
Иржик Рыболов или Рыцарь Серебряной пряжки
Низко кланяясь и пятясь задом, камердинер вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
– Ну ложись же ты, наконец, засыпай, холера тебя дери! – хотелось крикнуть Иржику.
Но граф словно и не собирался ложиться. Он мерил спальню шагами и что-то бубнил себе под нос. Слов ребята понять не могли, но граф явно был недоволен.
Единственное, что друзья смогли разобрать: – Ничего этим болванам нельзя поручить! Приволокли какую-то щипанную птицу, на кой чёрт она мне сдалась!
Наконец, он лёг, поворочался минут десять, кряхтя и ругаясь, и захрапел.
Заговорщики для верности подождали ещё пару минут, потом ткнули друг друга в бок:
– Пора!
– Пора! – и Берджик с силой ударил в ведро. Ведро загудело не хуже колокола.
Граф с вытаращенными глазами вскочил в постели:
– Где!? Что?!.
Иржик сунул голову в другое ведро и завыл утробным голосом:
– У-у-у!.. Горе тебе, мой маленький Карл!..
Маленького Карла прошиб холодный пот, он хотел заорать, но вместо крика из глотки вырвался придавленный писк:
– Кто посмел! – он протянул руку, чтобы позвать слуг, но рука тряслась и никак не могла ухватить шнур колокольца.
Снова загудело пустое ведро. Снова невесть откуда обрушился воющий голос:
– У-у-у! Горе тебе, горе! Бедный несчастный Карл! Бедный мой внук! Что ты наделал! Теперь тебе не спастись!
– Кто это? – с трудом разлепил дрожащие губы граф.
– Это я, Августа-Шарлотта фон Аугсброхен, твоя прабабка, явилась тебя предупредить, что ты совершил страшную ошибку, страшную ошибку-у-у!..
– Но ты же давно умерла!..
– И ты скоро умрёшь! – Услышав эти слова, граф и в самом деле едва не помер от ужаса. – Знай, звёзды расположились так, что нить твоей жизни зависит от нити жизни аптекаря, и если хоть один волос упадёт с его головы, если хоть одна царапина окажется на теле любого из его домашних, – любого, от подмастерья до кухарки, – ты на рассвете умрёшь в страшных мучениях!
– Умру?..
– Горе тебе, горе!
– Боже, но что я могу, сейчас уже ночь!
– Ты должен успеть, если хочешь жить. До рассвета осталось четыре часа. Спеши! Может быть, это последние часы твоей жизни!
– Господи!
– Спеши, иначе будет поздно. Да, и не забудь объявить на весь город, что аптекарь был арестован по ложному оговору.
– Но бабушка!..
Берджик снова ударил в ведро И «бабушка» всё тиши и тише повторив – «Иначе будет поздно!.. Иначе будет поздно… Иначе будет…» замолчала.
Граф судорожно вцепился в шнур колокольчика и поднял трезвон на весь замок.
В спальню влетел, одеваясь на ходу, перепуганный камердинер.
– Ваше сиятельство!
– Живо, одеваться, закладывать карету. Я еду в тюрьму.
Вышколенный слуга не стал задавать лишних вопросов.
Их сиятельство никак не мог попасть дрожащими руками в рукава, ему казалось, что дурак лакей нарочно долго возится со шнурками и пуговицами, но распекать «бездельника» было некогда. Так, в незастёгнутом камзоле, кое-как натянув парик на голову, он выбежал из комнаты. Камердинер помчался следом, пытаясь на ходу оправить графскую одежду.
Навряд-ли наши друзья смогли бы выбраться незамеченными, если бы не Войтек, ночной замок гудел как потревоженный улей. Никто не мог понять, что произошло, отчего вдруг хозяин выскочил среди ночи как ошпаренный кот, а, главное, чего ожидать от него, когда он вернётся.
Из занавешенной клетки раздавалось: «Кар-раул!.. Гр-рабят!.. Пожар-р-р!..» – видно, птице немалое удовольствие доставлял этот переполох. Наконец, попугай так достал всех, что клетку отнесли в пустую гостевую комнату и заперли там, – пусть орёт сколько влезет, лишь бы людям не мешал. Но, едва в двери повернулся ключ, сквозь прутья клетки поплыл зеленоватый туман, повисел немного под потолком, собираясь в мутное облачко, и потянулся к раскрытому окну.
Ребята ещё не успели добраться до домика пани Божены, когда навстречу им по опустелым улицам от тюрьмы к дому аптекаря прогромыхали кареты в сопровождении всадников с факелами. Кто-то зычным голосом кричал, будя обывателей: «Дорогу Первому городскому аптекарю!» – и кошки, испуганные этим криком, разбегались по подвалам и чердакам.
А вскоре три стражника на трёх безлюдных городских площадях при свете факелов надрывали глотки: «Мы, Карл-Гельмут, граф фон Ауксброхен, доводим до сведения всех и каждого в славном городе Червен Клоднице, что по злому наговору завистников вчера был заключён в тюрьму Первый городской аптекарь мастер Иозеф из Градубец. Мы, зная вышеупомянутого мастера Иозефа как человека кристальной честности и примерного поведения, вмешались и, вовремя разоблачив злодейский замысел, не позволили покарать невинного. Пусть же все и каждый помнит, что правосудие неподкупно и справедливость под нашей рукой торжествует.»
– Быстро граф дела делает. Сколько там до рассвета?
– Да уж почти светает. Успел.
– Жить захочешь, не то успеешь. Ну что, можем теперь спокойно вернуться в аптеку? Теперь уж никто нас пальцем не тронет. – Берджику, разгорячённому пережитым приключением, так хотелось скорей в красках всё живописать друзьям.
Иржик задумался на минуту, а потом, неожиданно для себя самого, выдал:
– Знаешь, Берджик, я решил всё же найти эту Розамунду. А вдруг она и в самом деле меня ждёт?
– Что ей у нас здесь делать? Где эта Португалия, ты хоть знаешь? Нам туда и в пол-года не добраться.
– Принцесса где-то здесь, в наших краях.
– Не дури, откуда ей здесь взяться?
– Мало ли куда мог занести её тот колдун!.
– А что говорит твой попугай?
– Чепуху он говорит. Да обойдусь я без попугая.
– И как же ты её собираешься искать?
– А вот так просто – пойду от деревни к деревне, и всюду буду спрашивать, а не поселилось ли где неподалёку чудище-сташилище..
– Дождёшься, что тебя за ненормального примут.
– А начхать.
– А жрать что будешь?
– Мать мне чуток в кошелёк обещала подбросить, а там что-нибудь заработаю. Была бы голова на плечах да руки не крюки.
– Хорошо, ну найдёшь ты какую-нибудь чучундру чешуйчатую, а как расколдовывать будешь?
– А это видел? – Иржик достал из штанов смятый комом клочок бумаги с обгорелыми краями. – Это я во время обыска нашёл и в карман сунул.
– Что ж ты его смял так?
– Нет, я должен был стражников попросить отвернуться, пока я записочку расправлю да сложу аккуратненько.
Иржик развернул бумажку.
– Тут какая-то галиматья.
– Это не галиматья, это слова заклинания. Их не понимать надо, а правильно и чётко произнести.
– Я иду с тобой.
– Мать-то отпустит?
– А мы скажем, что к твоей тётке пойдём, немного у неё пересидим, пока здесь всё успокоится, и вернёмся.
И вот уже наши друзья, болтая ногами и языком, помогают расторговавшемуся в городе мужичку скоротать дорогу. Телега скрипит, коняга не спеша тащит её по накатанной колее. Жаворонки в небе звенят, травы пахнут аж голова кругом!.. Приволье!.. Благодать!
– И куда ж вы, пацанята, одни направляетесь?
– А к тётке, погостить. Больно звала – говорит: «Хочу на племяшей поглядеть, тощие, небось, надо бы молочком деревенским отпоить.»
– Да, молочко деревенское не чета вашему городскому. Как нацедят тебе полную кружку, а над кружкой пена – аж пар идёт. А к молоку – ломоть свежего хлеба с солью – никаких тебе пирогов не надо.
А правда, что у вас тут в городе чернокнижник объявился? Говорят, чёрные кареты ночью без кучера по улицам мчались, а в них колдун в чёрном плаще без лица. А следом на чёрных конях чёрные слуги с факелами?
– Не, такого не слыхали. Враки, должно быть. А вот слышали мы от верного человека, будто ночью пришла к нашему графу покойная его прабабка – то-ли с портрета сошла, то-ли в трубу влетела, только разбудила она его среди ночи и велела, пока не поздно, невинных людей из тюрьмы повыпускать, иначе мол внучек до рассвета не доживёт.
– Да-ну! И что граф?
– Граф? Подштанников не натянув, помчался в тюрьму запоры отпирать.
– Чудеса! В бабку с портрета с трудом, но верится, а вот чтобы наш граф невиновных спасать помчался!.. Да ещё без подштанников!.. Эх, а у нас в деревне никаких чудес не бывает.
– Что, и чудищ поблизости не водится.
– Никаких, разве что безрогая коза бабки Марты
– Жаль?
– Отчего жаль-то? И без чудищ жить неплохо.
– Хоть глазочком бы поглазеть! Говорят, в здешних лесах кого-только не встретишь!.
– Зайцев встретить можно, оленя, коли повезёт… Кабана… Да хоть волка. А про нечисть какую мы и слыхом не слыхали.
Так, болтая, доехали они до развилки. От развилки телега покатила направо, а мальчишки, сверившись с запиской, которую дала им Катаржина, потопали по левой колее.
Пару раз их перегоняли чьи-то телеги, но никто больше подсаживать попутчиков не спешил.
Так и шли они до самых сумерек, задержавшись только у ручейка, где набрали свежей воды и вволю натрескались растущей вдоль обочины земляники. Больше есть ничего не хотелось – так устали..
Переночевали ребята на опустевшем сеновале. Сначала не давала спать мышиная возня, потом непривычная для горожан тишина.
Утром выпили воды из баклажек, слопали по ломтю хлеба с домашней колбасой. Идти, похоже, оставалось не слишком долго, может, к вечеру уже и до места доберутся.
– Ну, и как ты собираешься искать свою принцессу?
– Откуда я знаю? Там разберёмся. Чтобы мы с тобой да что-нибудь не сообразили – быть того не может!
– Так я не против. Просто, не верю я твоему попугаю. Вот не верю и всё!
– Ты уж говорил. Да и я не особо верю. Только ведь, если мы даже не попытаемся разгадать тайну, мы потом локти себе сгрызём!
– Что-то я сомневаюсь, что «пр-рекр-расная Р-розамунда» на самом дела существует.
– И я бы сомневался, только её голос мне до всяких попугаев слышался. И вообще, – «попугай, попугай!» – мы что с тобой – лопухи безмозглые? Мы, обязаны плясать под его дудку? Он сам по себе, а мы сами по себе. И записку я ему давать не собираюсь, чего ради?
– Похоже, едет кто-то.
Иржик и сам расслышал цокот лошадиных копыт.
– Может прихватят нас по пути?
– Может. А может и нет, может, места на телеге пожалеет.
Они остановились на обочине и, как только гнедая лошадка показалась из-за поворота, замахали руками.
Заполонив пышными юбками чуть на всю телегу, на мешках с мукой восседала розовощёкая молодица, а конягой правил, еле пошевеливая вожжами, парень в нарядной жилетке, в щёгольских штанах с вышивкой и шляпе с петушиным пером.
– Что, подвезём ребят?
– Отчего не подвезти? Далеко направляетесь, пострелята?
– В Загоржаны. – Ребята вскарабкались на телегу, молодица прибрала юбки, чтобы попутчики могли устроиться рядом на мешках, парень чуть дёрнул вожжи, и телега покатила дальше.
– Нас бы хоть чуток подвезти, а там мы сами…
– Зачем же “чуток”? До самых Загоржан и прокатим. А кто вам там надобен, если не секрет.
– Так тётка у меня там. Тётка Тереза, матери сестра родная.
– Пани Грабова? Так ты Иржик, что ли? А я Данка, соседка тётки твоей. А это твой тёзка, Иржи, – возница приподнял в знак приветствия шляпу.
– А это друг мой, Берджик. – Берджик кивнул с достоинством, он очень жалел, что у него нет шляпы с петушиным пером, и он не может так же ловко её приподнять.
– Надолго к нам или так, на денёк-другой?
– Это как придётся.
– А мы вот с мельницы возвращаемся.
– А правда, что на мельнице черти водятся или чудища клады сторожат?
– Мыши там водятся, да коты. А клады? Какие ж клады на мельнице? Не замок, чай.
Слово за слово, тары-бары-растабары, ребята и не заметили, как добрались до Загоржан.
– Ну, вот и дом пани Грабовой, стучите в двери, да погромче.
Белёный дом под дощатой крышей утопал в зелени. Усыпанные спеющими яблоками ветки лезли в самые окна, сливовые деревья под тяжестью плодов клонились к земле. У стен яркими высокими букетами цвела мальва.
Тётка Тереза появилась на пороге, на ходу вытирая полотенцем испачканные тестом и мукой руки. Ну совсем как Катаржина. Она и была очень похожа на свою сестру, только ростом чуть пониже да годами постарше.
– Рябятки, вы к кому?
– Тётя Тереза, это я, Иржик, я со мной Берджик, мой друг.
– Иржик? Что случилось? Дома всё в порядке?
– Не тревожьтесь, тётя Тереза, всё, в общем, хорошо,– вот, мама письмо написала.
Тётка обняла обоих ребят, не разбирая, кто племяш, кто его приятель.
– Просто, у нас с Берджи небольшие неприятности, нам бы погостить у вас недельку.
– Да гостите хоть всё лето. Ондржей к вечеру с охоты придёт, вот будет рад. Скучно вдвоём-то, язык почесать не с кем.
Вы, давайте прямиком за стол, я вас с дороги галушками со сметанкой угощу, от обеда парочка осталась, – и поставила перед друзьями полную миску отварных галушек. – А на меня внимания не обращайте, я вот тесто вымешу, пирог в печь поставлю, а там смогу и рядышком присесть – думаю, вы, от пирога с творогом не откажетесь?
Ну, что там у вас приключилось? Жуйте да рассказывайте, одно другому не помеха, и не смущайтесь, если я порой к вам тылом обернусь.
И ребята за галушками да за домашней простоквашей сами не заметили, как рассказали тётке всё.
Та переспрашивала, охала, ахала. Посыпала доску мукой, раскатывала скалкой тесто, лепила пироги, совала их в печь. Снова ахала и охала, вытаскивала пироги уже румяными да духмяными, сажала в печь новые. Потом пришёл дядя Ондржей, усталый, полный впечатлений, голодный и весёлый, к парусиновому ягдташу были приторочены охотничьи трофеи – два упитанных селезня..
Как-то само собой вышло, что Иржик с Берджиком заново рассказали обо всех своих приключениях, видно надоели им попугаевы секреты.
– Так вы что, и впрямь собираетесь идти искать эту Розамунду?
– А как иначе.
– Вот так, пешим ходом, от деревни к деревне? А ночевать где – в чистом поле? На чужом сеновале? Денег, как я понял, у вас кот наплакал – без еды-питья долго ли протянете?
– Деньги заработать можно. Помочь кому чего…
– Ага! Кому и чего?.. – Косить вы умеете? – Нет? А коз пасти? Тоже не доводилось? Крышу или изгородь подправить? И подступиться не знаете как? – Нет, друзья, работники из вас аховые. Ну, а без дела по дорогам болтаться, так где краюхой хлеба угостят, а где и собак спустят.
– Что же ты предлагаешь, муженёк?
– То и предлагаю, жёнушка, раз мальчишки нам доверились, надо им помочь. Своим-то проще разузнать, не завелось ли где в наших краях чудище-юдище несусветное – мне за кружкой пива, тебе на базаре или у колодца.
А вы, племяннички, пока в огороде поможете покопаться да сливы подвязать.
Постелили друзьям на чердаке, как сказала пани Тереза, – поближе к звёздам. Стрекотали неугомонные кузнечики, какая-то птица шебуршилась в листве. Спать совсем не хотелось, о стольком надо было поговорить.
Сальная свеча, потрескивая и чадя, горела на дощатом столе. Ребята развернули обгорелую бумажку и стали разбирать слова.
– Надо бы их вызубрить, а то мало ли – вылетит записка из кармана и поминай как звали.
– Знаешь, не верю я во всю эту чепуху, только а вдруг… Проговорим эту абракадабру и чёрти в кого превратимся!..
– Не хотелось бы.
– Вот и мне не хотелось бы. Знаешь что – а давай мы этих слов вслух произносить не будем? Даже шёпотом.
– Это как? – «про себя», что-ли? Слушай, а ты – голова!
– Кто бы сомневался!
Слова были заковыристы, аж язык заплетался, и смысла в них не было никакого.
– Всё, больше не могу, я уже выучил эту галиматью наизусть.
– И я – хоть передом-назад, хоть задом-наперёд.
– А задом-наперёд зачем?
– Сам не знаю. Давай-ка спать.
И они погасили уже почти догоревший огарок.
Возиться у тётки в огороде оказалось намного интереснее, чем в саду пана Флориана, можно было сунуть в рот пахучий пупырчатый огурец или обтёртую о штаны морковку с грядки, обломать и очистить стебель кислого до оскомины ревеня.
Пани Тереза колдовала на кухне и никого близко не подпускала, запах по всему двору шёл умопомрачительный – то-есть, ни о чём, кроме еды думать было уже невозможно. И когда, наконец-то, все сели за стол и тётя торжественно внесла королевское блюдо – диких селезней, тушёных с красной капустой и яблоками, народ встретил жаркое восторженным “ура!” Под охотничьи рассказы ребята не заметили, как смолотили по полной тарелке. Животы были полны под завязку так, что вот-вот лопнут, но как отказаться от домашних сосисок с маринованным лучком? Хоть по одной, да не попробовать? Дышать Иржик с Бержиком уже не могли, они готовы были спасаться бегством, пока не закормили до смерти, Но куда убежишь, если в комнату вплывает пани Тереза и ставит на скатерть огромную миску клубники!
Уф, теперь уж друзья при всём желании не смогут вылезти из-за стола, они прилипли к лавке. Их разморило, глаза слипались, и хотелось одного – дремать, дремать, дремать. Где-то далеко жужжала колыбельную песню залетевшая в окно муха, где-то за пологом сна курил свою послеобеденную трубочку дядя Ондржей....
Приятные послеобеденные грёзы прервала тётушка Тереза:
– Ну, помощнички, поели? А теперь давайте-ка разомнитесь, чтоб еда впрок пошла, помогите дяде Ондржею сколотить новую лавку под окно, а пока я схожу, кумушек проведаю, может, что сорока на хвосте принесла.
Сорока принесла на хвосте немало интересного. Ну, во-первых, углежоги болтают, что не раз видели в лесу странную птицу – поболе ворона будет, хвост длинней, чем у фазана, сама вся синяя, а нос как у филина – злым крючком. И будто однажды вылетела эта птица вместе с дымом из трубы над стекольной гутой, и сразу же все бутылки, что в тот день в печи стояли, с грохотом в пыль разлетелись. Правда, парни с самой гуты смеются – мол, брехня это, просто углежоги пива перебрали, вот и напридумывали невесть что. (гута – стекольный заводик)
Во-вторых, хорёк по курятникам стал птицу душить. Хорёк, конечно, зверь пакостный, но никак не редкий, и уж не чудище он, точно. Только все, кто видел его, в один голос твердят, будто хорь этот чуть не вдвое больше обыкновенного, а глаза у него красные, да такие злобные, не то что курице, человеку страшно в них глянуть.
Ну, а в-третьих, тут за лесом в деревушке Зелена Склярня совсем худое дело вышло. Деревушка крохотная и колодец был у них один на всех. И вот залез в этот колодец, уж месяц как, зверь не зверь, рыба не рыба. Голова вроде на щучью похожа, только агроменная, спасу нет, зубы кривые из пасти торчат, что там дальше не разобрать – может, шерсть, а может и чешуя.
Пошли бабы по-утру за водой, да вернулись без воды и без вёдер. Пошли мужики, кто посмелей, с вилами и дрекольем к колодцу, да всё оружие у сруба и покидали – кому охота с нечистью связываться. Один лишь парень смелым оказался – старосты сынок. Ладислав. – Ты зачем, – спрашивает, – нечисть страхолюдная в наш колодец залезла, воду нашу прозрачную мутишь? – А нечисть как рот раззявит, да как заорёт: – Мой это теперь колодец! И вода в нём моя! А другой колодец выроете, так я и туда перелезу.
– Неужто, в самом деле чудище, может пошутить кто вздумал, мало ли умников на свете?
– Какое, “пошутить”, ты слушай:
Велело им уродище рыбьеголовое каждый вечер, как стемнеет, оставлять у колодца поросёнка или ягнёнка, а в полнолуние так и целое теля. И пригрозило, что ежели ослушаются, не видать всей деревне ни капли воды, пусть хоть от жажды поумирают..
– Так противно, небось, теперь колодезную воду пить, в глотку не полезет.
– Вот и перестали люди туда ходить, возят воду с дальнего ручья в большой бочке, в дождь куда можно собирают – по горшкам, по тазам. А тут чуть не неделю как дождя не было и ручей обмелел. Неужто на поклон к чудищу идти? Народ уж готов всей деревней с обжитого места сниматься, в леса бежать.
– И впрямь, худо у них дело.
– А наведаемся-ка мы в ту деревеньку.
– Вы что выдумали? – не выдержал дядя Ондржей, – тут взрослые мужики с перепугу в штаны наложили, куда вам в такие дела лезть?
– А мы и не полезем. Так, поглядим, с людьми поговорим, да головой подумаем. Далеко туда добираться?
– Пёхом далековато, а на телеге… Вот мы соседа, тёзку твоего попросим, он вас и довезёт, а коли надо, так и присмотрит, чтоб вы зря не геройствовали, всё нам поспокойней. С самого утречка по тенёчку и отправитесь.
Ночью, когда друзья крепко спали, в чердачное окно влетел попугай. Тихонечко, стараясь никого не разбудить, сунул клюв к Иржику в карман штанов, что висели на стуле, тихонько вынул записку и вылетел в окно. Опустившись на землю, попугай обернулся синим туманом, туман сгустился, почернел и принял форму человека, правда, не очень чёткого, словно колеблемого ночным ветерком.
Человек этот развернул бумагу, похоже он прекрасно различал буквы в темноте, и стал нараспев читать:
– Ор-р-ра, кор-р-ра, амбр-рамор-р-ра, кведос, гвар-рдос, андар-р-редос!..
Пр-роклятье! Ничего не выходит! Какой идиот в это заклинанье напихал столько “р-р”!?
Он снова обернулся попугаем, ткнул записку в карман иржиковых штанов, взлетел на подоконник и заорал:
– Др-рузья! Пр-росыпайтесь!
Ребята вскочили, не сразу поняв, что случилось, кого спасать, куда бежать?.
– Пр-ривет, Ир-ржик! Пр-ривет, Бер-ржик! Я знаю, этот болтун тебе всё р-растрепал, ну да ладно, я не сер-ржусь. Наконец-то я вас нашёл! Далеко же вы забр-рались!
Ох, устал, не в мои годы так кр-рылья тр-рудить.
Ну, р-расказывайте, что у вас тут пр-роисходит?
И ребята выложили ему всё,что сами слышали о чудище из колодца.
– И вы что, р-решили, что сумеете его р-расколдовать? И каким же, пр-ростите, способом? Оглоблей по чер-репушке.
– А что, хорошая идея!
Тут ребята не удержались, похвастались, что у них есть записка со словами заклинания.
– Ну хор-рошо, есть у вас эта бумажка, но ведь ей надо ещё уметь пользоваться.
– А что, просто прочитать недостаточно?
– Если бы так было, любой пр-рохвост, которому записка случайно попадёт в р-руки, смог бы чёр-рти что наколдовать. Ведь сила такого заклинания огр-ромна! Даже пр-редставить стр-рашно что может вытвор-рить от великого ума гор-ре-чар-родей!
– Так что ж нам делать-то? Может шиворот-навыворот прочитать!
– Не смей даже пр-робовать! – попугай испугался так, что аж перья побелели. – Ты вех нас погубишь! Даже думать об этом не смей! Жутко даже вообр-разить, что тогда пр-роизойдёт, ведь ты запустишь заклинание с обр-ратным воздействием! – Вот станешь р-расколдовывать пр-ринцессу, а заколдуешь уже навеки и безвозвр-ратно! Безвозвр-р-ратно!
Поймите, дур-рьи головы, в колдовских делах следует соблюдать специальный обр-ряд, я вас ему непр-ременно научу. Непр-ременно! Но всё р-равно, я должен быть в это вр-ремя с вами р-рядом.
– Зачем? – не удержался Берджик.
– Затем, чтобы убер-речь вас от глупостей.
Хотя, я очень сомневаюсь, что эта щука-пер-рер-росток и есть пр-ринцесса. Р-розамунда всегда была добр-рой, нежной и чуткой девочкой, она не стала бы запугивать дер-ревню и тр-ребовать на ужин живого пор-росёнка. Она не так воспитана!
Вы, детки, как-то забыли, что есть на земле и настоящие монстр-ры, никто их не заколдовывал, такими они на свет ур-родились, вместе со всей своей злобой и хитр-ростью! И если над таким пр-рочитать заклинание, он из малой нечисти, что сидит себе спокойно в колодце и довольствуется каким-то там ягнёнком-пор-росёнком, пр-ревратится в нечто огр-ромное и всё сжир-рающее о пяти головах. А ведь такое вполне возможно!
Нет, умники вы мои, нельзя вам пользоваться этой бумажкой без моего ведома.
– Но что-то ведь надо делать!
– Зачем? И без вас р-разбер-рутся. Вам-то что до этой дер-ревни? Тоже мне, покор-рители нечисти!
Вот что, ждите меня, я должен кое-что уточнить – далеко на востоке живёт пр-ремудр-рый магр-рибский дер-рвиш, он подскажет, как нам быть.
Ждите, я пр-рилечу и мы отпр-равимся спасать пр-ринцессу!
Попугай взмахнул крыльями и исчез в ночи.
– Ну, будем здесь сидеть и ждать пр-ремудр-рого магр-рибского дер-рвиша?
– Ну уж нет. Не сможем чудище расколдовать, так расколдуем деревню.
– И как мы это сделаем?
– Шут его знает, что-нибудь да придумаем. На что нам головы даны?
В деревушке Зелена Склярня всё оказалось много хуже, чем виделось издали. Чудище голосило из колодца по ночам, народ мучился от жажды и многие уже были готовы пить любую дрянь, лишь бы выжить. Кто-то уже убеждал односельчан, что вода ничуть не испортилась, ну, может, рыбой чуть отдаёт, а поросёнок… Да бог с ним, с поросёнком, и на капусте прожить можно, а без воды жизни нет..
Не смея приблизиться к колодцу, народ толпился поблизости. У самого сруба к колышку была привязана упитанная свинья, и несчастная баба утирая передником слёзы, в голос причитала над бедной хрюшкой.