Договорились. Слабость, в которой сила

– Серьезно? Нам че больше обсудить нечего? Может, ты поделишься с нами своими чувствами к Гоге?

– Легко, – Игнатьева повалилась на бок и уперлась локтем в диван. – Я его люблю. Сильнее всего в этой жизни.

– Прям так? – усмехнулась Карина, хотя не находила особых поводов для сомнений, просто хотелось язвить.

– Прям так.

– Сильнее, чем семью?

Игнатьева вздохнула, подумала недолго и ответила.

– Да. Походу сильнее.

Настена округлила глаза и, выпив вина, спросила:

– Даже сильнее, чем маму?

– Маму особенно, – голос Игнатьевой мгновенно загрубел, как будто хитином покрылся, под которым пряталась зароговевшая злость.

Настала пауза. Все чувствовали себя неловко, но никто не решался задать следующий вопрос. Самой смелой оказалась Сиран.

– У тебя тоже трудные родители?

Она вздохнула и задрала голову, чтобы допить остатки «Кампари». Карина оперативно подлила ей хереса, а сама удивлялась Игнатьевой, потому что всегда считала ее примерной дочерью. Ее родители именно о такой мечтали: чтобы и ум, и красота были на месте, и одевалась элегантно без вульгарности, и поведение соответствовало нормам, и парень был один на всю жизнь, да по любви.

– У кого они нетрудные, – усмехнулась Игнатьева.

Мелодия сменилась на более динамичную из старого панка. Заиграли быстрые биты и бас-гитара. В конце отбивали барабаны. Воздух наполнялся сочными звуками и становился плотнее.

– А в чем проблема? – любопытство в Настене победило осторожность.

– Гога им не нравится.

Девушки переглянулись между собой, обменявшись удивлением.

– Классика, – цокнула Карина.

Музыка снова заполнила воздух, пока они молчали. Игнатьева пила глоток за глотком, пусто глядя в пол, а потом продолжила сама без всяких вопросов.

– Дело не в Гоге. Ей, в принципе, никто не нравится. Она только себя любит. А я должна была стать ее полной копией, ходить так же, говорить так же, даже одеваться так же. Типа элегантность не устаревает, – девушка спародировала тон великосветской дамы позапрошлого столетия и посмеялась. – И любить я тоже должна была только себя. А я такой и была. Сучкой высокомерной.

На последних словах она посмотрела на Карину и усмехнулась.

– Думала, это норма.

– Неужели чистая любовь к Гоге тебя преобразила до неузнаваемости? – сарказничала Карина.

Игнатьева хохотнула.

– Почти, – глаза ее снова застыли, а пальцы стучали по стакану. – Я такой стервой была. Реально считала себя лучше всех. И все почему-то поддакивали моему самолюбию, – она помотала головой. – Ну, знаете, считалась самой красивой девочкой в школе, все хотели со мной дружить, и парень у меня был самый классный, и такая мы были идеальная пара. Типа.

Карина с удовольствием наблюдала, как Игнатьева сама над собой иронизировала сейчас. С горечью, но все же. Настена слушала с приоткрытым ртом. Сиран томно откинула голову на спинку, как царевна, и периодически охала в поддержку рассказчика.

– Конечно, я при всей своей крутости, как положено, булила одноклассников. Одну прям терпеть не могла. Самую чмошницу, ну, типа, – Игнатьева закатила глаза и глотнула. – И вот в десятом классе перед Новым годом она подкинула мне подарочек.

Девушка сделала еще два больших глотка, прополоскав рот.

– Не знаю, как, но она засняла меня в туалете. Буквально как я сру. А у меня тогда живот еще прихватило. В общем, смачное видео получилось.

Из Настены вырвался смешок, но она тут же прикрылась ладонью и запила смешинку алкоголем. Сиран резко подняла голову и уставилась крупными глазами на Игнатьеву. Карина ожидала нечто подобное и только хмыкнула.

– Разумеется, его увидела вся школа. Розовое стекло, сквозь которое на меня все смотрели, рассыпалось вдребезги. Оказалось, я сру не ромашками, и нет во мне ничего сакрального, – Игнатьева рассмеялась. – Спустили меня, в общем, с небес. Парень первым от меня отказался. Подружки следом. Следующие полгода школы были просто кринжовыми. Я даже вскрыла вены.

Настена искренне возмутилась:

– Да ладно? Из-за такой фигни?

– Ну, знаешь, я тогда потеряла целую жизнь, – Игнатьева вдавила подбородок, отчего он расслоился на тонкие складки.

– Это же глупо!

– Теперь я это понимаю! Психотерапевт мне целый год объяснял.

– Бедняжка, – произнесла ласково Сиран. – Это было жестоко с ее стороны.

– Сама заслужила, – выдохнула Игнатьева.

– Какая поучительная история, – Карина чокнулась с ее стаканом. – За нас, стерв.

Та выдавила саркастичный смешок, но выпила.

– Ты мне поэтому сразу не понравилась, – разоткровенничалась Игнатьева. – Когда ты Зайку так по-сучьи отшила, я увидела себя в тебе.

– Взаимно, – улыбнулась Карина, даже не подумав обидеться.

Настена с Сиран засмеялись.

– Я это вообще-то рассказала, чтобы подвести к тому, как мы с Гогой замутили, – в голосе Игнатьевой зазвенели мажорные нотки.

– Так, – собралась Карина, поняв, что рано расслабила уши, и сложила ноги одну на другую.

Из динамиков зазвучал французский под лиричную музыку. Карина весь текст не разобрала, но улавливала отдельные предложения. Певица радовалась новому дню или чему-то другому.

– Я ведь в начале первого курса все еще в депрессняке была. Меня только Гога из этого дерьма вытащил. Не суть, – продолжала Игнатьева. – Но решила сходить на первую вечеринку к Зайке. Психотерапевт говорила, что надо социализироваться обратно. А тут типа новые люди, новые возможности, все дела. Ну, я допилась до усрачки, разумеется. Ни о какой социализации и речи быть не могло. Наоборот, вела себя как животное просто.

– Я смотрю, у тебя проглядываются проблемы с алкоголем, – пошутила Карина.

– Надо обсудить это с психотерапевтом, – усмехнулась Игнатьева. – Ну, и вот. Напилась я до того, что просто рухнула на пол. А за мной Гога весь вечер таскался. Подкатывал. Я не особо обращала внимания. Строила, в общем, из себя по привычке высокомерную суку.