Иржик Рыболов или Рыцарь Серебряной пряжки
– Ничего, втянешься. Ты только не торопись, нашу работу нельзя делать кое-как. От нашего внимания и терпения порой зависит жизнь человека! Усёк? – Одну крупинку переложишь вот в такой пакетик – он потряс коричневой бумажкой, – и отправишь человека на тот свет
– Не врёшь?
– Чего мне врать?
– Скажешь, всё это – яд?
– Великий Парацельс изрёк: «Всё есть яд, и ничто не лишено ядовитости, одна лишь доза делает яд незаметным. И всё, что в больших дозах является смертельным ядом, в малых может спасти больного!»
Иржик слушал как завороженный, а руки сами продолжали работу.
– Эй, ты что творишь!
Но было уже поздно – трах-тарарах! – пестик сорвался, долбанул по краю ступки, та перевернулась и весь порошок снежной пеленой покрыл и стол, и пол, и фартук… – Всё, – промелькнуло у Иржика в голове, – теперь если жив останусь, меня точно выгонят.
– Я не хотел! Неужели мы все сейчас умрём? Умрём из-за меня!
– Тихо, не паникуй, ничего ещё неизвестно, может и умрём, а может и выживем. Что ты у нас растирал? – В ужасе Иржик смотрел, как его приятель берёт щепотку порошка и кладёт на язык.
– Ага, кальциум… если не ошибаюсь… карбоникус…
– Вульгарис, – севшим от волнения голосом уточнил Иржик.
– Точно, вульгарис.
– Ну?
– Что «ну»? – плохи наши дела, вряд-ли до утра дотянем.
Из шока новенького вывел громовой гогот, – естественно, все давно оставили свои пестики и пробирки и наслаждались дармовым представлением.
За спиной у Берджика возник Штепан, дёрнул насмешника за ухо так, что тот взвыл.
– Меньше слушай этого болтуна, и иди-ка скорей к пани Гарджине за тряпкий и ведром. Кальциум… Карбоникус… – Это… Мел! А «вульгарис» значит «обыкновенный».
За работой Иржик и не заметил, как наступило обеденное время. Раздался удар гонга, созывая всех к столу, но никто не вскочил с ликующим воплем, напротив, все спокойно навели порядок на своих рабочих местах и только тогда сняли фартуки и тщательно вымыли руки.
В просторной столовой народ чинно расселся за длинным столом, где перед каждым уже стояла тарелка, а от той тарелки дух – аж кишки с голодухи свело – он же с самого утра кроме глотка лимонада в рот ничего не брал. – Суп! с кнедликами! С тмином и гусиными шкварками! Иржик, отбросив всякое стеснение, пошёл наворачивать за обе щеки. Тарелка быстро опустела, но ей на смену пани Гарджина уже несла такие любимые и такие домашние творожники под вишнёвой подливой! – Уф-ф!.. Вот теперь он наелся! Вот теперь, если и предложат добавки, в него больше не влезает. – Разве что водички, а лучше компотику!.. И когда у него перед носом возник большущий стакан того самого господского напитка, Иржик понял – счастье есть!
Покончив с едой и убрав со стола посуду, все дружно налетели на новенького – знакомиться, хлопать по спине, расспрашивать и рассказывать, шутить и толкаться, вознаграждая себя за долгое неподвижное сидение.
Но вновь раздался удар звонкого гонга, и все куда-то заторопились . – Опять порошки тереть? – конечно, ради такого обеда можно и поскучать над ступкой, но разочарования в голосе Иржик скрыть не мог.
– Нет, сколько бы невежда пестиком ни стучал, аптекарь из него не выйдет. На аптекаря учиться надо. Вот сейчас и начнётся ваша главная работа. – Вы должны разбираться в травах и минералах, знать латынь, проштудировать основные труды по фармакологии, уметь пользоваться самыми разными приборами и ещё много-много всего необходимо вам освоить. Тебе, приятель, придётся начинать с самых азов. Я сам тобой займусь.
А сейчас в лабораторию, друзья, будем отмерять и взвешивать жидкости и сыпучие вещества. Сегодня вы узнаете, что такое гран, драхма и скрупул (аптекарские меры веса), научитесь пользоваться аптекарскими весами, освоите пипетку и медицинский пинцет....
Классная комната, или, как её здесь называли «лаборатория» поражала воображение – в стеклянных шкафах в фаянсовых банках, в тёмных стеклянных бутылках и запечатанных красным сургучом ящичках хранились… ах, чего там только не хранилось, может даже живая и мёртвая вода! На полках стояли книги в кожаных переплётах и в каждой из них рассказывалось как и для чего все эти порошки и жидкости смешивать, какую пользу и какой вред могут они принести.
– Ха, – Берджик считал своим долгом ошеломить своего нового друга, – здесь и книг-то всего десяток-другой, а вот в библиотеке, где хранятся манускрипты!.. Там полок до потолка и выше, и на всех – книги, книги… Их там не меньше, чем здесь банок, а то и больше!
Но сильнее всего потряс Иржика стоящий в углу меж двумя книжными шкафами человеческий скелет! Настоящий человеческий скелет с белым голым черепом, рёбрами и тазовой костью! Манящей жутью повеяло из этого угла. А самые обыкновенные ребята, вызванные от своих столов, панибратски касались белых иссушенных костей и словно некое заклинание произносили латинские слова. Некоторых пан Радомир, старший подмастерье, ведущий урок анатомии, поправлял и тогда весь класс дружно повторял за ним: «Данная кость носит название ос сакрум…» (Оs sacrum (лат.) – тазовая кость)
Когда окончились занятия? что он делал потом? что ел на ужин?.. – хоть убей, Иржик этого не помнил – он был словно в чаду. Штепан даже всерьёз забеспокоился – уж не заболел ли парнишка? Но тряпка с уксусом быстро привела того в чувство, а, прочихавшись, новоявленный ученик аптекаря вспомнил, что мать волнуется, что надо бы её успокоить и доложить, что всё у него прям зашибись, так здорово.
Дома он только и успел, что радостно сообщить, что крокодила пока не видел, зато трогал скелет, что знает теперь несколько мудрёных латинских слов, что старший подмастерье назвал его толковым малым, ну и конечно же, расписал убойную кормёжку, важность для человечества аптекарского дела и свою комнату – Представляешь, ма, на нас двоих целая комната со шкафом! – В общем, вывалил всё и сразу. Потом, без особого огорчения, сообщил, что часто прибегать не сможет, так что до воскресенья пусть не ждут. Наскоро обнял отца с матерью и бегом за порог.
В двери аптеки Иржик постучался когда все разбрелись по комнатам. Берджик, конечно же, не спал, он ждал нового своего приятеля, ведь обоим о стольком хотелось поговорить!
Главный иржиков вопрос был: – А когда пан, то-есть господин аптекарь вернётся? А точно ли он меня оставит? А вдруг я ему чем не приглянусь?
– Да не волнуйся ты, меня тоже пани Гарджина привела и тоже учитель был в какой-то поездке и не сразу вернулся, однако, вот он я, уже больше года здесь и никто меня выгонять не собирается, хотя я за это время и порошки на пол просыпал не раз, и колбу стеклянную из рук выронил и вдребезги разбил. Ох, звону было!
– Здорово влетело? – Иржик приготовился услышать о каких-то страшных наказаниях, вроде порки или запирания в тёмной комнате наедине с крокодилом.
– Ага, влетело, – велели все осколки собрать и три раза это место щёткой вымести.
– И всё?
– А тебе мало? Знаешь, как я тогда наползался?
– Даже тумака не дали?
– Даже не прикрикнули.
– И сладкого не лишили?
– За что? Как можно бедного ребёнка сладкого лишать? Это что же должно произойти, чтобы пани Гарджина меня без сладкого оставила?!
Долго друзья трепались, но усталость взяла своё и они наконец-то уснули. И вот тогда сквозь сон или во сне, Иржик снова услыхал нежный зовущий голосок:
– Спаси меня, Ир-ржик! Спаси! Я – пр-ринцесса Р-розамунда! Отыщи записку с заговор-ром, что снимает заклятие! Р-расколдуй меня!
– Но где же мне искать эту записку? Где искать тебя? – прошептал Иржик.
Но его не слышали, девичий голосок продолжал повторять:
– Спаси меня, Ир-ржик! Отыщи! Р-расколдуй! Я пр-рекрасная Р-розамунда, дочь пор-ртугальского кор-роля. Злой волшебник превр-ратил меня в стр-рашное чудище и только ты можешь меня спасти. Только ты!..
– Но почему я?
– Потому что ты нашёл пр-ряжку! Пр-ряжку с моего башмачка! Не потер-ряй её, Ир-ржик, бер-реги!
Берджик вздохнул, повернулся во сне, и нежный голос смолк.
Ночной сад был полон тихих шорохов и скрипов, сонные птахи возились в гнёздах, кошка выслеживала землеройку, пахло левкоями и какими-то терпкими пряностями. С яблоневой ветки, задев листву, тяжело взлетела синяя длиннохвостая птица.
В окно спален светил тонкий серп молодой луны, серебристый свет лился в узкие стрельчатые окна библиотеки, голубоватые блики скользили по высоким шкафам, по корешкам старинных книг. Зыбкий туманный силуэт медленно двигался от полки к полке, взбирался по приставной лестнице под самый потолок, наклонялся к паркетному полу, тонкая сухая рука доставала книги одну за другой и аккуратно ставила на место:
– Опять нет!.. Опять ничего нет!.. Скор-ро р-рассветёт… Нет, одному мне не спр-равится, один я буду блуждать здесь годами!.. Где же спр-рятана эта чёр-ртова бумажка!?
Вот уже три дня, как Иржик растирал порошки, упаковывал их и даже разливал капли по склянкам и закрывал их притёртыми пробками. Вот уже три дня он учил латинские слова, запоминал названия в атласе трав, наименование костей, соотношение аптекарских мер и весов. Три дня Иржик скрывал от новых друзей как боится приезда аптекаря – а вдруг тот возьмёт, да и выставит его за дверь.
И вот аптекарь вернулся. У парня сердце ушло в пятки, едва он его увидел – сухощавый, черноволосый и черноглазый, в чёрном камзоле. Ему показалось, что это человек сейчас скажет: «Ну что, пр-родашь мне пр-ряжку за тр-ри сер-ребрянных талер-ра?»
Но тот глянул на него не узнавая: – Так это и есть наш новый коллега? Тебя как зовут, мальчик?
– Иржи, господин Аптекарь! Иржи Сланчик. – Иржик так тихо прошептал это, что и сам еле услышал.
– Хорошее имя. А кто твои родители, Иржи Сланчик?
– Отец – Якуб. Якуб Сланчик, Ваша милость, он у меня столяр и краснодеревшик, а мать Катаржина Сланчикова.
– Слышал я про твоего отца, хороший мастер. А ты, значит, учиться решил? Что ж, учись, Иржик Сланчик, учись, в хороших руках наше дело много пользы принести может. И порошки тереть не ленись, ты погляди на картинки в книгах, где изображают нашего брата – везде аптекари или растирают снадобья или взвешивают.
Мастер Йозеф, господин Йозеф из Градубец одобрительно похлопал новенького по плечу и пошёл дальше, а Иржик всё не мог прийти в себя, – он, наконец, понял, чего боялся больше всего, он боялся, что тот чёрный незнакомец и аптекарь – один и тот же человек.
– Нет, ничуть не похож он на того, мало ли народу чёрную одежду носит?! Может, аптекарям положено так одеваться, откуда я знаю? Да и лица я в тот день не видел. И голос совсем другой.
Нет, не похож он совсем! – он и не заметил, что последние слова произнёс вслух.
– Ты о чём?
– Так. Я потом расскажу. Чуть позже. Знаешь, мне так нравится здесь! Столько всего интересного, и никто не задирает нос, что знает и умеет больше. Но скажи, а сам пан… то-есть, господин Аптекарь, какой он человек?
– Он такой человек!.. такой!.. Да мы все за него в огонь и воду!.. Ты ещё сам увидишь, какой он человек.
– Говорят, он никогда не улыбается и всегда ходит в чёрном.
– Так и есть.
– Но почему?
– Я потом тебе расскажу. Чуть позже.
Видно, и в самом деле были у Иржика способности к аптекарскому делу. Как иначе объяснить, что латинские слова чуть не с первого раза накрепко застревали в его голове, что пестиком и ступкой он орудовал, словно фокусы показывал, что на второй день перестал путаться в мелких, похожих на зёрнышки ячменя и на рыбьи чешуйки, гирьках?
Иржик занимался за отдельным столом и учил его, стараясь не мешать основному уроку, Штепан. Так здесь было принято – старший, если он хорошо знает предмет, обучает новичка.
Казалось бы, ребята с утра до вечера были так заняты, аж дышать некогда, однако, и на проказы время находилось, и на беготню. Берджик взялся показать другу всё, что считал интересным, то-есть весь дом от чердака до подвала. И конечно же, перво-наперво, повёл любоваться на того самого крокодила, что висел в большой приёмной под потолком.
– А зачем он здесь?
– Шут его знает. Так, говорят, с давних времён принято в аптеках. Чтобы народ понимал – здесь любое снадобье достанут, коли медицина потребует, Нужен будет для лечения пациента крокодил, так это у нас в два счёта. Народ впечатляется и трепещет.
А это, гляди, похлеще крокодила, – Берджик показал на огромный, в два размаха рук, рог над шкафами. – Это – рог Единорога!
Рог был совсем не похож ни на коровий, ни на бараний – он был прямой и, одновременно, закрученный спиралью. Это ж каким должен быть сам зверь, чтобы носить на себе такую махину?
– Штепан говорил, что это был не простой единорог, а морской!
– Можно подумать, простой единорог на каждом углу встречается! Вот бы залезть да потрогать!
– Будем в этой комнате пыль протирать, вот и потрогаешь.
– Хм, – заметил кто-то за их спинами. Ребята оглянулись – вместе с ними рог разглядывал человек в чёрном. – Вероятно, Штепан говорил, что это не рог, а бивень морского животного, живущего среди полярных льдов? Нарвал – зверь редкий, но отнюдь не волшебный.
– Господин Учитель, – осмелел Иржик. – а на самом деле волшебство бывает?
– Бывает, дружок. И к сожалению, не всегда оно служит благим целям. Тайные знания, они ведь тот же самый яд – в руках лекаря яд лечит, а в руках отравителя?..
Задумывайтесь, друзья мои, почаще задумывайтесь. Тот, кто, не думая своей головой, принимает чужие утверждения на веру, никогда не станет хорошим учёным. Впрочем, и человеком от будет никудышним.
– Учёным? Я?..
– Не считаешь же ты, что аптекарь это только растиратель и взвешиватель порошков? Ты же не рыночным шарлатаном собираешься стать?
Впрочем, я отвлёк вас, друзья от важных дел. – И, кивнув на прощанье, аптекарь ушёл.
– Я дышать боялся, думал, вот нам сейчас достанется, что без спросу по дому шастаем.
– А я, ты думаешь, дышал?
– Слушай, наверное, и в самом деле поздно, пора спать, а то мы завтра за латынью клевать носами будем.
А ночью Иржику опять снилась Розамунда. Она была похожа на крокодила в голубом платьице, плавала под потолком, размахивала рогом единорога и звала: – Ир-ржик, спаси меня! Р-расколдуй!
Иржик проснулся как от толчка. На широком подоконнике сидел большой синий попугай, тот самый, которого они пытались поймать, и глядел на него.
Попугай поклонился, словно важный придворный, разве что шляпой не взмахнул, и произнёс:
– Не бойся меня, Ир-ржик! И не буди своего др-руга.
Р-разр-реши пр-редставиться, я Пьер-рот, любимый попугай несчастной пр-ринцессы Р-розамунды! Я пр-рилетел к тебе из далёкой Пор-ртугалии!
– Из Португалии?
– Как же долго я искал тебя!
– Меня? Почему вдруг меня?
– Потому что только ты можешь спасти мою любимую девочку, мою хозяйку, пр-ринцессу Р-розамунду? – в голосе птицы послышались сдавленные рыдания.
– Принцессу Розамунду?
– Я увер-рен, ты уже слышал это имя. Волею судьбы ты обладаешь талисманом, позволяющим найти несчастную… несчастную… – Тут попугай не выдержал и зарыдал в голос. – Только мы с тобой можем её найти и р-расколдовать!
– Но почему надо её расколдовывать?
– Ах, я и забыл, что ты ничего не знаешь… Так слушай же, юный р-рыцарь!
– Я не рыцарь!
– Не пер-ребивай! Р-розамунда – это единственная и любимая дочь пор-ртугвльского кор-роля. Она была так пр-рекрасна…
– Почему «была?»
Не пер-ребивай, я сказал! Она была так пр-рекрасна, что затмевала всех своей кр-расотой, р-розы увядали от зависти, птицы смолкали, когда звучал её голос.
Но однажды во двор-рце, под видом мудр-реца из далёкого Китая, появился стр-рашный чёр-рный колдун Пир-ранор-р! Чёр-рный потому что всегда ходил в чёр-рной одежде, в р-руках у него была чёр-рная книга в чёр-рном пер-реплёте, знания его были чер-рны и запр-ретны, но, главное, у него была чёр-рная душа.
Когда он вошёл во двор-рец, я почуял неладное, я попытался пр-реградить ему дор-рогу, но он взмахнул чёр-рным плащом и меня словно вихр-рем подхватило, отбр-росило в угол и от сильного удар-ра я потер-рял сознание.
А Пир-ранор-р вошёл пр-рямо в кабинет к кор-ролю и не поздор-ровавшись, не поклонившись заявил, что давно наслышан об ослепительной кр-расоте пр-ринцессы Р-розамунды и готов оказать всему пор-ртугальскому кор-ролевству высокую честь – взять её в жёны.
Кор-роль от возмущения побагр-ровел, кликнул стр-ражу и пр-риказал выбр-росить нахала на улицу.
Пир-ранор-р на это лишь р-расхохотался. Он снова взмахнул чёр-рным плащом, и кор-ролевскую охр-рану р-разбросало по всему двор-рцу, словно это были не могучие воины с тяжёлыми мечами, а невесомые соломинки.
И в этот миг в комнату к отцу, ничего не подозр-ревая и не остер-регаясь, вошла пр-ринцесса Р-розамунда.
– А вот и моя милая невеста спешит мне навстр-речу! – ухмыльнулся Пир-ранор-р. – Что, Пр-рекр-расная Р-розамунда, согласна ли ты стать моей женой?
– Никогда! – воскликнула девушка, – лучше стать ур-родиной, чем выйти замуж за чёр-рного колдуна.
– Что ж, – р-рассмеялся Пир-ранор-р, – будь по твоему, стань же ур-родиной, чудищем, котор-рого будут пугаться все, кто бы ни увидел. Кр-расооту ты сможешь вер-рнуть лишь если согласишься выйти за меня замуж.
Пр-роизнеся эти слова, злой волшебник обер-рнуся сизым дымом и вылетел в камин.
А пр-рекрасная пр-ринцесса на глазах потр-рясённого отца пр-ревр-ратилась в большеголовую и пучеглазую твар-рь с зелёной скользкой чешуёй и р-рыбьим хвостом. Она р-разинула пасть с кр-ривыми длинными зубами, Его Величество р-рванулся было к своей любимице, но от ужаса потер-рял сознание. Когда на шум в комнату вбежали пр-ридвор-рные, пр-ринцессы там уже не было, только её голосок откуда-то издалека повтор-рял «Р-расколдуйте меня! Спасите!» Но голос истаял вдали и в полной тишине пр-розвучал жуткий смех колдуна.
– Да, но причём здесь серебряная пряжка? И почему я? Чем я отличаюсь от других, отчего именно я должен спасти принцессу? Я даже толком не знаю, где эта Португалия.
Но тут Берджик заворочался во сне, мгновенно попугай взмахнул крыльями и очутился на яблоневой ветке.
– Я ещё пр-рилечу, Ир-ржик! И тогда ты всё узнаешь. Пр-рощай! Никому пр-ро меня не пр-роболтайся! – и улетел в ночь.
А Иржик до утра глаз не сомкнул.
Утром Берджик встревожился – с другом что-то не так. Да и не он один заметил, что новенький делает всё словно в полудрёме, не понимает, когда его о чём-то спрашивают и отвечает через раз на третий да и то невпопад. Может парень заболел? Может по дому загрустил?
Тут Иржик и сам понял, что в самом деле грустит по дому, по запаху стружек, по отцовскому заговорщицкому подмигиванию, по тёплым материнским рукам, даже по упрямой козе Блонде и нахальному соседскому рыжему коту.
– Так о чём горевать, – утешил его Штепан, – завтра воскресенье.
Воскресенье! Завтра он пойдёт домой, завтра он, приятелям на зависть, пройдётся по улице в синих штанах и… Нет, фартук придётся здесь оставить. Ну ничего, зато столько всего он понарасскажет – все рты раскроют и закрыть забудут!
И вот наступило воскресное утро. В синих праздничных штанах, в новой синей жилетке юный аптекарь стоял посреди комнаты, а мать с отцом вертели его во все стороны, словно не узнавая.
– Гляди-ка, муженёк, а сынок-то наш повзрослел за эти дни!
– Может, скажешь, и ума набрался?
– А может и набрался, – Иржику не терпелось похвастать. – Я скоро на латыни читать смогу.
– Одёжку тебе справили, не хуже, чем у паныча.
– Это вы меня ещё в фартуке не видели! И со ступкой в руках! Знаете, как ловко я научился порошки растирать?! А пилюли катать?! – Как настоящий провизор! Меня сам учитель похвалил! А ещё я настоящий скелет трогал!..
– Свят-свят, какой скелет?
– Обыкновенный, из костей. Без него науке обойтись никак нельзя.
– Вот что, сын, дома ты говори что хочешь, а на улице чтобы никто от тебя ни о каком скелете не слышал. Понял?
– Понял. – Иржик чуток скис, ведь именно разговор о скелете должен был больше всего поразить его друзей-приятелей. Ну да ничего, зато о чучеле крокодила говорить не возбраняется, а уж о том, что он пил лимонад, что листал огромные старинные книги, которые называются фолиантами, что держал в руках пузырьки с ядом, потому что без яда лекарство не лекарство… В общем, рассказать найдётся о чём. Жаль только, мать не пустила на улицу в синих штанах и жилетке – «Ещё порвёшь или измажешь», – ну да все видели, как он домой при полном параде шёл.
Это был день торжества нашего героя, Иржик не замолкал пока не охрип, а друзья смотрели ему в рот.
Домой он заявился лишь поздно вечером, и, перехватив краюху хлеба с молоком, завалился в кровать.
А утром, птицы ещё не встали, как Иржик был на ногах.
– Ты хоть поешь по-человечески, – попыталась удержать его Катаржина.
– А вдруг опоздаю. Нет уж, я лучше выйду пораньше.
– Угомонись, десять раз ещё до своей аптеки слетать успеешь.
Когда он, запихнув в рот всё разом и не жуя проглотив, выскочил за дверь, Якуб обнял жену:
– Что, мать, похоже наш оболтус наконец-то дело по себе нашёл.
Иоган Штутц стоял навытяжку, а граф, красный от натуги и оттого потерявший всю свою импозантность, изливал на его голову бурные потоки своего негодования, метал громы и молнии, и только чудом, дрожащий и весь вспотевший от страха, секретарь не превратился в горстку пепла. Карлу-Гельмуту фон Ауксброхену было отчего гневаться – последняя ревизия казны, проведённая им, показала, что денег нет. Ни гроша! Зато есть копии его долговых расписок.
В казне!.. Нет!.. Денег!.. Ни на пышную охоту, где он собирался блистать этой осенью. Ни на бал в честь его, графских, именин, а ведь на бал должно было съехаться столько влиятельных и нужных людей! Ни на оплату счетов портных и ювелиров – кто ж не знает, модные портные и ювелиры не любят работать за обещание когда-нибудь заплатить. Платить им надо сейчас, иначе придётся появиться при дворе императора в старых, всеми сто раз виденных камзолах, с уже примелькавшимися перстнями на пальцах, а это всё равно, что вслух объявить о своей нищете. Нет, это невозможно! Это никак невозможно! А подарки тому же императору и его супруге? А милые сувенирчики для милой Агнешки? Неужели Штутц такой тугодум и не понимает, что без этих милых сувенирчиков кроткая и восхитительная Агнесс и в сторону его не поглядит и лопнут как мыльные пузыри радужные мечты о её приданном? А статус! Нищий – это никто! Придворная шушера будет усмехаться ему прямо в лицо!..
Несчастный Штутц не смел открыть рот в своё оправдение и только всё глубже втягивал голову в плечи и старался не дышать. Наконец господин и повелитель внезапно замолчал, перестал метаться по кабинету и уставился на него, выпучив глаза.
– Я… – голос секретаря задрожал и прервался.
– Что “я”, что “я”?
– Я обыскал всё графство, но увы, алхимика найти не смог. – он ещё глубже втянул голову, хотя, казалось, глубже уже некуда. – Но… – поспешил сразу же добавить бедняга, чтобы упредить очередной приступ господского гнева. – Но я нашёл кое-кого, кто готов открыть Вашему Сиятельству некие важные сведения.
– И что этот «кое-кто» хочет получить за свою, кхм… информацию?
– Этого он мне говорить не захотел.
– Когда ты можешь его привести?
– Он здесь, за дверью.
– Так зови его, чего ты ждёшь!
В кабинет вошёл невысокий человек неопределённого возраста в чёрном камзоле без единого украшения. Какой формы был его нос, каков был цвет волос и глаз, уловить, а уж тем более запомнить, было невозможно. Незнакомец кивнул на секретаря, и, подчиняясь этому кивку и мановению графской руки, верный слуга вымелся за дверь, он даже не задержался у замочной скважины. Чувство самосохранения оказалось сильнее любопытства.
Граф сел за стол и уставился на гостя:
– Ну?!
В ответ ни “Вашей светлости”, ни поклонов. Гость, не дожидаясь приглашения, подвинул другое кресло и уселся напротив хозяина.
– Вы искали алхимика?
– Можно и так сказать.
– Вы искали того, кто умеет делать из олова и свинца совсем иной металл?
– Допустим. Вы хотите сказать, что Вы и есть этот человек?
– Нет Но я знаю именно такого.
– Имя? Адрес?
– Не спешите, Ваше сиятельство, имя я назову, но сначала надо....
– Договориться о цене? Я хорошо заплачу.
– Я не ищу денег. Должностей я тоже не ищу.
– Чего же Вы хотите?
– Тот, кто Вам так нужен, будет от всего отказываться. Чтобы он согласился Вам помогать, на него надо будет поднажать. Сильно поднажать. И вот пока он будет у Вас, скажем так – в гостях, я погощу в его доме.
– То-есть, в его доме есть некое сокровище, и Вы, в отсутствие хозяина…
