Девятый год черной луны

По тропинке я шла очень быстро, стараясь не смотреть по сторонам, и все время повторяла как мантру «эксгибиционисты на людей не нападают», тип, который прятался в кустах, это не тот человек, который ударил Ксению чем-то тяжелым по голове. Вот и знакомый поворот, кусты. Всю дорогу до поворота я предупреждала себя «не поворачивать голову в сторону кустов, не оборачиваться, не смотреть туда». Конечно же, я посмотрела, и, конечно же, он был там, неприятный, бледное лицо с какими-то размытыми чертами. Неприметный. Сними он свое черное пальто, и я вовек его не узнаю. Заметив, что я обернулась, он хмыкнул и привычным движением распахнул полы. Я прибавила шагу, а метров через пять перешла на бег, он засмеялся мне вслед, видимо, был доволен произведенным эффектом. Я разозлилась, но тут же решила, что фиг с ним, не стоит на это тратить свои нервы. Правда, странное время он выбрал для развлечения. С другой стороны, сегодня тепло, зачем уходить оттуда, где ты получаешь массу удовольствия. Странно здесь, скорее, другое, – никто из местных жителей не сообщил в полицию, и я не буду сообщать. В конце концов, я в этом районе, временно. Пусть сами разбираются со своими придурками.

Через десять минут я добежала до детского садика, вызвала женщину Зинаиду, сурово объявила ей, что за Сережей придет мистер Вокенаар и даже написала заявление на имя заведующей. Зинаида попыталась было протестовать, я резко ее обрубила, сказав, что еду на встречу с Максим Максимычем. Я соврала, но неожиданно это оказалось правдой.

Когда я подъехала в больницу, он был первым, кого я встретила на лестнице.

– А вы куда? – живо заинтересовался Максимыч.

– Ксению навестить.

– А откуда вы знаете, что она пришла в себя?

– Не знаю я, – ответ прозвучал неубедительно, я это почувствовала и тут же добавила. – Просто надеялась… Приехала наудачу, а тут – на тебе, говорят, что ей стало лучше.

– Угу, – кивнул Максимыч, давая понять, что не верит мне.

– Она что-нибудь рассказала? – я попыталась сменить тему.

Максимыч надулся:

– В интересах следствия я не могу этого вам сообщить.

Я пожала плечами и, вежливо попрощавшись, пошла вверх по лестнице. Максимыч, явно собиравшийся уходить, спустился на пару ступенек вниз, после чего резко остановился и произнес:

– А знаете что… Пожалуй, я пойду с вами. В конце концов, ведь вы были последняя, кто видел Федосееву живой и здоровой.

– Не я, – столь наглое передергивание возмутило меня до крайности, поэтому я повторила еще раз, – не я. Последним, кто видел Ксению живой и здоровой, был тот человек, который ее ударил.

Максимыч недовольно поморщился, хотел возразить, но мы как раз дошли до Ксенькиной палаты. Я собралась постучать, мало ли, вдруг там врач или медсестра процедуры какие-нибудь делает, но Максимыч уверенной рукой взялся за ручку двери и мы вошли.

Мне раньше не доводилось видеть людей, которые только что вышли из комы. Разве что в кино. И там, даже если люди пролежали в коме очень долго, придя в себя, они находились в отличной физической форме, бодро вскакивали с кровати и тут же отправлялись мстить врагам, которые много лет назад довели их до состояния комы.

В отличие от кинематографических героев Ксения выглядела неважно. Есть такое расхожее выражение «краше в гроб кладут». Пожалуй, после работы умельцев из похоронного бюро среднестатистический покойник выглядит лучше, чем Ксения в данную минуту. Голова ее была туго обмотана бинтом. Бинт охватывал макушку и затылок, проходил под подбородком. Из рассказов медсестер я знала, что Ксению ударили тяжелым предметом по затылку, а когда она, потеряв сознание, упала, еще избили ногами. Правая щека у нее была залеплена пластырем, из-под которого торчала марля. Левая щека выглядела отекшей, на ней явственно проступал синяк. Глаза были закрыты, под ними фиолетовые синяки. Из носа Ксении торчала прозрачная трубочка, а откуда-то из-под одеяла змеился целый пук разноцветных проводов, присоединенных к стоящим рядом с кроватью аппаратам. На мониторе плясала веселенькая кривая зеленого цвета, показывала, как работает Ксенькино сердце. Медсестра, внимательно изучающая показания приборов, строго взглянула на нас с Максимычем.

– Сюда нельзя, – сказала она нам обоим, а потом уже отдельно Максимычу. – Вы уже с ней беседовали, больная устала, она не выдержит второго разговора.

Максимыч легонько толкнул меня вперед.

– Это ее лучшая подруга.

Медсестра нахмурилась, ей не понравилось, что мы с Максимычем не исчезли по первому ее требованию. А я не могла сказать, что мне звонили из больницы, и я знаю, что Ксения спрашивала про меня, ведь я солгала Максимычу на лестнице, притворилась, что заехала просто так, наудачу.

– Если можно, – робко начала я, – хоть на минутку, только сказать, что дома все в порядке, я присматриваю за Сережей.

– Вы Ирина? – спросила медсестра.

Я кивнула.

– Она спрашивала про вас, – продолжила сотрудница больницы, – но, как видите, сейчас она спит, попробуйте заехать завтра.

Я кивнула. Попрощавшись с медсестрой, уточнила, во сколько лучше завтра приехать. Она сухо заметила, что часы посещения для всех одинаковы, никто не будет делать для меня исключений.

И тут Ксения открыла глаза. Первым это заметил Максим Максимыч, он шикнул на нас с медсестрой и второй раз, настойчиво подтолкнул меня к кровати. И с закрытыми глазами Ксения выглядела ужасно, а сейчас это была живая иллюстрация к повести Гоголя «Вий», того и гляди заговорит хриплым голосом: «Поднимите мне веки!» Ксюха смотрела прямо перед собой и, казалось, ничего не видела. Я тихонько окликнула ее.

Она отреагировала далеко не сразу. В какой-то момент даже показалось, что она не слышит, я позвала ее чуть громче, она медленно, с видимым усилием перевела взгляд в сторону двери.

– Ксень, это я, – я попыталась улыбнуться, – все в порядке, Ксень, и с Сережей тоже.

Она продолжала смотреть на меня и нельзя сказать, что взгляд ее лучился дружелюбием. Так прошло не меньше получаса по моим ощущениям и не больше минуты, если верить висящим на стене часам. Наконец губы ее зашевелились, она явно пыталась что-то сказать, но сильно мешал бинт, проходящий как раз под подбородком.