Жена на год

Я не стала говорить ей, что несмотря на то, что завтра суббота, ей то работать. Мне тоже нужна была передышка, мне нужен был алкоголь в бокале и никаких мыслей в голове.

– Только не звони, – попросила я. – Дианка спит уже. Сообщение напиши, как подойдёшь.

Сбросила звонок, достала формочки для льда, заполнила их водой и отправила в морозилку. Посмотрела, чем могу накормить голодную, наверняка, соседку, та же с работы шла, начала резать бутерброды. В дверь позвонили, как раз когда я отрезала куски сыра, пытаясь сделать их поровнее.

– Блин, – вырвалось у меня. – Просила же!

Заглянула в комнату – Дианка спит. Дверь туда закрыла. Без доли сомнений, Ксюшу же ждала, распахнула дверь, даже улыбнулась.

Эта улыбка дурацкая потом ко мне приклеилась и не отклеивалась добрых секунд тридцать. Потому за дверью стоял, глядя мне прямо в глаза, мой бывший муж, Артур Вершинин.

Глава 7. Артур

Дверь в подъезд была открыта и подперта кирпичом. К вечеру стало вьюжить, ветер гонял в сумерках редкие снежинки, азартно закидывая их в беззащитно распахнутое нутро подъезда.

Я не спешил. Холодно было чертовски, хотя вроде только ноябрь. Стоял, мерз, курил и думал. Думал о том, что можно сесть в автомобиль уехать, и не просто домой, а вообще ехать куда глаза глядят, если никуда не хочется, просто вперёд и неважно, куда приведёт этот путь. Просто ехать и наслаждаться тем, что никому ничего не должен. Что своих денег хватит, а там трава не расти. Пусть тратят. Пусть тоже просто делают что хотят, я за них не в ответе.

Но блять, я сам себе лгал. Тридцать три года я жил с осознанием того, что должен. Меня растили вколачивая это в сознание. Я начал подрабатывать у отца в офисе с пятнадцати, он прогнал меня с самого низа. Что я мог в пятнадцать лет? Курьерская сумка с конвертами и велосипед… дня не было, когда мой мозг был бы свободен от мыслей об отцовском наследии.

Он никогда мне не помогал, само собой подразумевалось, что я пробьюсь по карьерной лестнице, хотя не спорю, громкая фамилия ускорила дело. Я, блять, жил этим долгом, а теперь…

Теперь стою у подъезда бывшей жены, мёрзну в лёгком, не по сезону, пальто и курю. Мне не страшно. Я просто не уверен, что хочу видеть, во что превратилась моя солнечная Юлька, сломала ли её жизнь так же, как ломала всех. Я так устал, что не оставалось сил даже на ненависть.

Я отбросил сигарету, от которой уже горчило во рту и поднялся. Позвонил в дверь, понимая, что сейчас увижусь со своим прошлым, которое просто выбросил в урну поклявшись забыть, не вспоминать никогда.

Дверь открылась сразу, мгновенно почти. Несколько секунд мы с бывшей женой просто стоим и смотрим друг на друга. Я обшариваю взглядом её лицо, мне интересно, насколько она изменилась. Изменилась. Под глазами залегли тени. Волосы длинные обрезала, даже жалко стало на мгновение, мне нравилась роскошная тяжесть её волос.

– Привет, – говорю я и Юлька отшатывается, словно я её ударил. – Как дела?

Карие глаза удивлённо распахиваются, а потом… потом Юлька начинает смеяться. Смеется искренне, всхлипывая и даже похрюкивая от избытка чувств. Я жду и смотрю на неё с любопытством, словно на забавную зверюшку, от которой не знаешь, чего ожидать.

Пользуясь тем, что она не в силах мне противостоять, пока не успокоится, я прохожу внутрь квартиры и останавливаюсь в тесной прихожей.

– Ты…– она пытается отдышаться после приступа смеха, но выходит не очень. – Ты… ты через семь лет пришёл спросить, как у меня дела?

– Да, – спокойно отвечаю я.

Я держу себя в руках. Я и самообладание просто синонимы. Вот Юлька этим похвастать не может явно.

– Я думала, что ненавижу тебя, – отвечает Юлька. – А ты смешной оказывается. Что тебе нужно?

Я оглядываюсь. Половина лампочек в коридоре перегорело, от того и потемки. Много обуви прямо на полу, преимущественно детской. Детский же плащ, розовый зонтик, варежки. В линолеуме вдоль стены трещина, от этого его края некрасиво коробятся, собирая пыль.

– Где твоя дочь? – спрашиваю я.

Она мгновенно сбрасывает с себя смешливость. Губы сжимаются в тонкую линию, в глазах льдинки.

– Это тебя не касается. Уходи немедленно, Вершинин.

Встаёт у дверей, требовательно указывая мне на выход. Перестаёт загораживать мне кухню, теперь я разглядываю и её. Чисто, но бедно до зубовного скрежета. И ни следа мужика. Одна дверца кухонного гарнитура покосилась и повисла беспомощно и неопрятно. Господи, деревянные рамы. И не такие, как у нас дома, где дорогое дерево буквально вылизано плотниками, нет, деревянная рама из советских фильмов про коммуналки. Деревянная, крашеная белой краской, наверное зимой дует адски.

– Как ты до этого докатилась?

– Проваливай, – выдыхает Юлька.

Но мне и правда интересно. Что в её планах пошло не так?

– С ребёнком на рынке невест ты уже не так котировалась?

Она делает шаг ко мне, резкий, стремительный, а затем вскидывает тонкую, с торчащими на запястьях косточками, руку. Я мог бы её остановить, но до последнего не верю, что она это сделает.

Но мою щеку обжигает боль. Не сильная, весу в Юльке и пятидесяти килограмм нет, наверное, но от того более унизительная. Тихо. Только наше прерывистое дыхание и тёмные Юлькины глаза напротив.

– Ты же понимаешь, что я могу убить тебя за это? – лениво спрашиваю я.

– Не убьёшь, – вскидывает голову она. – Если ты пришёл, значит тебе что-то нужно. Никто из вашей корыстной семейки не ходит просто, чтобы узнать, как дела.

Мне хочется её ударить. Тогда не ударил, семь лет назад, брезгливо её было даже касаться, и сейчас со страхом понимаю, что во мне слишком до хрена от отца. Яблоко от яблони… Мне хочется растоптать её, уничтожить, чтобы никогда больше не смотрела дерзко так.

На ней футболка, простая, серая. Я беру Юльку за шиворот и подтягиваю ближе к себе. Она пахнет чем-то неуловимо терпким и сыром, ломтики которого лежат на разделочной доске на кухонном столе.

– Никогда больше так не делай, – чеканю я.

Смотрю на её тонкую шею, на ней безостановочно пульсирует жилка. То, что Юлька живёт после всего, что натворила, смеет смеяться и поднимать на меня руку, не даёт мне дышать. Я хочу, чтобы ей было больно.

– Глотка гори-и-ит! – жизнерадостно возвещает кто-то и останавливается в открытых дверях.

Время тянется, я никак не могу заставить себя выпустить серую Юлькину футболку. Затем прилагаю усилие чтобы разжать пальцы. Смотрю на вошедшую. Девушка в короткой шубе, с ярким мейком на лице. В её руках пакет из дешёвого супермаркета. Гостья вздрагивает, пакет падает на пол, с ним происходят неведомые метаморфозы – выкатывается бутылка газировки, успевшая треснуть во время падения, крутится на месте, задорно разбрызгивая содержимое.

Я выхожу из квартиры. Спускаюсь. Сажусь в машину. Несколько минут сижу глядя в никуда. Потом закуриваю только для того, чтобы сигаретным дымом прогнать запах. А пахну я сыром, Юлькой и чёртовой колой, что забрызгала мои брюки.

Глава 8. Юля

Ворот футболки врезался в кожу шеи. Как только Вершинин вышел, я затащила в квартиру Ксюшу, она так и стояла, ни туда, ни сюда, и дверь захлопнула, сразу на все три замка заперла. Потом потерла кожу шеи – наверняка розовые бороздки.

– Это кто? – оторопело спросила Ксюша.

– Муж, – сказала я. – Бывший.

Проверила, не проснулась ли Дианка, и только потом сделала то, чего так сильно хотелось – осела прямо на пол. Чертыхнулась, так как села прямо в лужу колы, но стоять больше не могла, ноги не держали.

– А чего ему надо было?

– Пришёл спросить, как дела.

– Чудно, – протянула Ксюша.

Перешагнула через мои ноги и пошла на кухню. Съела один бутерброд с сыром, отрезав кусок хлеба, затем нашла бокалы, подобрала с пола виски, вторую, уцелевшую бутылку колы, достала лёд из морозилки, разлила, не жалея. Потом принесла мне и протянула, словно нормально сидеть в коридоре попой в коле и пить.