Рано. Поздно. Никогда
Все эти воспоминания оживали в его душной квартирке и, подобно призракам, слонялись из угла в угол, неприкаянные и стонущие. Они не исчезали, не рассеивались, а просто имели наглость постоянно жить здесь. Столько лет пронеслось, а он сам практически не сдвинулся с места.
Писатель помнил, как ему отчаянно захотелось денег. Да, вот так прямолинейно и дико. Просто денег. Чтобы можно было о них забыть и не воспоминать каждую минуту. Чтобы на него перестали смотреть как на пустоту. Чтобы он сам не чувствовал себя ею. Ему хватило воли собрать себя и пройти через ряд шаблонных собеседований. Ему так хотелось что-то изменить, что судьба, наконец, сжалилась над ним: ему предложили место ассистента репортера в скромной газете. Может, в этот момент ему стоило понять, что жизнь сама ведет его туда, куда он должен был прийти и где его место. Но он не мог отделаться от чувства, что снисходит до этой работы, что его миссия гораздо значимее, его предназначение во сто крат величественнее, и его мятежный гений обязан быть открыт этому миру.
Мама недовольно смотрела на него.
– Я не растила тебя для такой фигни! Эта газетенка – просто болото! Тебе самому не стыдно там просиживать штаны?! Ассистент… слово-то какое мерзкое! Ты ничего не пишешь! А ведь с таким талантом – это натуральное преступление! Где твоя голова, где?!
Странная женщина… Перебиваться копеечной работой, но писать для нее значимее, чем эта скромная, но стабильная работа? Но в душе он был с ней согласен. Да и как могло быть иначе? Это мнение он впитал с ее молоком; эта программа собственной исключительности закодирована в его голове. Постоянный повтор, изо дня в день, из года в год. Ему бы тогда задуматься и переформатировать себя, но… в его мозг прочно врезались бесконечные однотипные сигналы: особенный… избранный… гений.
И так хорошо начав на новой работе, он вскоре стал инертным и безучастным. Такая категория людей, которые даже не пытаются изобразить интерес к своей деятельности, они есть в любой организации. Невозможно понять, что у них в голове. Они как вчерашняя каша – неприглядная, заветренная, липкая, уже никому не нужная, но продолжающая занимать место в холодильнике. И в какой-то момент она становится настолько омерзительной, что никто не желает даже прикоснуться к ней, чтобы выкинуть. И эти «люди – вчерашние каши» оседают в офисах и закисают там. Так он и сидел ассистентом репортёра много лет. Репортеры менялись, а их ассистент был недвижим.
Писатель продолжал рассылать свои рукописи в издательства, пытался сам их напечатать и реализовать в маленьких книжных магазинах. Но всё это было похоже на движение в пустой комнате: ни для кого, ни для чего. КПД, близкий к нулевому… дырка по центру нуля… пустота.
* * *А потом заболела мама. Нет, проблемы со здоровьем у нее были всегда. Сколько он себя помнил, она постоянно болела то одним, то другим. С высоким давлением она носила тяжести, на больных ногах бегала между работами, с аритмией дежурила ночами на работе. Ловко управлялась с инъекциями инсулина и опять спешила куда-то. Но больному сердцу уже перестало хватать приказа «надо», оно угасало ежедневно, будто в длинном коридоре постепенно и последовательно гасли лампы… одна за одной… одна за одной.
Ночью он слышал, как ей тяжело дышится, а днем видел ее отекшее лицо. И впервые ему стало страшно не за себя, а за кого-то другого. Столько лет он тайно презирал ее и еще дольше слепо повиновался ей; эти чувства смешались в причудливый коктейль, в котором доминировали то ноты шквальной ненависти, то вкус полной зависимости, то оттенки фанатичной любви. Писатель всегда воспринимал эту потрепанную жизнью женщину как данность, константу, от которой он, может быть, и хотел бы избавиться, но не мог. И тут его преисполнил ужас: мамин свет мерк! И это было неизбежно. А что будет без нее?! Как это вообще – жить «без нее»?
Да, они, конечно же, обивали пороги больниц. Там он выявил причудливые параллели: бесконечные коридоры – бесконечные очереди, злые и уставшие пациенты – злые и уставшие врачи, чем более неухоженные палаты – тем более неухоженные больные. У хронических пациентов есть черта – мериться своими диагнозами, вываливать их как боевые ордена на всеобщее обозрение. В этих нескончаемых часах ожиданий растворяются надежды людей, размывается их терпение и вера. Волна озлобленности готова захлестнуть любого, кто попытается встать между «болящим» и заветной дверью врача. Что происходит с этими людьми? Всё очень просто: они нестерпимо устали… нет, не от этих часов в очереди, а от собственной немочи; они не могут больше ждать… нет, не врача, а финала, любого уже финала. Ожидание и неведение всегда томительнее всего.
Но больше неопределенности нет. В маленьком кабинете с бледно-зелеными стенами бледный (еще одна параллель!) и уставший врач сообщил, что ее сердцу уже ничего не поможет. Разве что пересадка, но это невозможно, так как очередь похожа на великую китайскую стену, без конца и без начала, по сути.
Они вышли на морозный воздух и сели на скамью рядом со входом. Маме нужно было отдышаться. Он боялся, нет, он страшился повернуть к ней лицо и посмотреть на нее. Но неожиданно услышал спокойный и даже какой-то легкий голос матери:
– Ух, какой день сегодня морозный! Хорошо же!
Такой легкости в ее речи он давно не слышал. Он не понимал – она, наконец, освободилась. Нет больше мучительной неопределенности, нет капельниц, палат, очередей. Теперь всё просто и ясно.
Писатель перевел на нее свой взгляд и заплакал. Но мама скомандовала жестко и сердито, чтобы он прекратил. Ее больное сердце не любило сантиментов.
Через четыре месяца это самое сердце остановилось.
Он стоял возле горки свежевскопанной весенней земли. Тупо смотря в нее. Он не верил в бессмертие души, и от этого ему было еще тяжелее. Вот она какая, жизнь после. Теперь он понял – всё до этого была не пустота! А вот теперь – это она.
* * *Наш герой вздрогнул, вспомнив те дни. Ему пришлось учиться жить заново. Оказывается, он совершенно не был приспособлен к этому. Сейчас он свыкся, но, кажется, все-таки, не научился полностью. Ему нравились выходные дни, сегодня он непременно напьется в баре и, если повезет, уйдет оттуда не один. Интересно, что думают о нем эти женщины? Он посмотрел на себя в зеркало: худощавый, высокий, с копной темных волос. С годами его черты лица заострились, он видит в себе того человека, которого никогда не встречал – своего отца. Да, всё это не материно, а чье-то еще. Не годы берут свое, а гены. Чем еще наградило его это чужое естество: пристрастием писать или пристрастием к бутылке? Интересно, кто он, тот посторонний мужчина, смотрящий на него из зеркала? Я почти вижу тебя, отец.
Эти мысли об отце не горячи и не холодны. Ему все равно. Иногда ему становится интересно, жив ли он. А потом возникает вопрос: зачем? Зачем это знать? Какова вероятность, что в эту секунду тот человек, вспомнив про забытого сына, думает то же самое? Нет, близкими людей делает не кровь.
Писатель смотрит на часы – скорее бы вечер! Радостное возбуждение охватывает его. Его праздник близок. Он заслужил. Нужно закончить главу и поэтому (и исключительно поэтому) можно позволить себе немного выпить уже сейчас. Он делает вид, что не знает, чем это закончится. Всего один бокал…
День уже клонится к вечеру, а глава не близится к концу. Что угодно меняется, но не эти застывшие строки. Писатель нетрезвым взглядом изучает комнату, то вскакивает, то опять садится за компьютер.
А что, если сейчас мы отстранимся от нашего героя? Оторвемся от этой пустой и бессмысленной жизни. Будто поднимем голову вверх и подумаем… о чудесах? Да, да, о них. Случаются ли? Верить ли?
Что есть чудо? Когда через семь минут после остановки сердце заводится вновь? Когда садишься с девочкой за парту, а остаёшься с ней на всю жизнь? Когда случайно купленный лотерейный билетик срывает джекпот? Похоже, чудо – это то, что счастливо меняет жизнь человека навсегда.
Волнует вот какой вопрос. Почему же к одним чудо приходит, а другим его не встретить? По каким критериям оно выбирает, к кому постучаться в дверь? Молитвы, обряды, аффирмации… Люди с древних времен ищут способы достучаться до небес. Вчера просили дождя, сегодня просят славы. Есть ли причины чудес или они иррациональны, просто случайная выборка? Вероятно, незнание ответа на этот вопрос тоже своего рода чудо. Всё может неожиданно измениться в сторону счастья, в любой момент, для любого из нас. Просишь или не просишь, но непременно ждешь, то ли всей душой, то ли какой-нибудь затерявшейся клеточкой.
В этот самый момент Писатель суровым коршуном взирает на белеющий экран. В эту самую секунду ему приходит письмо. Мигает значок конверта от неизвестного адресата. То, что он увидит там в следующее мгновение изменит его жизнь навсегда.
* * *Что делает нас людьми?
Нет, не механизмом с группой мышц, скелетом и повадками homo sapiens, а человеком, гордо (и, бывает, незаслуженно) носящим титул «вершины эволюции». Есть сообщество людей – суетящихся, подобно муравьям, точек, а есть отдельный человек со своим внутренним миром, характером, судьбой. Что же определяет человека как личность?
Приходим ли мы в этот мир «чистым листом» или в нас уже хранятся задатки будущего «Я»? Возможно ли, что, трус уже с рождения живет внутри милого мальчика, бегущего тебе навстречу, и просто ждет своего часа? Или что-то сделает его таковым?
Если предположить, что истинная сущность спрятана от нас самих, то в жизни непременно возникнет ситуация, когда человеку суждено узнать, кто он. Что выступит триггером, неизвестно, но что-то потаенное, скрытое в нас обязательно пробудится. Человек наконец вылупится в этот мир, избавившись от своей скорлупы, за которой скрывался. Всё это определит его как личность.
Жизнь – это, конечно же, путь, и, как свойственно любой дороге, рано или поздно она разветвится, образовав личное распутье. Такое беспощадное в своей бесстрастности, такое бесцеремонное в своей внезапности. И вот ты уже чувствуешь, как ветер грядущих перемен коснулся своим жарким дыханием твоей кожи. Знайте же, все мы состоим из нашего выбора и его последствий. Но выбор этот зачастую лишь условность, само решение, маленьким семечком, заблаговременно «посажено» в человеке. Герой поступит по совести, трус поступит по слабости.
Мы – это наш выбор.
* * *Писатель долго вчитывался в расплывающиеся в его глазах строки:
«Здравствуйте, уважаемое издательство! Я – новый автор, и мне бы очень хотелось, чтобы Вы ознакомились с моим дебютным романом. Я буду очень Вам признательна за время, которое Вы уделите моей работе. И если вдруг Вас заинтересует моя рукопись, то ниже указаны мои контактные данные. Спасибо за Ваше внимание! В надежде на дельнейшее сотрудничество…»
Он открыл файл с рукописью и стал читать строчку за строчкой, страницу за страницей. Он не заметил, как «проглотил» весь роман и за окном уже стал пробиваться рассвет нового дня. Писатель был ошеломлен, ошарашен, сражен, убит и воскрешен! Эта книга неизвестной ему молодой писательницы была великолепной! Истинное сокровище, попавшее к нему по невообразимой ошибке, всколыхнуло его разум и сердце. Построение сюжета захватывало и увлекало, глубинный смысл пронизывал и затрагивал потаенные струны души, слог автора был легок и текуч, как весенний ручеек. Но самое главное – он никогда не читал ничего подобного! Это определённо было рождение сверхновой звезды в мире литературы. Да, были некоторые мелкие изъяны – он, как человек, получивший специальное образование, понял, что автор не училась литературному творчеству профессионально. Но после корректуры шероховатости исчезнут. Он начал фантазировать, куда и как добавить сюжетных линий, чтобы обогатить содержание; где добавить интригу и провокационные моменты. А что, если ввести несколько своих наиболее ярких персонажей и лучших описаний, вышедших из под его пера?
Возбуждение, восхищение и зависть смешались в голове нашего героя в гремучий коктейль. Что делать с этим неожиданным кладом? Написать автору об ошибке или утаить… Как поступить?! Какова вероятность, что у рукописи уже есть авторские права? Наверняка писательница разослала рукопись и в другие издательства, так поступают все… А там ее издадут…
Чем больше он думал о случившемся, тем больше находил в этом знак судьбы. И теперь эта пресловутая нелегкая судьба поставила его перед выбором. Как же ему определиться? Как принять верное решение?!
Писатель закрылся в своей квартире один на один с рукописью. Хотя неправда, он заперся наедине со своей совестью. И она трепала, кусала, терзала его подобно огромной медведице. Била наотмашь когтистой лапищей, а потом, уставшая, отступала… Чтобы дать снова поверить в мираж и грезить наяву. Метание совести приносило почти физическую боль. Он много пил, много творил, подправляя чужую историю.
Наиболее страдает личность, считающая себя пришедшей в этот мир для того, чтобы что-то изменить. Он был тем самым человеком, и он никогда не был так близок к тому, чтобы доказать это. Он «особенный, избранный»… Голос матери наполнил его гудевшую голову.
– Но как я смогу считать, что меня признали, если я украду чужой дар? – вопрошал он себя.
– У тебя не будет другого шанса. Нужно просто выждать время и немного переписать роман, – парировал он же.
– Она узнает! Прочитает! Это преступление! И это ее шанс, не мой!
– Я его поменяю, пусть докажет. Я не отдам, просто не могу…
Все эти дискуссии выматывали, не принося никакой ясности и облегчения. Но в глубине души, сам, возможно, того не осознавая, он знал ответ. Это уже не было вопросом выбора. Этот вердикт жил в нем всегда, и просто пришел час, когда вечный неудачник с амбициями и неплохой, на самом деле, головой, наконец, сможет надеть «свою мантию». Разве мог он принять иное решение?
Время постепенно, по ложечке, вычерпало его смятение. Он переживал мощнейший творческий подъем, такого даже с Лисой не было. Он – кладоискатель, нашедший древние сокровища Он создавал творческий симбиоз своего таланта и мыслей и сверхталанта и сверхмыслей этой неизвестной писательницы. Рождался не просто новый роман, рождался новый вид чистого таланта. Писатель чувствовал себя доктором Франкенштейном – его детище не просто уникально… оно живое! Этот роман будет жить вечно!
* * *Кто она, этот безликий автор? Данный вопрос мучил писателя уже не так часто, как раньше. Со временем, пока он «преображал» и перекраивал роман под себя, мысль, что эта книга именно его детище, тепло растекалась по его естеству. Ему уже казалось, что та далекая, неизвестная ему женщина просто непутевая мать, бросившая ребенка, которого он взял себе. И сейчас он холил, лелеял, воспитывал по своему образу и подобию это дитя. Это уже больше его создание, нежели ее. Совесть он усмирил, обманул. Но чувство страха оставалось сильным. Он не боялся преступления, он боялся наказания. Если обман раскроется, это будет катастрофа.
Спустя пару месяцев он закончил работу над книгой и тотчас закрепил за ней авторские права. Это его страховка. Вероятность, что молодая писательница уже сделала это, не так уж и велика. Вдруг повезет? Ведь если эта рукопись попала к нему, значит, это неслучайно!
Спелой осенью, когда клены налились цветом, а по утрам пряно пахло листьями и травами, писатель отправился в издательство. Утренняя прохлада отрезвляла разгорячённую голову. Солнце уже не грело, но имело иное свойство – подсвечивать буйство красок вокруг. Писатель на минуту остановился, завороженно обводя глазами кроны парковых деревьев. Сердце его колотилось, изо рта прерывисто вырывался пар. Всё словно замерло. Прохладная чистота и невинность этого утра успокаивали и дарили покой дрогнувшей душе. Он еще раз вздохнул, прикурил сигарету, задумчиво посмотрел в небо и продолжил свой путь. Под мерный клич перелетных птиц писатель отправился совершать свое преступление.
* * *– Ничего не понимаю… Я был уверен, что он уже всё, ни на что не способен. Он не появлялся здесь столько лет, что я подумал, что он наконец-то нашел себе другое занятие, ну или просто тихо спился. – Тучный лысый человек в задумчивости почесал щеку. – Ну что думаешь? Мне же не показалось? – он обратился к стильно одетой высокой женщине.
– Не показалось, что это крутая книга? Да она великолепна! Просто находка. Надо срочно подписывать договор, пока кто-нибудь не перехватил ее.
Его помощница знала толк в договорах, правах и обязанностях, выгодных условиях и гонорарах. За это он ее и ценил. Он всегда и сам, подобно коршуну, бросался на добычу, чтобы никто другой не ухватил то, что должно было принадлежать их издательству. Но в этот раз какое-то беспокойное чувство заскреблось в душе старого издателя. Что-то не сходилось, не соединялось в его рациональном и пытливом уме. Он опять задумчиво потер щеку…
– Ладно, звони ему и приглашай к нам на завтра.
Как только стук ее каблуков затих за большой стеклянной дверью, издатель подошёл к большому панорамному окну. Сколько раз за жизнь он совершал этот выбор: чьей мечте жить, а чьей умирать, кому взлетать к лучам славы, а кому сгинуть в безвестности. Он был почти Богом, книжным Богом. А до этого он был заместителем Бога, у которого всему научился. И самая главная обязанность книжного демиурга заключалась в совершении выбора, на кого же пролить свой лучистый взор. Что может быть почетнее такой великой миссии? Но последнее время, когда подбирающаяся старость стала скрести уставшее сердце и сносившиеся суставы, он размышлял, был ли это его личный выбор или же он просто марионетка в руках судьбы?
На другом конце города, вглядываясь в грязноватые потеки на запыленном окне, Писатель потягивал дешевый виски. Он чувствовал, что запустил механизм, который точно не остановится. Куда приведет это движение, неизвестно, но теперь что-то непременно произойдет с его незатейливой жизнью. В кармане завибрировал телефон, на экране высветился номер самого именитого и желанного издательства. В горле нашего героя пересохло, хриплым голосом он ответил на звонок. На другом конце сотовой линии приятный женский голос сказал ему то, что он так жаждал услышать: его книгу хотят издать! И пусть это не совсем и его книга (а по правде, и вовсе не его), он был счастлив, как никогда! Эйфория обрушилась на него. Вот он, его звездный час!
* * *– Это очень удачно! Очень. Мы как раз напечатаем вас к новогодним праздникам. Люди всегда активно покупают книги перед Рождеством. А сейчас запустим рекламу, в он-лайн магазинах анонсируем выход вашей книги, в офф-лайн установим POS-материалы. И разумеется мощный PR. Мы уже связались с лучшими книжными блогерами. Будет очень «вкусно», очень! Какая обложка вам больше нравится? Я думаю, вторая. Да, определенно, она самая крутая! Ее и утвердим… – Заместитель главного издателя говорила так быстро, словно печатала слова на ноутбуке. В ее быстрой и четкой речи не было ни одного лишнего слова, но самое поразительное, что при разговоре с ней не складывалось ощущения диалога. Нет, она говорила сама с собой и сама для себя. Она всё уже решила, у нее всё было под контролем. Всё было очень «круто» и «мощно».
Писателя это не смущало, ему даже нравилось, что теперь он может расслабиться, больше ничего не нужно делать. Началось движение, которое само несло его с бешеной скоростью. Пусть эта женщина говорит и делает, что хочет. Он с детства привык, что именно женщина решает все проблемы и говорит ему, как быть. Так спокойнее.
Писатель был опьянен не только своим утренним коктейлем, но и обещанной суммой гонорара.
– Пока идет редактура, нам нужно подумать об аудиоверсии. Вы сами хотите начитывать? Хотя нет, лучше пригласим известного актёра, у меня есть кое-кто на примете, с подходящим нам тембром…
Она говорила еще и еще. Забавно, как некоторые люди стали напоминать роботов. Писатель усмехнулся. Век высоких технологий, видимо, обязывает.
Как быстро всё изменилась! Еще месяц назад эта сверхженщина и не взглянула бы на него, а сейчас лично направилась провожать его. Параллельно переписываясь с кем-то в мессенджере, она, подхватив Писателя под локоть, вела его по шикарному, в стиле ар-деко, офису и беспрестанно втолковывала ему что-то. Навстречу им выплыл ее босс и, завидя худощавого и взъерошенного писателя, приветливо кивнул ему. Да… жизнь действительно повернулась к нему лицом, лучшими своими лицами. Он – избранный… особенный… гений.
Однако бессонными ночами, крутясь волчком между скомканных простыней, наш герой не мог найти себе покоя. Это днем новая жизнь в своей густой позолоте заслоняла истину, но ночью позолота облетала, и все та же жизнь с ухмылкой твердила ему: «Вор, трус…» И липкий страх с простыней переползал ему в душу и ложился в районе живота. Он утратил сон – эту привилегию тех, кого не терзает тревога. У него же такого права не было. Только его старинное средство от всех невзгод помогало ему провалиться в тяжелое незабытье.
* * *Время стало вращаться вокруг Писателя всё быстрее, увлекая его в головокружительное торнадо дел, событий, людей и встреч. Ненавистный серый город стал похож на парк аттракционов – каждый день новый вираж и праздник. Черно-белый комикс наполнился красками, монохромная жизнь стала цветным калейдоскопом, и та извечная ночь и пустота отступили.
После выхода книги произошел катарсис. Он стал знаменит, уважаем и богат. И если поначалу он чурался публичности, то со временем пришло раскрепощение. Страх всё меньше душил его, уверенность крепла, плечи расправлялись – молодой правитель вступал в свои права. Еще вчера никому не нужный безызвестный выпивоха стал равноправным членом творческого бомонда. У него появился свой круг общения. Успешным людям ничего не стоит завести себе несколько ящиков свежих друзей. Этим людям все равно, какой ты человек, что творится за всеми твоими дверьми, важно, что ты пахнешь деньгами и успехом. Богатство действительно творит чудеса и с самим человеком, и с его окружением. Вероятно, это та самая волшебная палочка современного мира. Ключ от всех дверей. Краеугольный камень нового мироздания.
Одного не ведал Писатель: уходя в новый яркий мир, он тащил за собой прежнего себя, со всеми пороками, трусостью, слабостью, враждебным отношением к жизни. В этом золотом зеркале по-прежнему был он, современный Дориан Грей. Блеск снаружи и что-то уродливое внутри.
Ему казалось, что его жизнь и вправду напоминает жизнь монарха: он перемещался с бала на бал. Здесь смешивалось всё, что можно и что нельзя было смешивать. Женщины сменяли друг друга чаще, чем он успевал запомнить их имена; дорогие горячительные напитки; запрещенные вещества; новые машины; новые тусовки; новые друзья – всё было подчинено принципу быстрых перемен. Теперь его жизнь определенно проходила под грифом новизны.
Он начал видеть людей по-иному. Если раньше он слыл обычным мизантропом, то сейчас в нем появился тот плохо скрываемый снобизм, присущий людям, быстро взлетевшим и быстро забывшим, кто они и откуда. В нем яростно билось отторжение дня вчерашнего и себя прежнего. Теперь он тот, кем столько долгих лет мечтал стать.
Однажды Писателя пригласили на уникальную выставку известного художника. Сотни людей выстроились в многочасовую очередь в ожидании встречи с прекрасным. Но Писатель был выше их. Выше любого прекрасного! Ведь на встречу с ним читатели тоже выстраиваются в очереди, в ожидании его быстрого росчерка на первой странице. Он словно плыл вдоль этой обычной разномастной публики, они казались безликими солдатиками, выстроенными чьей-то всевышней рукой. И только он был ИЗБРАН. Он двигался прямо и четко, так как знал, что его ждут и впустят без преград. Писателю захотелось рассмеяться в лицо этой толпе как олицетворению его ушедшего прошлого.
Его взгляд упал на девушку в очереди. Она, устав от ожидания, присела на корточки и прислонилась к стене. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль. В нем было столько сдержанной тоски и печали. Выражение тайной муки, что исподтишка колет сердце, застыло на уставшем лице. Она резким движением руки отбросила назад черные упругие кудряшки, и взгляды их встретились. Он уловил блеск слез в уголке ее глаз. Писатель презрительно поджал губы и поспешил продолжить путь. Ускоряя шаг, он будто боялся снова «заразиться» несчастием. Он шел и раздраженно думал, как неприятны все эти неудачники. Писатель ненавидел в них себя и то постыдное, что хотел забыть, – его неприкаянная душа осталась по-прежнему бедной, скудной и трусливой.
* * *Ничто так не помогает забыть прошлое и почувствовать новую жизнь, как перемена места. Писатель купил дом на берегу моря, на престижном курорте, где ночная жизнь бурлила и пенилась, подобно лучшему игристому. Там он был почти не собой; какой-то своей лучшей копией, что, подобно дорогому костюму, можно было надевать для посторонних. Среди роскоши и праздной жизни легко спрятаться от самого себя. Ему нравились пряные дни, подхваченные зеленой волной, мерно покачивающие его яхту; и особенно нравились жгучие ночи, приправленные бесконечным весельем, играючи встряхивающие его жизнь.
