Мой персональный миллионер

Тогда я решил, что пусть лучше ребёнок обожрется, чем останется голодным. Налил полную бутылочку – по верхнюю шкалу. Подогрел – нечаянно до кипятка

– Проклятье, – выругался я и сунул бутылку под холодную воду.

Потом померил градусником, обычным, для тела – он лежал на подоконнике. Выходило, что тридцать два. Меньше. Снова подогрел, померил. Тридцать семь. Годно. Осторожно прошёл в комнату. Дать бутылочку и отбежать в сторону. То, что дети отрыгивают, я помнил ещё из американских комедий. Можно сказать, опытный.

Ребёнок плакал. Я протянул ему бутылку, но тот отказался ее брать – просто бессмысленно размахивал руками. Памперса и какой-либо нижней одежды на нем не было, и по простыне в разноцветных сердечках расплылось мокрое пятно. Блядь. Соня описалась. Я понял, что трогать мне её придётся. Вряд ли ребёнок успокоится, лёжа на мокром. Мне бы это точно не понравилось. Значит, нужно его взять. Из тех же комедий я помнил, что дети не держат голову. Поэтому приближался к младенцу, словно к мине замедленного действия. Мне казалось – если я возьму её на руки неловко, то голова у неё просто отвалится. Что я тогда Лиде скажу?

От малышки явственно пахло мочой. Она описала не только простыню, но и кофточку, в которую была одета. Я приноровился – одну ладонь под мокрую спинку, вторую под голову. Поднял – правда, теперь провисала попа. Я стоял посреди комнаты, держа ребёнка на вытянутых руках, и боялся пошевелиться. Соня, которая было успокоилась, когда я её взял, снова заплакала – ей было неудобно. Я в два шага добрался до постели и переложил её туда. Соня, которую я подозревал в том, что у неё может отвалиться голова, шустро перевернулась на живот.

Я крутанул её обратно – в таком положении она есть не сможет. Попробовал дать ей бутылочку – не берет. Тогда сунул её прямо ей в рот. Она выплюнула, отвернулась и разоралась ещё сильнее. Я был близок к отчаянию. Сунул снова… И снова… В конце концов, добился того, что она немножко попила. Вот что значит настоящее мужское упорство.

Следующий шаг – подгузник. Чтобы не касаться ребёнка каждый раз, когда он напрудит. Подгузников здесь была добрая сотня. Я достал один, маленький, невесомый. Ничего сложного – засунуть под попу, застегнуть. Но на это дело у меня ушло минут пятнадцать. Под конец устали мы оба – и я, и Соня. Сатана, пришедший с кухни, вспрыгнул на край постели и смотрел на меня с непередаваемым скептицизмом во взоре. И я понял почему. Сонька вдруг перестала плакать, а плакала она все время, умудрялась даже с бутылочкой во рту это делать. Так вот – она замолчала, сжала кулачки. А потом пукнула. Трель была очень впечатляющей, длинной, в ней были и высокие, и низкие ноты. Я даже впечатлился – сам бы я так не смог ни в жизнь. Ребёнок, наконец, закончил попное соло и сразу успокоился.

– Она же просто пукнула, да? – с надеждой спросил я у Сатаны.

Он зевнул и отвернулся. Вытянулся на постели всем своим гигантским телом и глаза закрыл. Понятно, все это его не касается. Его дело всех спасать, а вот какашки как-нибудь сами. Я снова приблизился к Соне, отлепил одну липучку, отогнул краешек подгузника. Проклятье – он полон.

Я ушёл на кухню – требовалось собрать все резервы. Настроиться морально. Везёт Лиде, едет там себе на скорой, или приехала уже, лежит под капельницей, спит. А у меня тут какашки. Соня снова начала возмущаться – какашки ей не нравились. Я вздохнул. Нашёл резиновые перчатки в одном из шкафчиков. Перчатки что надо – почти по локоть. Намотал себе на лицо то самое полотенце, на котором сушилась бутылка, оставив открытыми только глаза. В комнате большая пачка влажных салфеток. Я взял с собой и мусорный пакет, сразу все в него сложить и уничтожить. Повернулся к Соне.

– Операция начинается, – суровым голосом сказал я из-под полотенца.

Соня акугнула, кот лениво приоткрыл один глаз, потом закрыл обратно. Не верит, значит, в меня. Ха! Я подсунул под Соню мусорный пакет. Зажмурился и отстегнул подгузник. Потом снял и свернул его, также не глядя. Потом приоткрыл один глаз, подобно Сатане, и наскоро обтер ребёнка салфетками. Она все ещё попахивала, но мыть я её не буду. Передам тому, кто её точно не утопит. Второй подгузник я одевал всего десять минут. И ещё минут пять тер руки мылом.

Покакав, Соня стала сговорчивее. Попила ещё молока, несмотря на то, что оно остыло, и уснула. Я вытер пот со лба. Посмотрел на часы – мы вместе всего час. Никогда ещё время не тянулось так долго.  Теперь ребёнка нужно пристраивать. Я обзванивал агентства пятнадцать минут. В большинстве из них не брали трубку. В трёх сказали приходить в понедельник. Ещё в одном – перезвонить утром.

Вот оно какое – отчаяние. Я задумался. Кому можно отдать ребёнка на ночь? Маме? Она решит, что я сошёл с ума, и сдаст меня в психбольницу. Лизе? Да у меня опыту больше. Ни одной молодой мамы или хотя бы более-менее опытной женщины в моём окружении не находилось. А как тащить ребёнка к чужим? А потом я вспомнил про Надежду Павловну – дедову домоправительницу. Вот хотел дед новых членов семьи – пусть и получает. Сейчас Соня проснется, и мы поедем в гости.

Сонька словно прочла мои мысли и решила, что сон для слабаков. Я покурил на лестнице, боясь даже уходить в свою квартиру – мне казалось, стоит оставить ребёнка лишь на несколько минут, как он непременно умрёт. Детей я, конечно, не любил, но не до такой же степени! Поэтому курил быстро, прислушиваясь к тому, что происходит в глубине квартиры. Стоило открыть дверь, чтобы войти – Соня заплакала. Снова лежала, размахивая руками и ногами, а разбуженный Сатана смотрел на меня недовольно.

– Ну что ж, Соня, – сказал я как можно оптимистичнее, – поехали знакомиться с дедом.

Посмотрел на часы – время позволяет. Дед у меня был жуткой смесью совы и жаворонка – ложился поздно, вставал рано. Так что самое время для визита. Огляделся – шмотья у Сони было больше, чем у меня. А у меня его было порядком, хотя покупать вещи я не любил. Мама считала, что одно из проявлений материнского долга – притаскивать мне вещи из своих многочисленных поездок. А костюмы я предпочитал шить на заказ. Так вот – у Сони их было больше: чепчики, носочки, ползунки, трусики… зачем ей трусики, если она в памперсах? А ещё кружевные платья с бантами, словно снятые с куклы. Нахрена такое платье созданию, которое и ходить то не умеет?

Сначала я решил одеть ребёнка в платье – пусть предстанет перед дедом во всем блеске, но посмотрел на размахивающее конечностями дитя, потом на платье с миллионом пуговок и отказался от этой идеи. Сойдут кофточки и колготки. Причём эта кофточка уже почти высохла, осталось надеть колготки. Я закатал рукава. Ещё раз покормил Соню – на всякий случай. Потом засунул одну её ножку в штанину. Получилось! Потом засунул другую. Все бы хорошо, но за это время она освободила первую. Через пять минут подобной пытки я решил, что вовсе не обязательно одевать и колготки. Достаточно носков, уж их Соня не снимет. Носки были смешные, полосатые, с торчащими в стороны заячьими ушками. Дед точно умилится! Шапка тоже с ушами – это что, тренд? А вместо всей остальной одежды – одеяло.

Соня стала похожа на колобок с головой в смешной шапке. Зато не замерзнет. Мало того – в одеяле ребёнку нравилось, он снова уснул. Я вспомнил про Сатану, обновил корм и воду в мисках. Нашёл ключи от квартиры. Теперь нести Соню на руках было не так страшно – даже если упадёт, ничего с ней в этом пушистом коконе не случится.

Ком одеяла с ребёнком с трудом влез в автомобильную люльку, которая так и стояла в машине. Пробок почти не было, даже на выезде из города, и до резиденции деда я добрался в рекордные сроки. Впрочем, старался не нарушать ни правила, ни скоростной режим. Помнил – со мной ребёнок. Мало того, что чужой, так ещё и очень хрупкий.

Жильё деда впечатляло. В детстве оно казалось мне волшебным замком: занимало огромную площадь с личным прудом и практически девственным лесом, а в большом парке имелось множество потайных мест. Прекрасное поместье. Я провёл все детство здесь, надеюсь, и Соне понравится.

Мне открыли ворота, и я въехал, деду сразу сообщили о моем приезде. Дом впереди светился огнями, хотя дед жил один, если не считать нескольких слуг – на коммунальных платежах здесь тоже отродясь не экономили. Меня встретила Надежда Павловна, округлила глаза при виде ребёнка в моих руках.