.
Умертвить сердце. Умертвить свои чувства. Чтобы больше никогда ничего не испытывать.
Я отделю чувства от разума, и выберу разум. И отныне буду жить по своим законам. По тем законам, которые буду создавать сама.
АПРЕЛЬ
МАЙ
ИЮНЬ
Экзамены остались позади. Я сдала все на пять, потому что самым тщательнейшим образом готовилась к каждому из них.
И сейчас я была совершенно свободна, но эта свобода нисколько не радовала меня.
– Я возьму тебя с собой, – в десятый раз повторяла мама. – Через неделю мы едем в Испанию.
– Я не поеду.
– Тебе необходимо развеяться.
– Я не хочу.
– Ты отпустишь меня одну в незнакомую страну?
– Отпущу.
Единственное, чего я желала – чтобы мама отстала от меня. Я давала односложные ответы на ее вопросы, но это вызывало только кучу других.
– Что ты собираешься делать здесь одна?
– Я не знаю.
– Вика! – Голос мамы упал и стал каким-то болезненным. – Я надеялась, что, посетив другую страну, ты… оживишься немного.
– Что сделаю? – переспросила я, не без труда изображая интерес.
– Ты ведь знаешь, о чем я говорю! – Мама взмахнула руками.
Мне было неинтересно ее слушать, и потому я пропускала половину слов мимо ушей.
– Ты обязательно поедешь со мной, и никаких отговорок!
Как будто я стану придумывать отговорки.
Я покачала головой.
– Нет, не поеду.
– Как же можно быть такой упрямой!
Мне даже стало смешно. Это я-то упрямая? Да я ей сразу сказала, что никуда не поеду. Я просто не меняю свои решения. Это она упрямится и совершенно бесполезно тратит время на уговоры.
– Мама, мы уже обсуждали это.
Она замолчала, а когда заговорила снова, ее голос дрожал, будто она вот-вот заплачет.
– Дочка! Когда ты прекратишь все это?
– Прекращу – что?
– Вот уже несколько месяцев… сколько месяцев прошло, а ты… – Она запиналась, постоянно сбиваясь.
– Но как же можно так жить! Ты ведь словно… словно мертвая. Тебе ничего не интересно…
Я равнодушно слушала ее – опять она завела старую пластинку.
– У меня все хорошо. Я сдала все экзамены на «отлично» – чего еще тебе надо?
– Да лучше бы ты все на тройки сдала! – с жаром воскликнула мама. – Лучше бы проявляла хоть какой-то интерес к жизни!
«Интерес к жизни!» – повторила я про себя. Одни эти слова звучат глупо. Я уже давно ничего не чувствую, и прекрасно живу. Я даже не ощущаю биения сердца и, соответственно, не чувствую боли.
Мне ничего не страшно. Я знаю – что бы ни случилось, меня ничего не коснется. А даже если коснется, то на мне никак не отразится.
Я больше не чувствую.
Я спокойна. Спокойна всегда.
Теперь я умею слушать доводы рассудка. Все, что к рассудку не относится – я отметаю прочь.
Не важно, что это лишает меня минут радости и улыбок. Важно, что рассудок помогает бороться с болью.
Я очень долго добивалась этой способности. Мне с огромным трудом удалось научиться побеждать в борьбе с мыслями. Было очень тяжело заставить мысли течь в нужном мне направлении.