Исчезнувшие

Сотни тысяч лет нам ждать возничего, и с окриком «слазь!»

С сердцем богача, с сумою нищего плюхнуться в грязь…»

По просьбе группы Юля с Любой сыграли кавер «Скрипки-лисы». Музыка взлетала над костром яркими искрами, поднималась в небо, и хотелось, чтобы вечер продолжался вечно, и музыка продолжалась.

– Галя, а спой ещё!

Трио переглядывалось, девчонки-гитаристки ловили мелодию слёту, и снова у всех замирало сердце от музыки и от слов:

«Так продолжаться бы должно

Не день, не два, хотя бы вечность.

Но всё давно предрешено,

Нам не понять на небе млечность

Осенним днём…

Небесный холод на двоих

Всегда делим и осязаем,

Прощайся с морем, ветер стих,

Молчит прибой и замерзает

Осенним днём…»

Галя была выносливой и не уставала, когда Юля и Люба переставали смеяться и шутить. Их троих прозвали русалками-мавками, но к Гале, с её крепкими плечами, «не женскими» руками и мощными грудными мускулами, комплимент не относился. Она стеснялась себя такой, купалась в закрытом купальнике, чтобы не видели её по-мужски накачанного пресса. Юля с Любой тоненькие, гибкие, у них красивое тело, им любые купальники можно носить. А она дочка боксёра, и этим всё сказано.

Галина мама любила повторять: «Всехние-то родители деньжищи платят за секции, а тебя отец бесплатно тренирует». Матери, с её «всехние», «надоть» и «куда не то», Галя стыдилась, а отца обожала. В восемь лет у неё был поставлен удар, отец гордился её успехами, но в секцию не отдавал, учил дома. Незачем девочке этим профессионально заниматься, бокс не женский спорт. А уметь надо. В жизни надо уметь держать удар.

Джеб – прямой удар в голову или корпус, свободный кулак при этом прикрывает лицо, а локоть прикрывает солнечное сплетение. Для джеба нужны сильные руки, нужна сила удара. А она девочка, будущая женщина, её оружие не сила рук, а изворотливость и хитрость.

Джеб Галя применяла редко, отдавая предпочтение кроссу. Кросс – это максимальная точность удара и безопасность, так как из кросса проще вернуться в защитное положение. Отрабатывая хук (удар согнутой рукой без замаха), Галя помнила слова отца о том, что раскрываться во время нанесения удара нельзя: получишь ответный удар от соперника. Слова подкреплялись примерами, и усваивались крепко и сразу. Иначе нельзя.

Свинг, когда рука, описав большой радиус, «приземляется» в голову противнику, Гале не нравился: на замах надо время, за это время противник может нанести удар. Галя осторожничала, уходила в защиту, отец сердился. И тогда она нападала – красиво, изящно, неожиданно. По-женски.

Зато апперкот – удар снизу, между руками противника, когда тот попросту забывает сомкнуть локти в клинче – девочка выполняла мастерски. Отец научил её классическому варианту апперкота, когда удар проводится передней рукой вместе с закручиванием плеча. Но пользу апперкот приносит только в ближнем бою, и довольно опасен для наносящего удар, так как на несколько секунд боксёр остается без защиты.

Галю это не смущало: драться она ни с кем не собиралась. Ей не очень-то нравился бокс, от которого долго не проходили синяки и ссадины, но нравилось восхищение отца, а отцу нравились её мускулы, крепкие, длинные, растянутые, нравилась быстрота реакции и азарт, с которым она бросалась в атаку. Он был спокоен за дочь: никто девчонку не обидит, она сумеет за себя постоять.

Отца Галя уважала, а к матери относилась без уважения, за её словечки. Возить у неё – вандырить, варить у неё – мырлять, кость – мость, а лицо так и вовсе сквожа. Ляпнет на родительском собрании, что у неё сквожа краснеет за дочь (в Галином дневнике одни тройки, четвёрка редкий гость). И всё. В школу можно не приходить…

Зинаида Антоновна родом из Суздаля, и слова у неё диалектные, но в классе не станут слушать Галиных объяснений, прозовут сквожей.

Она вцеплялась в мать клещом:

– Опять твои словечки? Переведи на русский.

– Дочь, остынь. Нельзя так с матерью.

– Да? А ей со мной можно?

Родителей не выбирают, но надо же так не повезти, с обоими…

Галя только усмехалась, слушая, как соседка жалуется матери на своего мужа: сына не видит в упор, даже дневник не проверяет. Вот бы Гале такого отца! Играла бы с девчонками в вышибалы, и прыгала в классики, и шепталась про мальчиков. А ещё ей хотелось учиться петь, у неё был красивый голос, «поставленный» от рождения. В группе Гордеева она нашла слушателей, и нельзя было сказать, кому повезло больше – слушателям, Гале или двойняшкам, которые играли на своих гитарах как настоящие музыканты.

Впрочем, они играли только у костра, и ни в каких концертах выступать не соглашались.

– Вам бы в консерватории учиться! – говорила Наталья.

– А мы и так уже учимся, в институте бизнеса, не можем же мы одновременно… – отвечали девчонки.– А что, плохо играем? Ещё учиться надо? Давайте мы вам Вила-Лобоса сыграем, бразильскую бахиану номер пять.

Ну что ты с ними будешь делать!

Слёзы

От бразильской бахианы глаза застилали слёзы, хотелось не плакать, а просто волком выть. Могла бы в консерватории учиться, на вокальном отделении. А вместо этого – институт физической культуры и спорта, как хотел отец. Вот и поступал бы сам, и учился бы, а от неё отстал!

Когда отца не стало, Галя корила себя за эти слова и занималась каждый день, отрабатывая удары и испытывая странное наслаждение усталостью. Ей казалось, отец видит её старания и одобряет, откуда-то издалека, где он теперь живёт. И ему хорошо.

Всю неделю она сдавала зачёты, вчера сдала последний, и на радостях вечером вдохновенно мутузила боксёрскую грушу, под любимую «Pulse of Life», а утром вскочила чуть свет и отправилась с Гордеевым в поход. Зря она вчера столько занималась, и в поход зря пошла: тело ныло и просило отдыха, а до привала ещё далеко, и воздух уже не кажется волшебным, а шутки не кажутся шутками, а кажутся насмешками.

Гордей мог бы объявить остановку, на пять минут, чайно-туалетную, как шутили в группе. Но он не объявлял, а все шли как ни в чём не бывало, перебрасываясь шутками: «В следующий поход всем прийти в памперсах, чтобы не терять время на санитарные остановки» Смеялись все, кроме Гали. Хоть бы кто-нибудь спросил, почему она сегодня отстаёт, почему не смеётся вместе со всеми. Но никто не спрашивал.

– Вставай, выходим, свисток уже был – сказали Гале и ушли. И никто не заметил, что она осталась сидеть…

Сообразив, что осталась одна в лесу, Галя испуганно вскочила с бревна, на котором так хорошо сидеть, и тепло от солнышка. Ничего, она догонит, группа по дороге идёт, а дорога прямая… И она бы догнала, добежала, но как назло увидела опята, много, целое дерево. Какая удача!

Галя сбросила с плеч рюкзак, достала полиэтиленовую сумку, подумала, достала вторую и вложила одну в одну. Теперь не порвётся, донесёт. Мама обрадуется, с картошкой нажарит.

С мамой она вчера поссорилась по всем статьям и всерьёз пригрозила, что уйдёт из дома. Сколько можно терпеть?

– Да иди нах, кто мешает-то? Раз тебе мать терпеть приходится. Иди куда хочешь, живи с кем хочешь, там тебе рады будут, и терпеть никого не надо. – Мать пересыпала речь бесконечными «нах» и прочими наречиями и прилагательными из разряда устный русский. Так воспитали, что поделаешь. Отец дома никогда не матерился, а она…

Галя запоздало сообразила, что идти ей не к кому. К Наде Рыбальченко – смешно, будут с матерью у лифта встречаться каждый день… Машка Тартынская ей, конечно, обрадуется, но не обрадуется, если Галя у неё зависнет надолго. Да и родители Машкины не обрадуются.

Но – если взялся за гуж, не говори, что не дюж. Галя изобразила решительность, собрала рюкзак (о походе матери знать не обязательно, пусть думает, что она на самом деле уходит из дома), утром поднялась чуть свет и оставила на столе записку: «Я ушла. Галя».

Зря она так с матерью. Ну, поругались, они всё время ругаются, по-другому не получается. За день с матери сойдёт, а вечером Галя приедет с грибами, и будут чистить до полночи, и с картошкой навернут… Надо ей с вокзала позвонить, чтобы картошки начистила.

Грибы она срывала наспех и кидала в пакет, и поминутно выбегала на дорогу посмотреть, далеко ли ушла группа. Далеко. Дорога прямая, куда они денутся? Ей что-то кричали, махали руками. Далеко. У Гали сильные ноги, догнать группу ей не составит труда, даже с тяжёлым пакетом. Она сильная, добежит. Пожалуй, можно не спешить и собрать все грибы. Вон ещё одно дерево, и как его никто не заметил?..

Когда она выбралась на дорогу, то никого не увидела. Значит, свернули, значит, впереди поворот. Или развилка, это хуже. Пакет с опятами бил по ногам, оттягивал руки, а бросить нельзя, жалко! Галя добежала до развилки и не раздумывая выбрала широкую тропу со следами чьих-то сапог. Кто у них в сапогах? Вроде все в ботинках и кроссовках… Гордеев! Это его следы. А на другой, узенькой тропиночке даже трава не примята, никто по ней, понятное дело, не шёл.

Галя помчалась по дороге, которая виляла как змея, туда-сюда, потому и не видно никого. Она уже устала бежать. «Тэо! Тэо!» – звала Галя. Туристы не кричат «ау», они кричат «тэ?о». Такой вот опознавательный сигнал для своих. Но никто не отозвался.