Полёт в ночи

Ванька замолчал и сел. Давно забытое чувство тревоги защемило сердце. Неужели Гришка хочет уехать и оставить его? Повисло напряжённое молчание. Настроение у Вани испортилось.

Григорий развернул Ивана к себе лицом и, улыбаясь, ласково сказал:

– Знаю, о чём думаешь, брат! Никогда я тебя не брошу, веришь? Куда ж я без тебя? Мы же братья! Никогда во мне не сомневайся. Просто пойми, я беспокоюсь о нашем будущем. Не хочешь же ты, чтоб мы до старости скитались, объедки ели, в лохмотьях ходили и так и померли на помойке, как собаки? Ведь не хочешь?

– Не хочу, – ответил Ванька срывающимся голосом.

– Ну вот! И я не хочу. Поэтому, будем действовать, Иван , – заключил Григорий.

– А где же мы достанем документы?

– Пока нигде. Доберёмся сперва до моря. А там я взятку дам. Добро?

– Ты хочешь отдать крест?

Григорий согласно кивнул. Он однажды показывал Ваньке своё единственное сокровище – золотой крест с рубинами, украденный ещё в 1932-м. Григорий тогда сказал мальчику, что крест он нашёл в одной из брошенных деревенских хат, которая осталась после раскулачивания и отправки на спец.поселение хозяев. На самом деле было всё не так. Гришке было всего четырнадцать, когда он впервые пошёл на "дело" в составе банды беспризорников. Средь бела дня в лесополосе напали на обоз с зерном, который два большевика вывозили из деревни. Официально коллективизация и раскулачивание считались законченными, но комитетчики творили беспредел на местах, продолжая вывозить хлеб из сёл и изымать имущество уже у крестьян-середняков. Ребят было пятеро. Избили и связали тех двоих, забрали их сумки, раздели и забрали вещи. Также смогли унести мешок с зерном и мешок с мукой. Так и оставили сидеть представителей советской власти голыми, привязанными к дереву. Убегали быстро, на пару недель решили рассредоточиться по разным деревням, украденное спрятали в лесу до поры до времени, решили делить позже, когда уляжется шумиха. Гришка как раз нёс вещи ограбленных, и, когда ещё бежали, нащупал в одном из карманов что-то твёрдое. Незаметно для других вытащил вещицу и спрятал во рту, от греха подальше. Так у него оказался старинный драгоценный крест. Он берёг его, знал, просто продать или обменять не получится, сразу поймут, что вещь ворованная. Прятал его Гришка, как умел. На себя напялить боялся, вдруг когда-нибудь арестуют, отнимут крест да ещё выяснять начнут, где взял. Последнее время хранил его в лесу в тайнике – вырытой ямке под старым каштаном, примерно в двухстах метрах от протоптанной тропы. Раз в неделю ходил проверять тайник, где кроме драгоценности хранились ещё несколько десятков рублей, скопленных за годы скитаний. И вот теперь Григорий понял, как использует крест.

Путешествие к морю длилось два месяца. Ванька не без сожаления покидал свой, ставший родным, волжский город, своих друзей, таких же обездоленных ребят- беспризорников. Здесь навсегда осталось Ванькино детство, с собой он забрал лишь память о своей потерянной семье. Мама, любимая сестрёнка Лидочка, старший брат Павел, которому теперь должно было исполниться восемнадцать. Где они теперь? И помнят ли его? А отца Ваня уже почти не помнил. Отца и брата в одном лице заменял ему он – Григорий. Любил его Ванька без оглядки. Ведь нормальному человеку, тем более ребёнку, всегда нужен объект для любви, для обожания. Тот, в ком души не чаешь. На кого хочешь быть похожим, кому веришь на все сто. Всю свою нерастраченную любовь Ванька изливал на Григория, но не в открытую конечно. И, так же как он, собирался стать моряком. Гришина мечта стала и Ваниной мечтой. Свою давнюю мечту стать музыкантом или актёром он на время оставил. Привык он жить жизнью брата, его чаяниями. А на самом деле Ванька любил петь, рассказывать разные истории, и мечтал научиться играть на баяне. Представлял себе, как он сидит посреди сцены в большом зале, на коленях – баян. Как играет и поёт, а полный зал зрителей рукоплещет ему. О своих мечтах Ванька никому не рассказывал, знал, что Гришка посчитает это дело несерьёзным и не мужским. Да что там говорить, мечты мечтами, а он кто? Всего лишь неграмотный бездомный пацан.

От города к городу добирались то на повозках, то на обозах, иногда на телегах. В некоторых городках задерживались на несколько недель. Тогда Григорий подрабатывал чернорабочим на вокзалах или складах, нанимался за мизерные деньги. Так они накопили на взятку проводнику и ехали остаток пути на поезде в тамбуре, потом в товарном вагоне. Путь Григорий сверял с потёртой картой, которую бережно хранил, завёрнутой в тряпочку. Климат и растительность постепенно менялись по мере продвижения на юг. Но так как двигались братья медленно, эти изменения им не очень-то бросались в глаза. Однажды лишь, после ночи, проведённой в поезде, Ванька, проснувшись, удивился тому, что увидел за окном вагона: местность с небольшими песчаными холмами за ночь сменилась довольно живописным гористо-лесным ландшафтом. Внимание привлекла сочная зелень трав и неповторимый запах полевых цветов, ударивший в нос после выхода из поезда. И вот, последняя часть пути – паромная переправа. Затем недолго на автобусе и, наконец, прибыли в Севастополь. На стоянке автобусов купили пирогов у местной бабки-торговки и узнали у неё же как пройти к морю. Спустились по склону на дикий песчаный пляжик, где никого не было. В начале октября было тепло. Море встретило дружелюбно наших путешественников. Правда оно не произвело на Ваньку такого впечатления, как на брата. Григорий же стоял на берегу заворожённый этой бескрайней мощной стихией. Он вдыхал полной грудью морской воздух, стараясь выдохнуть не сразу, а задержать его в груди как можно дольше. Он буквально не мог надышаться свежестью после привычного пыльного сухого воздуха своей родины. Ваньку же море пугало своей огромностью и неуправляемостью, но в то же время будто манило ласковым шелестом сине-зелёных волн, гоняющих ракушечник на берегу.

Первым делом мальчишки стянули портки с рубахами и с разбегу бросились в воду. Ваньку сразу волна накрыла с головой, от чего он поначалу даже испугался. Плавали ребята хорошо, но в волнах им плавать ещё не приходилось, поэтому было страшновато. Но уже через полчаса нахождения в воде, они научились держаться на волнах и подныривать под них и лежать, покачиваясь. Наконец, вдоволь накупавшись, вылезли и закутались в свою единственную тёплую вещь – длиннополый стёганный кафтан, который возили с собой в мешке на случай холодов. У Ваньки зуб на зуб не попадал, он дрожал. В носу и горле у него клокотала солёная вода, немножко пощипывая.

– У-у! Ну я и замёрз ! – проговорил он. – Всё-таки море с Волгой не сравнить, да, братец?

– Да, – согласился Гришка и задумчиво стал вглядываться вдаль. – Здесь всё другое. Гляди налево, во- о- н туда. Там порт. Видишь, корабли стоят?

– Вижу, – ответил Ванька, стуча зубами.

В порту Григорий сразу заприметил большой белый пароход и сказал Ваньке:

– Вон она – моя мечта. Как устроимся и сделаем документы, наймусь туда матросом.

– А я? – спросил Ванька встревожено.

– Тебя в школу устроим. Но, прежде всего, надо определиться с жильём. Чтоб иметь паспорт, нужна прописка.

– А где же мы пропишемся?

– Есть у меня некоторые соображения на этот счёт, – сказал уверенно Григорий. – А сегодня здесь заночуем, под вон той насыпью, в кустах.

Ванька согласился. Устроились на ночлег, но обоим братьям долго не спалось. Во- первых, посасывало в желудке от голода (но к этому они привыкли), а во-вторых, от новых впечатлений. Каждый думал о своём, так и уснули перед рассветом, мечтая.

Глава одиннадцатая

Ранним утром Григорий проснулся от Ванькиных стонов. Мальчик ворочался и что -то бормотал с закрытыми глазами. Гришка пощупал его лоб – он огнём горел! Гришка готов был заплакать от обиды. Столько дел, столько планов – и на тебе! Сам виноват, разрешил мальчишке столько купаться в море, ведь понимал же – нельзя! Что теперь делать в незнакомом городе, когда и деньги-то на исходе!? Григорий был сильный духом человек. Он быстро взял себя в руки, закопал в камнях поглубже свой мешок и взвалил на плечи спящего брата. Пошёл вдоль берега моря и вскоре набрёл на рыбацкий баркас, мерно качающийся у пристани.

– Эй, есть здесь кто живой? – заорал Григорий, подойдя вплотную к воде.

– Чего орёшь? – отозвался коренастый бородатый мужик неопределённого возраста, кряхтя вылезая на палубу из рубки.

– Здрасте. Мне помощь нужна. Вот, мальца, надо в больницу. Где-то у вас здесь есть лазарет? Мы не местные. Подскажите, Христом богом молю! – кричал Гришка с отчаянием в голосе. Каждое слово он старался прокричать как можно чётче и громче, так как по утру волны стали больше и шумели сильнее, заглушая Гришкин голос.

– Да не ори ты так! – ответил мужик, спрыгивая с лодки и направляясь к Григорию. – Я тебя провожу к госпиталю. Но идти долго. Кто такие? Откуда прибыли?

Григорий шёл рядом с рыбаком и рассказывал ему о себе и о Ваньке, о своём городе на Волге, как скитались и как попали сюда. Зачем рассказывал – сам не знал. Гришка всегда был благодарен за неожиданную помощь кому бы то ни было, ведь бездомным и грязным оборванцам, таким как они, мало кто помогает, их чураются. Поэтому Гришка сразу проникся к доброму мужику, который, казалось, искренне пожалел ребят. По дороге Гришка даже города не успел рассмотреть, лишь когда остановились у высоких деревянных ворот, заметил, что отошли далеко от моря. На прощанье мужик сказал, что его зовут Миколой, его дом находится в рыбацком поселении в пригороде.

Гришка стоял у ворот больницы в нерешительности, Ваньку спустил с затёкших рук и усадил на пень поодаль ворот. Слева от ворот заметил калитку, которая со скрипом отворилась. Вышла девушка с тележкой, на которой возвышались три огромных мешка. Она была маленького росточка, в синем ситцевом халате и белом платке, из-под которого свисала толстая русая коса до пояса. Черты лица у неё были какие-то мелкие, глубоко посаженные глаза, лицо будто старушечье. Девушка, не обращая внимания на ранних посетителей, прошествовала мимо, с трудом толкая тележку на двух колёсах перед собой. Григорий кинулся к девушке, ловко перехватил ручки телеги и быстро-быстро покатил её вперёд.

– Да не туда же, – возмущенно сказала девчушка, – за угол заворачивай, там мусорка.

Гришка завернул, подкатил к четырём железным бакам и выбросил пакеты с мусором.

– Спасибо, – буркнула девчонка и быстрым шагом стала удаляться в сторону калитки, схватив за ручки полегчавшую тележку.

– Подожди, красавица! – начал тараторить Гришка, забегая вперёд телеги. – Там сидит мой братик. У него жар. Мы приезжие, вчера только в город прибыли. В море перекупались, вот он и слёг. Ему помощь нужна. И лечение.

Девушка бросила телегу, подошла к Ваньке и пощупала щекою его лоб. Затем прощупала пульс на запястье. Потом оголила тощую Ванину грудь и прильнула к ней ухом. Через пару минут выдала вердикт:

– Значит так. У него хрипы, кажется, в лёгких, температура. Без лечения ему не поправиться. Сейчас поведём его в приёмный покой оформлять. Я здесь санитаркой работаю по ночам, и на медичку учусь. А мой отец в больничке – главный врач в детском отделении. Я ему сообщу, а вы следуйте за мной и готовьте документы.

– Нет у нас ничего, никаких документов, девушка, – промямлил Григорий. – Мы не местные. Приехали на море, чтоб на моряков обучаться и на корабле служить. В дороге украли у нас все документы…

Девушка метнула в Григория подозрительный взгляд. Тот, тем не менее, взвалил Ваньку на спину и побрёл за санитаркой. Прошли через пустынный больничный двор и зашли в двухэтажный белокаменный корпус. На первом этаже и был приёмный покой. Девушка, которую, как оказалось, звали Зоей, куда-то сбегала и привела седовласого сухонького доктора в очках и ещё какую-то даму в белом халате. Григорию велела сидеть на лавке в коридоре, а Ваньку отвела в комнату для осмотра. Мальчонку, трясущегося не то от страха, не то от высокой температуры и озноба, обступили доктора, раздели и стали обследовать. Гришка ещё подумал, что слава богу, они вчера в море вымылись и одёжку простирнули, и не стыдно: ведь Ванька чистый. Затем пригласили Григория и стали расспрашивать с пристрастием, откуда приехали, где живут, чем мальчик ранее болел, как теперь заболел и когда стал высоко температурить, и ещё много неудобных вопросов. Гришке пришлось наврать, что живут в рыбацком поселении у дяди Миколы, а родителей у них нет. В конце- концов Гришку отпустили, а главный доктор, отец Зои, велел срочно получить новые документы и принести в ближайшие дни. Ванька пробудет на лечении десять дней. Гришка на прощанье обнял и поцеловал брата, наказал поправляться как можно скорее и ушёл с тяжёлым сердцем. Было не по себе. Впервые за последние три с половиной года он разлучился с Иваном. Он вдруг понял, как сильно любит его и не хочет потерять. Выйдя за ворота больницы, вспомнил, что забыл поблагодарить Зою. Но решил сегодня не лезть на глаза, а придти сюда завтра и подождать её.

В рыбацком поселении Гришка быстро нашёл дом Миколы. Тот, оказывается, жил с больной женой, которая не ходила. Ему было пятьдесят пять лет. Жили тем, что продавали на городском рынке свежую рыбу. Ржавый рыбацкий баркас и рыболовные снасти – это всё, что у них было. Да пятнадцатиметровая комната в деревянном бараке, единственном на весь пригород. В доме Миколы Гришка был немедленно накормлен жаренной рыбой, вкуснее который он раньше и не пробовал. Да, в общем-то, он её и ел всего раз пять за жизнь. Вкратце Григорий поведал супругам, как его встретили в госпитале, и что Ванька останется там на десять дней. Сказал, что срочно надо сделать документы. Микола долго молчал, потом долго чесал "репу" и снова долго молчал.

– Не такое это простое дело, паспорт сделать. Ладно, пока будешь, коли хочешь, мне помогать на лодке, а то мне тяжко одному. А ты парень крепкий и мне сгодишься. А там посмотрим, что можно придумать. Пока лучше никуда не суйся, обживётесь, а я справки наведу. За мальчонку своего не тревожься, его из больницы всё равно никуда не выкинут, будут лечить. Потому что там моя жена лечилась от кровоизлияния. На ноги не поставили, но жизнь спасли, – сказал Микола, положив руку на плечо тёти Нины, своей благоверной. – Я без неё – никуда. Тридцать пять лет мы вместе, детей похоронили в 1919-м, двоих пацанов. От голода умерли один за другим… И почему Господь нас тогда не прибрал?..

– Микола, не надо, прошу, – тихо сказала Нина. Григорий понял, что надо сменить тему, и начал подробно расспрашивать о городе, о порте и о кораблях. После обеда Гришка уснул мёртвым сном на деревянном настиле с матрацем, укрывшись приятным байковым одеялом. Засыпая, впервые за последние семь лет, в нормальном человеческом жилище под крышей да под одеялом, он подумал: "Надо продать крест и помочь этим добрым людям". Проспал до утра, почти двенадцать часов беспробудно.

На следующий день Григорий был поднят в четыре тридцать утра и снова накормлен, на этот раз пшеничной кашей на воде. Вместе с Миколой впервые Гришка вышел в море на ржавой лодке, и с этого момента начал постигать хитрости рыбной ловли и управления первым в своей жизни водным транспортным средством. Волны были небольшие, но судно раскачивалось так, что казалось, вот- вот перевернётся. При каждом, даже небольшом крене, Гришка с силой хватался за борта и пытался принять устойчивое положение, от чего рыбак Микола заливисто хохотал и приговаривал: "Привыкай, привыкай, будущий капитан военно-морского флота!" Гришка злился немного, но ничего не мог поделать. Трудно всё-таки: и сети из воды вытащить, и ещё на ногах удержаться! А ведь ещё рыбу надо из сетей достать, отсортировать, да обратно плыть и вёслами работать! А Микола всё поучал попутно:

– Ты, Григорий так планируй. Сперва, чуть погодя, сделаем тебе паспорт и братцу свидетельство о рождении или справку, не знаю точно, что там у них теперь на детей. Затем попробуешь наняться матросом на корабль. Для матроса достаточно пройти курсы, а вот чтоб стать офицером на флоте нужно в мореходку поступить и отучиться.

– А что это за корабль вон там вдалеке с двумя мачтами и трубой посередине и, если не ошибаюсь, пушками впереди, самый большой? – интересовался Гришка, заворожено глядя в сторону морского порта.

– Эй! Не зевай, морячок, на вёсла налегать не забывай! – прикрикнул Микола, и продолжил повествование: – В Севастопольской бухте, в военном порту не один военный корабль. Есть ещё крейсеры и эсминцы. А то, на что ты смотришь – это линкор "Парижская коммуна", бывший "Севастополь". Его недавно на воду спустили, долго на ремонтном заводе был. У него богатая история. Там младших чинов, наверное, более тысячи человек! Как-нибудь свожу тебя туда, поближе поглазеешь на корабли. Это наша гордость.

Гришка много ещё задавал вопросов, а рыбак Микола рассказывал, что знал. Только когда подплыли к берегу, Гришка заволновался о брате:

– Надо в больницу мне, дядя Микола. Ванька у меня один там, вдруг нужно чего.

– Беги, сам всё доделаю, – отпустил его рыбак, – хватит с тебя для первого раза, итак помог, молодчина. Эй! Зайди в дом, переоденься в сухое.

Гришка забежал в комнату барака, переоделся в сухую одёжу, заботливо подготовленную тётей Ниной, и быстро направился в сторону центра города. Немного поплутал по улицам городка, не сразу нашёл госпиталь. По пути, пока никто не видел, сорвал в городской клумбе несколько оранжевых садовых цветов бархоток (оранжевых с красной каймой на лепестках) и засунул под рубаху. В ворота его долго не пропускал сторож, пришлось упрашивать и объяснять кто он и что надо. В итоге, впустили на территорию. Пройдя мимо узкого прямоугольного газона и нескольких пока ещё пустующих лавочек, где после завтрака отдыхали больные, несмело вошёл в приёмный покой и попросил вызвать Зою. Ему велели ожидать во дворе. Зоя вышла скоро, была в той же одежде, что и давече. Вкратце рассказала Григорию, что Ваню лечат уколами, лежит он в лазарете, так как температурит. Побрили его наголо от вшей. И что сегодня ему разрешили немного поесть. Как не просился Григорий повидаться с Ваней, Зоя была непреклонна: "Нельзя и всё тут! Через неделю приходи, тогда видно будет."

– Нет, я буду каждый день приходить. Вдруг ему что-то понадобится? – сказал Гриша.

– Да что с тебя взять-то? – ответила высокомерно Зоя, но тут же осеклась и замолчала . – Прости, пожалуйста, – продолжала она, опомнившись, я не хотела тебя обидеть.

– Но обидела…

– Просто Ванька рассказал, что у вас ничего нету, даже дома, – попыталась оправдаться Зоя.

– Это же не значит что мы не люди, и с нами можно вот так…

– Ладно, прости, глупость сболтнула. Ты иди, не переживай, я за твоим братом присмотрю. Обещаю. Дай только свой адрес на всякий случай. – попросила санитарка уже совсем другим тоном.

Григорий продиктовал Зое адрес Миколы, затем вынул помятые цветы:

– Это тебе. И спасибо за всё. Я всё равно буду каждый день приходить. Пока. – сказал спокойно и твёрдо будущий моряк, развернулся и пошёл прочь быстрым и уверенным шагом. Не оглядываясь.

Зоя прикусила губу и медленно пошла к калитке. Ей захотелось почему-то заплакать, но вместо этого она едва заметно улыбнулась уголком рта.

Ивана выписали не через десять дней, а через три недели. Медики в госпитале были людьми сердечными, добрыми и понимали: мальчишку надо на ноги поставить, откормить, отмыть. Все жалели Ваньку и каждый норовил что-нибудь принести ему вкусненького. Сперва тот был нелюдим, первые три дня высоко лихорадил и в бреду звал маму, Павла и Лидочку, потом приходил в себя, плакал и требовал брата Григория. Но постепенно мальчишка оттаял от ласкового обращения. Все заметили, что мальчик на самом деле вовсе не дикий, а наоборот общительный, да ещё и с юмором у него всё в порядке. Через неделю после начала лечения со всеми перезнакомился, любил травить всякие смешные байки в палате, где кроме него лежали ещё десять ребят разных возрастов. Медсёстры удивлялись, когда слышали как Ванька рассказывает сказки и придуманные им истории на ночь в палате после отбоя: "Надо же, вроде бы неграмотный малец, а какая фантазия и какая развитая речь!" С той поры и прикрепилась к Ивану кличка "Артист".

Все дни после обеда Григорий приходил к больнице и узнавал о состоянии братика. С Зоей вёл себя подчёркнуто вежливо, хотя понимал, что должен быть ей благодарен за то, что взяла Ваньку под своё крыло. Это она упросила своего отца- доктора оставить его в больнице подольше, несмотря на то, что документов у ребёнка так и не было. И уговорила никуда не сообщать о безнадзорном мальчике. А Зоя у отца была одна. Мать Зои умерла при родах, поэтому профессор Князев души не чаял в дочери, всячески баловал и во всём уступал. В общем, во всём, что касалось дочки, был мягкотелым человеком. Поэтому сама Зоя выросла своенравная и вредная, в какой-то мере, за что Ванька её недолюбливал. Тем более, она то и дело пыталась его воспитывать, от чего мальчик давно отвык. Но здесь, в больнице, Ваня ощущал, что любим и пришёлся "ко двору", поэтому старался игнорировать Зоины нравоучения, чтоб не портить себе настроение.

Когда Гришка пришёл забирать брата, почти весь персонал больницы вышел его проводить. Григорий удивился, насколько его брат поправился: таких толстых щёк у него не было отродясь. Неужели всего за три недели можно так отъесться? С Григорием на выписку напросилась тётка Нина, которую тот притолкал на самодельном кресле с колёсами, которое соорудил сам Микола, когда у жены отнялись ноги. В придачу Ваньку-Артиста одарили двумя мешками с разной одеждой, игрушками и сладостями. Медсёстры махали в окна на прощанье. Потом Ивана привели в дом к Миколе. Здесь ему показалось очень уютно и он понял, что теперь у него началась новая жизнь.

Глава двенадцатая

Время шло, и вот Ивану уже пятнадцать лет. Многое изменилось за это время. И, слава богу, в лучшую сторону. Удача сопутствовала братьям Рябининым. За три года они обзавелись документами и стали полноценными советскими гражданами. Фамилию взяли Миколы с Ниной, ведь оформлялись как их племянники, приехавшие с Поволжья. Денег от проданной Гришкиной драгоценности хватило на то, чтоб уладить все формальности с документами и пропиской, и ещё на несколько месяцев безбедного житья. А прописались, естественно, у Миколы в комнате. Жили в тесноте, да не в обиде. Григория приняли матросом на желанный корабль. В его пользу сыграли внешние данные: рост под метр девяносто, мощное телосложение, сильные руки и покладистый нрав. К своим двадцати трём годам Гришка выглядел настоящим русским богатырём. А уж как шла ему полосатая тельняшка и фуражка с лентами! Мама Нина (так называли братья жену Миколы) не могла нарадоваться на Гришу, когда он приходил в увольнение, обнимал её сильными руками, рассказывал мягким басистым голосом о службе на корабле. Наверное, вспоминала своих погибших родных сыновей, глядя на бравого моряка. Он самоотверженно, с полной отдачей служил на своём линкоре и учился на первом курсе мореходного училища. У него был цепкий ум и учёба давалась ему легко. Чего не скажешь о младшем брате. Ванька ходил в школу, но был закоренелым троечником. И то если бы не усилия тёти Нины, которая когда уговорами, когда угрозами заставляла его учиться, то ни читать, ни писать не научился бы. Ну не его это было – учёба. Зато в кружке школьной самодеятельности он был – номер один. С удовольствием бегал на занятия, участвовал в постановках, сам придумывал тексты и сценки для спектаклей, даже сам поставил два представления к Новому году и к годовщине революции. У Ваньки было много друзей, и всегда он был при деле. Правда бывало иногда, как накатит на него печаль: вспомнится ему мама, брат и младшая родная сестрёнка. Терзался тогда он сильно мыслями о них, своих потерянных родных. Замыкался в себе и часами сидел в комнате и молчал. Тётка Нина знала, что не надо его трогать и лезть в душу. Ведь сама пережила горе потери детей и понимала Ваньку, как никто другой.

Ещё очень Ивана тревожил его старший названный (а теперь уже ставший родным) брат Григорий. Чувствовал Иван, что отдаляется от него брат. Знал, что теперь он для него не самый важный в мире человек. Всему виной была ненавистная медсестра Зоя. Бегал к ней Гришка на свидания. Были дни, когда отец Зои дежурил в больнице, тогда Григорий, наверное, ночевал в Зоиной коммунальной квартире. Большую часть времени Гришка проводил на корабле и в училище, и те редкие дни, когда у него выпадали выходные, Григорий почти целиком посвящал общению с Зоей. Иван жутко ревновал. К тому же Зоя была неприглядной на вид: худая и сутулая, черты лица мелкие, глаза глубоко посаженные и совершенно бесцветные, голос вообще писклявый. Только густя русая коса до пояса немного украшала её. Хотя Гриша, почему-то считал, что глаза у его девушки светло-голубые, точно небо в зимнее морозное утро, а голос тоненький и звонкий, как у лесной малиновки, а фигурка точёная, как у хрустальной статуэтки-балерины. Именно так он описывал Зою маме Нине, перед тем, как впервые привёл девушку в дом знакомиться. Ване же казалось, что некрасивей девушки он не встречал. А по характеру она была взбалмошная и упрямая. Ну совсем не пара его брату-красавцу! Её он просто ненавидел за то, что забрала у него брата, и весь свой гнев выплёскивал на Гришу: