Истории, которых не было

– Ха! За кого ты меня держишь?!

– Ну вот. Первое, что я сделала, споткнувшись о высокий порог…

– Спросила про интернет!

– Точно! Хотела, но не успела, там табличка была «Извините, интернета, банкомата, и сотового телефона нет». И так ещё в трех или четырёх следующих тошниловках.

– Ха-ха! Класс! Давно я не был в той части города возле карантина! Замучились, бедолаги отвечать на одни и те же вопросы.

– Не перебивай, умник. Теперь я и сама понимаю. А тогда решила, что тут Они и попались. Прихватила я их крепкой рукой, за голую задницу. Можно построить декорации, нанять статистов, но имитировать всемирную паутину, с таким объемом информации – нереально!

– То есть, твоей основной рабочей версией было, всё-таки Мега-супер-реалитишоу, и, в идеале, ты мечтала внезапно появиться в кабинете редактора?

–Ну, да, черт, возьми! А что ещё я могла думать?! Только про кабинет редактора я как-то не подумала. Собиралась ворваться в студию и показать «фак» оператору за пультом.

– В надежде, что это увидит вся страна!

– Да! Ну, и что! Мне впервые за долгое время стало по-настоящему весело!

Динька помолчала, посмотрела на меня сквозь невесомую челку и засвистела знакомый, но не идентифицировавшийся мотив. И чистенько так, надо же!

– Ты смотрел фильм «Шоу Трумана?»

– Конечно, мне нравится Джим Керри.

– Нравится?! По моему – придурок.

– А по-моему – смешной. Такие вот вкусы у барменов-недоучек.

– Да уж! Короче, купила я себе кофе с детсадовским овсяным привкусом и стала вспоминать.

– И отправилась на вокзал!

– Молодец! Из всех знакомых мне барменов-недоучек ты лучший! Я не надеялась уехать, мне было интересно, как мне будут мешать. Чтобы понять…, эээ, что за люди, техника какая.

– Масштаб мероприятия.

– Садись, пять! Ну, и конечно, на что они готовы пойти, чтобы меня удержать.

В отличие от интернета, банкомата и сотовых, вопрос о вокзале ни кого не напрягал… Он явно не был засекреченным объектом. Прохожие внятно объясняли мне дорогу, но топать пришлось долго. Я шла, радовалась солнышку (чего со мной года два уже не случалось) и удивлялась полному отсутствию птиц, кошек-собак и легковых автомобилей…, и чего-то еще не хватало. Я напрягалась на эту тему два квартала, потом подумала, что надо расслабиться и ответ выплывет сам. Дала себе команду продолжать упиваться погодой, участившимися клумбами и сердцебиением от быстрой ходьбы, скамеечками и прочей бессмысленной дребеденью. Как раз когда я доусердствовалась в бездумном созерцании до состояния нирваны (или альцгеймера, вопрос терминологии), меня озарило: дети! Дети! Ни одного вопящего спиногрыза за приблизительно полчаса прогулки. Разве мелкие не умирают? Ещё как, но с ребёнка не возьмешь подписку о неразглашении! Что-то еще меня смущало, я не могла понять что. Знаешь, когда просыпаешься в отвратительном настроении, а причину понимаешь минут только через десять, когда перфоратор за окном, наконец, смолкает.

Однако, примерно в полукилометре от меня уже прогромыхала электричка, пора бы появиться хоть какому-нибудь завалящему агенту, сказать мне, что это, мол, товарная станция, что грузят там стратегический состав, и бла, бла, бла. Ни фига!

Я протянула всемогущую карточку в окошко кассы: на ближайший поезд, до конечной, пожалуйста! Комментариев к моей идиотской просьбе не последовало, кусок пластика вылетел обратно, явно нацеленный в дыхательное горло (как дома, умилилась я). К нему был примагничен желтенький (это их любимый цвет) обрывок, видимо – билет. Присоединившись к жиденькой шеренге ожидающих, я стала гадать, по какой причине отменят мою электричку.

– Интересно, какие были версии?

– Самые разнообразные, от «по техническим причинам» до имитации теракта с применением китайских фейерверков и кровищи из вишневого сиропа. Вместо этого, как ты понимаешь, подкатила дребезжащая не пригнанными деталями электричка.

– Желтая!

– Да! Этот цвет – их секретное оружие. Я села в вагон и стало мне Йорик, как-то уныло и от нерасшифрованных паскудных ощущений и от того, что играть со мной почему-то никто не собирается…, а потом вошел этот мужик…

– Агент!?

– Если бы! Обычный дедок в рубашке вроде твоей…

Дина

Если бы агент. Обычный старый хрен, в рубашке, трениках, с кислотным рюкзаком (деды такие обычно за внуками дотаскивают) и удочками в одной руке. Я его на всю жизнь запомню! То есть…, блин. Не знаю, что будет после очередной смерти, но эту рожу не забуду, точняк. Дед сел напротив меня и очень скоро заёрзал, видно я конкретно в него вперилась. Наверняка думал про не застёгнутую ширинку, а проверить стеснялся. Дело в том, что в руках у этого дачника была банка Кока-колы!!! Мой открывшийся для вопросов рот, замер в этом имбицильно-расслабленном состоянии, потому что ответ вломился из тамбура с сумкой холодильником через плечо и заболтанной фразой: фантаколаспрайт, пивочипсыорехи, шоколадмороженое! Я остановила коробейника, ухватившись за лямку его лотка, и стала тыкать пальцем в первый попавшийся рекламный фантик. Парень отнесся с пониманием: аккуратно вынул из моей правой руки карточку, приложил к аппарату, похожему на счетчик Гейгера, и вернул вместе с шоколадкой. Дед вздохнул с облегчением, теперь я пялилась не на него, а на толстенький аппетитный сникерс с лесным орехом.

Йордан молчит и терпеливо ждет продолжения. Неужели не понятно, блин!? Если он сейчас спросит: «Ну, и что?», запущу в него пустой миской из-под риса. О такие бошки только посуду и бить, хуже не будет. Хм, как будто мысли читает, гад. Осторожненько так взял латку, в раковину поставил и водичкой предусмотрительно залил, ботан гребаный.

– Скажи, – я пытаюсь говорить спокойно, – если бы ты пытался убедить кого-то, что он не в Болгарии, например, ты бы что сделал, в первую очередь? Ну, что?

– Н-не знаю…

– Че, «не знаю»?! Ты ему, допустим, втираешь, что он в Зимбабве, он выходит на улицу, а там на чистом болгарском кириллицей написано: «Продуктовый магазин».

– А, ну, да.

– Воот! А с этой банкой…, я там, дома не читала, но слышала название книжки, что-то вроде: «шестьсот тысяч квадратных километров без рекламы кока-колы». Западного какого-то дядьки.

– Маркеса

– Наверно.

– «Двадцать два миллиона четыреста тысяч квадратных километров без единой рекламы Кока-колы»

– Точно, про Советский Союз. Но союз-то нет давно, реклама везде, где можно и нельзя. Реально, колы и фанты нет только на том свете, на этом, то есть. А тут – вот оно все, сникерсы, марсы…, блин, понимаешь? То есть, если бы я кого-то хотела убедить, что он, типа умер или в параллельный мир попал, я бы стопудово предложила ему отсутствие рекламы, как аргумент. Меня никто ни в чем не пытается убедить! А если тебе ничего не втюхивают, значит – ты нафиг не нужен и обманывать тебя – мартышкин труд. Этот наглый жиртрест Тонни, даже не потрудился как-то настроить меня, отсутствие детей объяснить, хоть как-то. Ну, что ты молчишь, тупица?!!!

– Я все понял, у меня практически так же было!

– Да, ну! – я непроизвольно перехожу на шепот вслед за ним, – Ты же говорил, что пилил, пилил в неведомую даль и просветлился.

– Язва ты трофическая, – ещё тише зашипел,– причина-то просветления та же. Только в твои двадцать лет можно так долго верить, что ради тебя создали целый мир, пусть игрушечный, но огромный и по индивидуальному проекту. А я в свои…, не будем уточнять, (до пятидесяти, кстати, далеко) практически сразу поверил, а шел…, не знаю зачем. Наверно одна самая оптимистичная извилина, скребла меня за ухом. На фотообои что ли надеялся наткнуться, пес его знает.

– Ххе…, фотообои, ну ты даешь! Прикольно, наверно, собрать много рассказов о первых днях и составить сборник. Типа – пособие. Основные варианты поведения, повторяющиеся ситуации, и прочая трампампень в этом духе.

– Да, у всех, похоже, будет.

– О том и речь! Методичка. И частные случаи. Я вот, например, в первый день чуть не утонула.

– Господи, где ты угораздилась?

– В пруде в каком-то вшивом. Купаться полезла, ну, и…

Денёк мой первый, в смысле погоды становился ближе к обеду всё симпатичнее и симпатичнее, и наконец, разгулялся, как хорошо проплаченный тамада на свадебном банкете. Заметила я это, понятно, не сразу. Сразу меня затрясло похлеще электрички вместе с моим злосчастным сникерсом. Старичок не стал долго наслаждаться этим зрелищем (то ли гуманист, то ли насмотрелся уже), сунул мне под нос банку и забормотал что-то вроде: «Попей, девочка, пока холодненькое» Я заклацала зубами по мягкой жестянке, в тщетных попытках поймать немного обещанной прохлады. Когда мне это удалось, мой попутчик погладил меня по плечу и утвердительно прогундел: «Новенькая!» Меня заколотило дополнительно – от злости. Откуда, скажите мне кто-нибудь, у всех пенсионеров такие педофильские замашки?! Их что, в собесе инструктируют?! Ох, как бы я высказала сейчас ему все это и многое другое в придачу, но мои способности в области членораздельной речи оказались резко ограничены сильными вибрациями (моими и электричкиными), так что, экономя дефицитный ресурс, вытряхнула из себя частями один вопрос, казавшийся мне на тот момент единственно-достойным обсуждения: «Откуда здесь Кола?» Жду ответа, а сама думаю: если скажет, что, мол, из ближайшего магазина, опущу баночку и вцеплюсь прямо в кадык и будь, что будет. Но дедушка оказался умничкой, (чем и спас свою хрупкую жизнь), прошамкал без обиняков: « Так ведь инженеры-технологи, тоже помирают, девочка. Помирают, и – к нам».

Тут, по закону жанра, у моего попутчика должны были срочно отрасти когти, клыки, рога и хвост, а глаза, просто обязаны засветиться адским пламенем. Но на меня по-прежнему смотрел обычный пенсионер, не очень приятный, совершенно человекообразный, с морщинистой небритой шеей и желтыми не заточенными зубами.

– Местный, что ли попался?

– Ага, печник.

– Как?! Печник?! Такого названия ещё ни разу не слышал, надо же «печник»!

– А что? Местный житель, на черта не похож, вот и …. Я с этими аборигенами потом общалась не раз, они – как мы, только бычат все по-страшному.

– В смысле?

– В смысле, говорят, только по делу, как справочники. Они не андроиды, часом?

– Нет! Они тут рождаются самым обыкновенным способом, это точно. Просто, вот так устроены, слово «потрепаться» у них не употребляется, в принципе.

– Да…, интересно, о чем они шепчутся после секса!

– Будешь, хорошо себя вести – расскажу!

– Ого! Шустрый какой! А у меня ничего не вышло.

– А ты уже попыталась? И кто из нас шустрый?! Ладно, давай дальше, про пруд.

– Короче, утёр он мне сопли несвежим своим платочком и вытолкал на первой же остановке «погулять, подышать, успокоиться», а на самом деле, я думаю, с рук сбагрить и дремать спокойно до дома.

Станция оказалась – что надо. Этакий здоровущий (по предварительным ощущениям) парк культуры и отдыха, закрытый на время реставрации. Купив на станции бутылку холодной газировки, я пошла искать тенечек с хороши видом, дабы вдоволь пострадать и пожалеть себя любимую с максимальным комфортом. Отчаявшись найти подходящий пенек, я уселась на травку, с удовольствием заткнув своего виртуального доктора, заблеявшего было что-то про хронический цистит и воспаление придатков. Упругая, как диванная пружина, травка, кокетливо покачивала, мою задницу, и без того удовлетворенную по самое нехочу колличеством и качеством свалившихся на неё приключений. Бутыль холодила ладошку, пахло сеном, корой и шоколадом. Вокруг было Хо-ро-шо!

Вообще, в положении «расслабленно-полулёжа» тяжело сосредоточиться на трансцендентных переживаниях, я уселась в более приличествующую моим намерениям позу, подтянув колени к подбородку. Дело, вроде, пошло на лад. Первой в папке «мои тяжелые утраты» открылся, конечно, фотопортрет Артёма (кто бы сомневался) с его пидерской сережкой в ухе, крашеной челкой, в майке, позволявшей всем желающим любоваться свеженакаченой мускулатурой. И ведь находились желающие, вот что удивительно. Умел он с девчонками общаться, этого не отнимешь. Сама же умилялась его убогим стихам, типа: « Я уйду в глухую ночь, ты не сможешь мне помочь» Господи, неужели из-за этого пижона, папенькиного сынка …, нее-е-т. Под этой фотографией только один комментарий: не забыть стать привидением и довести мудака до психушки. Дальше – просмотр в ускоренном режиме: школьные подружки, студенческие вечеринки, любимая музыка, Том и Джери, коллажи из роликов, пирожных, котят и морских раковин, в конце несколько очень размытых кадров – это моё светлое будущее, понятия не имею, что я собиралась делать после института. Понятия не имею! Всё!

Облизывая с пальцев остатки злосчастного батончика, я почувствовала, что подо мной мокро.

– Оо?!

– Не «О!», а земля под неохотно осевшей травой оказалась сырая.

Пришлось срочно принимать вертикальное положение и продолжать размышлять на ходу.

Продолжения были не богаты и невразумительны, но давно я не гуляла одна с таким кайфом. Чесала напролом, даже запыхалась. Деревья закончились, позволив мне любоваться урбанистическим абрисом горизонта и небольшой, но близкой и, от того, особенно милой лужицей, назвать которую озером можно было только из уважения к её устроителю, кто бы он ни был. У меня аж шкура зазудела, как захотелось искупаться. Голой. Всё равно никто не увидит, а если и увидит – пофигу. Края оказались крутыми, но не высокими, около полуметра. Скинув боты, я потянулась пальцами левой ноги к воде, умудрившись сделать какой-то невероятный пистолетик на правой. Я уже зашкрябала когтями по поверхности, когда вторая, давно не тренированная лапа, сорвалась с бережка, и я практически без брызг въехала в этот грёбаный пруд. Вода оказалась неожиданно теплой и это была хорошая новость. Плохая содержала информацию о полном отсутствии дна. За двадцать три года жизни я так и не научилась плавать. Моё тело беспомощно шевелилось в некоей субстанции, мало похожей на привычную озерную жижу. Больше всего это напоминало парение в невесомости, с той только разницей, что невесомость всегда ассоциировалась у меня с абсолютным межпространственным холодом, а тут меня окружил неестественно теплый, удивительно мягкий и приятный на ощупь космос. Дышать в нем, однако было не реально. Я высунула пасть на поверхность, заорала и рванула к берегу, как могла. Снова заорала, уже от боли, раздолбав коленку об услужливо подвернувшийся камень. Огромный и шершавый, он хотел меня убить, а, в результате, спас и помог выбраться на берег. Хищный пруд поставил точку в длинном перечне моих сомнений. Там…, или правильнее сказать: «Тогда», моё тело ощущало мир иначе.

– Знаешь Йорик, о чем я думала, перепуганная и, хрен знает от чего, жутко довольная, стаскивая с себя мокрые шмотки посреди этого чертова поля? О том, что единственное, чего мне здесь по настоящему не хватает, это возможности позвонить маме. Прямо сейчас. Просто так.

Йордан

Может, правду говорят, что женщины мудрее нас? Мне потребовалось гораздо больше времени, чтобы осознать и ещё больше – чтобы сформулировать: «Жизнь – это то, что внутри». До неприличия банально, но, черт возьми, как же редко употребимо на практике. Спросите любого о его жизни и услышите устную импровизацию на тему «как я провел лето», перечень происшествий, фабулу. Редким везунчикам удаётся понять, что всё это только наполнитель, не извлекаемая эссенция подкрашенная и ароматизированная, так льют чернила в невыливайку, бросают монетки в свинью копилку, набивают конским волосом полосатые матрацы. В юности я был упертым материалистом, теперь я точно знаю, что душа существует. Не факт, что она вечна, но агрессивна и ненасытна, как плотоядный цветок, очаровательная зубастая Венерина мухоловка, поглощающая зазевавшиеся события. Души-гурманы и неразборчивые обжоры, вегетарианки и сладкоежки, любительницы фаст фуда и поклонницы здорового питания и, конечно, бесчисленное множество неприхотливых экзистенций, жрущих – что дают.

– Смотри, какая ты умница!

– Издеваешься? – Динька подозрительно прищурилась на меня из поз бровей, как прицелилась.

– Не, серьезно. Ты сразу всё правильно оценила. Большинство долго ещё страдают под девизом «Всё кончено! Я никогда больше не увижу свой любимый полосатый галстук» Я лично полгода, примерно, непрерывно ныл, пока не понял, что обрасти «полосатыми галстуками» – раз плюнуть.

– А чё ныть-то? Надо что-то делать, шевелить ожиревшим задом. Я возле этого подлого пруда решила, что выберусь отсюда, вернусь обратно по-любому, бляха-муха. Хоть упырем, хоть Каспером, пофигу. Кстати, вспоминая всю вашу фабрику грез, куда меня закинули с самого начала без предупреждения, легко было предположить, что все Вы работаете привидениями. А что, почти так и есть. Ну, насчет снов сразу, конечно, не доперла. Вот и первый пункт плана прояснился: обратно в вашу контору.

– Экая ты…, резвая. Быка за рога!

– А что?! Есть такой чувак, ведет тренинги по всему миру, он говорит, типа: «Если тебе не нравится место, которое ты занимаешь в мире, поменяй его, ты же не дерево!» Клёво, да?

– Ох, уж мне эти чуваки с тренингами…, хотя…, есть сказка про лягушек, в крынке с молоком: одна утонула, а другая начала сучить лапками и взбила масло…

– Во-во, про лягушек, тоже – ничего! Главное – действовать. Вначале всё пошло как по этому самому взбитому маслу. Вернулась в карантин, поговорила с Тонни. Оказался нормальный чел, даже вискарик не взял, сказал, что среди таких невменяемых клоунов-экстрималов мне самое место, только надо малость подучиться.

– На это «подучиться» ты и высказала ему всё, что думаешь!

– Эй, приятель, мне не четырнадцать, забыл? Учиться – это нормально. Поостмотреться, познакомиться со старожилами. Акклиматизироваться, в общем. Только от квартиры я отказалась, осталась жить в карантине. Как условно-досрочно освобожденные в американских фильмах. Уперлась рогом, мол, боюсь одиночества и те де. На самом деле, не хотела устраиваться на стационар, так сказать. Я тут временно! Нижнее подчеркивание, точка!

– Ясно. Ну, и как тебе процесс обучения?

– Прикольно! Сначала писали шаблоны, пипец, я там была либо вурдалаком, либо проводницей в поезде. Еще училкой, извращенной проституткой, продавщицей, зверьем всяким. Я быстро все поняла и соскучилась, даже не гримируют как следует, говорят, мол, аппаратура на месте доработает. Кошмар, если представить, что целый временной пояс ложится спать и смотрит сны из не слишком разнообразного наборчика халтурных залепух. За ним следующий и так далее, огромным непрерывным каноном.

– А потом просыпаются, и наяву происходит то же самое.

– Что ты хочешь сказать?

– Что жизненных сценариев еще меньше, дело обходится без вурдалаков и секс, большей частью, не столь экзотичен.

– Хе-е…, наверно, от этого и сны убогие. Но потом пошли индивидуальные серии, и там было позабавнее. Одному клиенту (или клиентке) все виделось в кукольном формате. Я была поролоновой кошкой, деревянной старушкой и коровой на шарнирах. Круто! У другого была спарринг партнером на ринге. Я здорово дралась! Сперва-то струхнула маленько, но потом поняла, не так уж сложно от него увёртываться. А он, бедолага, наверно удивлялся, что тело ватное. Знаешь, как всегда во-сне бывает…, бывало. Тут сны не снятся.

– Логично. Тут их делают.

– Да! И чтобы их сочинять, сценарная группа получает указания от аналитической!

– И ты захотела стать аналитиком, чтобы подглядеть через волшебный телевизор (или чудесный бинокль, магический кристалл, колдовской колодец), как страдают оставшиеся, как плачут, убиваются и горько жалеют, что не ценили, не любили и не дали нобелевской премии. Обливают слезами подаренные тобой носки и брелоки, винят себя в твоей смерти и пытаются сделать харакири.

– Ты, оказывается, не такой добрый дядя, каким кажешься.

– Какой я тебе, на хрен, дядя!

Ох, хорошо, что в этот момент я подавился сухарной крошкой. Это остановило меня и дало возможность Диньке крепко, с оттягом врезать мне по спине.

– Какой-никакой, а дядя. Тётя из тебя довольно неказистая, не находишь? И нечего так возбуждаться, на ровном месте. Козе понятно, что все новенькие об этом мечтают, но я добралась до административной службы города (бесит отсутствие названий), а большинство, и ты в том числе, сподобились, самое большее, душевно поговорить с админом группы. Угадала?

– Похвальная настойчивость. Только ответ ты услышала тот же, что и все мы, жалкие, безвольные улитки. Угадал?

– Подавись ты своей угадалкой, – уныло огрызнулась моя ночная (уже почти утренняя) гостья, – везде без опыта берут, а туда нет. Особо талантливых ищут, что ли?

– Думаю тут дело не в профессиональном, если так можно выразиться, опыте, а в длительности пребывания. Не знаю уж какая у аналитиков рабочая специфика, но корпорация у них ооочень закрытая. Один клуб на весь город, охрана, клубные карты и человек двадцать постоянных клиентов. Остальные предпочитают дома сидеть. Или по-другому как-то время проводят, черт их разберет. Мне раз только удалось поговорить с одним и то случайно. Да, и разговором это назвать можно с большой натяжкой. Я засыпал кучей плохо сформулированных вопросов полуживой организм, под завязку укомплектованный алкоголем, а он твердил, как заевший винил: «Ты думаешь, что ко всему привык, но тут-то и начинается самое…». Последнего слова я так и не разобрал, хотя парень честно пытался выговорить его раз тридцать.

Мы помолчали, на этот раз мирно, без напряга. Содружественно, так.

– Я прямо перед смертью стих написала. Первый и последний, думала – забылся, а сейчас всплыл. Хочешь прочитаю?

– Конечно, хочу!– я замер, не донеся сигарету до рта, боясь спугнуть внезапную откровенность, один из тех жалких непрочных крючочков, которыми мы цепляемся за окружающих.

– Только он, это…, короткий.

Ненужно откашлявшись, Динька продекламировала:

«Для заблудившихся в осенних сквозняках,

Лишенных дара доходить до края,

До точки невозврата, до сгоранья –

Попкорн и клоуны в облезлых париках»

– Вот.

– Хорошо. Я никогда ни строчки не срифмовал, но читал много. «До точки невозврата…», пророческое получилось, да?

– Тут даже попкорна нет. И кинотеатров, и книг, и интернета. Много чего нет, а ведь, не запрещено. Долбаного телевидения не существует, Господи, как я соскучилась по настырной тупой рекламе прокладок с крылышками!

– Да, это поначалу напоминало мне тайный тоталитаризм.

– Типа, все запуганы неизвестными в темных очках на одинаково-невыразительных лицах?

– Типа того, да. Но со временем становится ясно, что запретов, действительно не много. Максимум прав, минимум возможностей.

– Почему?! Почему ничего не делается?!

– Само?

– Почему само? Общество! Люди для людей!

– Хм…, общество за твою работу дает тебе самое необходимое, плюс свободу выпендриваться, как пожелаешь.

– А кто решает, что мне необходимо, елки зелёные?!

– Ты и решаешь. Эдакое натуральное хозяйство. Есть клочок земли, а там хочешь – репу сажай и корову паси, хочешь – открывай художественную галерею.

– Законно! Но что-то в этом, все равно, не правильно. Зачем, к примеру, мы нужны местным? Ради каких пирогов с вареньем они корячатся, обслуживая совершенно бесполезных чужаков? Мы не производим, не развлекаем.

– Да, уж, ни хлеба от нас, ни зрелищ. Этим вопросом я подробно занимался.

– Со свойственным тебе занудством.

– Со свойственным, со свойственным. Однако, ответа не нашел. Во всяком случае, того, что мы с тобой назвали бы ответом. Подробных объяснений о непосредственной пользе нашей работы, с таблицами и статистическими данными, похоже, не существует. В жанре устного народного творчества ходит версия, про перераспределение некоей энергии, которая, мол, без этого находится в коктельном состоянии не пригодном для употребления. А взаимодействие с клиентами, как бы отделяет молоко от бананового сиропа и каждому достаётся своё кушанье по вкусу. Но, судя по тому, как напоминают сии опусы фантастику второй половины двадцатого века, они, скорее всего – творения наших соотечественников.

– Точно, у местных с воображением напряженка.

– В том-то и дело. «Печники» (понравилась мне твоя обзывалочка) живут в твердой вере, что все заранее кем-то продумано и устроено правильно, а человек должен соответствовать. От того и не любят, когда мы из философских соображений пытаемся заняться, сельским хозяйством, например, отлыниваем, то есть, от основной деятельности. Религиозные фанатики разумного мироздания, скептиков нет.

– Тупые!

– Почему «тупые»? При социализме и у нас и у вас в Союз существовало же государственное планирование. На тех же специалистов, и, исходя из этого, рассчитывалось количество учебных мест в ВУЗах. Так? Были в этом, согласись, свои плюсы.

– Да! Но были и несогласные! Правы они или не правы, плевать! А тут все…