Последний европеец

Между тем, мне кажется, что многие люди заводят детей только для того, чтобы завести детей, не задумываясь о чём-то большем… Как будто по инерции, на протяжении веков. А с другой стороны, у нас есть аборт – плод самого жалкого индивидуализма. Это акт, который я всегда считал чудовищным, когда убивают чистую невинность во имя знаменитого феминистского девиза: «Моё тело – моё дело». Лозунг, позволяющий освободить себя от убийства с чистой совестью. Мне ясно, что общество, которое отменяет смертную казнь для серийных убийц и допускает её для плодов, является глубоко больным обществом. И лично я долгое время боялся стать отцом не из-за эгоизма, а из-за опасного будущего для моих детей, особенно в Европе. Правда, должен признаться, когда я познакомился с тобой, я начал верить в нечто превосходящее и невероятно красивое, в то, что называется судьбой. И эта вера говорит мне: «Искусственный и фальшивый мир, который нам обещают, не сможет длиться слишком долго, ведь он постоянно сталкивается с естественным порядком, который по определению является единственно истинным. Поэтому они уже проиграли!» Задача всех, кто ещё способен чувствовать прекрасное, продолжать создавать жизнь вокруг этих вечных ценностей, благодаря которым наши души сияют, чтобы в мире ещё была возможной искренняя детская улыбка. У наших детей ещё может быть прекрасное будущее, когда человечество выйдет на этот роскошный путь…

Колан дё Гриё

Еclats de rеflexion №5 (размышления Аврелии)

У Даниила Хармса в произведении «Реабилитация» представлен герой, которому совершенно чуждо чувство реальности. Так, с нечеловеческой жестокостью убив несколько человек и одно животное, он спокойно объясняет мотивы своих преступлений, уверенный в абсолютной их обоснованности и собственной невиновности. При этом у него нет и тени ужаса от только что сотворимых им зверств. Как будто он полностью лишён чувствительности к происходящему вокруг и не понимает, что производимые им действия носят необратимый характер. Герой не принимает никакой ответственности за реальность, что, однако, не мешает ему действовать. Наоборот, его действиям присуща уверенность, которой редко похвастаются те, кто очень остро чувствует реальность и пребывает в долгих размышлениях прежде, чем совершить какой бы то ни было поступок в отношении других. На такое разнополярное восприятие жизни огромное влияние оказывают идеалы (или их отсутствие, как в случае с героем Хармса). Так, крайняя чувствительность идеалистов к реальности связана с чувством стыда, которое рождается от осознания ими собственного несовершенства в реальном мире на фоне идеала, это же является и причиной крайней скованности и нерешительности в поступках. Те же, кого идеалы не обременяют, всегда действуют напористо, останавливаемые только решительным контрдействием. То есть лишь внешнее подавление способно остановить их от череды аморальных или жестоких поступков, потому что у них нет внутреннего ограничителя. В контексте вывода о самоограничении как о сущностном стержне естественного образа человека, это значит, что только идеалисты имеют к нему отношение. Людей же, которые лишены идеалов, нужно сдерживать, подобно животным, чтобы они вели себя по-человечески. Примечательно, что в современном мире борьба со стыдом стала одной из главных забот человека. Ведь именно он зачастую останавливает на пути к реализации своих желаний. И, наверное, эту борьбу каждому человеку действительно необходимо однажды провести, чтобы не остаться на всю жизнь ослеплённым светом идеалов, а научиться действовать и воплощать их в жизнь. Вот только прежде нужно быть способным их видеть…

Письмо шестое (последнее)

О, женщины! Я никогда вас не пойму, вы для меня слишком сильны… Особенно, когда обладаете превосходным интеллектом, который вам нравится использовать, чтобы проверять мужчин по своему желанию и дёргать их за вечную слабость. Должен сказать, ты самым чудесным образом воспользовалась «моей слабостью», в которой я имел неосторожность недавно тебе признаться.

Подведём итог: ты задаёшь мне этот вопрос о Мулен Руж и твоей «лукавой улыбке», на который я отвечаю со всей искренностью, вложив в него ещё раз своё сердце. Мой ответ, кажется, трогает тебя, но при этом, как будто чего-то не дополучив, ты возвращаешься ко мне, посылая ту провокационную фотографию и невинно спрашивая, что бы случилось, если бы я увидел тебя в этом наряде? Не обладая гибкостью в подобных вещах, я признался, что из меня плохой рисовальщик на такие сюжеты. Однако ты повторила свою просьбу, после чего поспешила завершить разговор. Я тогда подумал, что ты разочарована или устала от моих ответов. Не имея возможности быть мужчиной физически рядом с тобой, я почувствовал, что должен как-то иначе проявить свою мужественность. Но теперь я понимаю, что это было совершенно идиотским решением. Однако тот факт, что я не могу читать твои мысли, заставил меня попробовать что-то, чего нет в моём характере. Хотя, знаешь, теперь у меня сложилось впечатление, что, если бы я остался ханжой в своих ответах, ты бы пошла всё дальше и дальше в провокациях, с совершенным знанием тех сильных чувств, которые я к тебе испытываю. Крещендо, возможно, до той поры, пока я не сошёл бы с рельс в гораздо более отвратительном виде, чем написание этого глупого сонета.

Но, на самом деле, моя первая ошибка не в этой анекдотической фантазии, а в том, что я слишком быстро признался тебе в своих чувствах в тот последний вечер. Правда, я уже делал несколько более тонкие признания, когда не так давно ты попросила меня описать «женщину моей мечты». Мне нужно было тогда на этом остановиться. Ведь, как только тебе стала ясна картина всех моих чувств, баланс сил стал слишком неравным: ты знала о моих чувствах всё, я о твоих – ничего. Вот почему и последовала серия экспериментов с твоей стороны: ты, безусловно, хотела проверить искренность моего признания. Конечно, я мог бы тогда возмутиться и сказать, что ты расставила сети для друга, каковым я всё это время для тебя был. Но это было бы совершенно наивным, потому что ты нацелилась на влюблённого по уши мужчину, а не на своего друга. Да и понял я твои скрытые намерения уже слишком поздно. Слишком слепой и слишком мужчина!

Знаю, что формулируя этот наивный и полный эмоций ответ (у меня создаётся впечатление, что я открываю для себя женщин), я уже никогда не смогу надеяться на то, что когда-то стану «сильным мужчиной» в твоих глазах. Но, если я не отвечу, будет ещё хуже. Так что я в любом случае «слабак»! Ещё одна ловушка, от которой я не нашёл возможности увернуться и о которой должен был подумать задолго до этого…

По правде говоря, я думаю, что единственный способ снова стать сильным – это уехать навсегда, попытаться подумать о чём-нибудь другом, подальше от всего этого. Забыть о любви и сожалениях, если такое возможно! И это, наверное, то, что я бы сказал тебе, если бы был по-настоящему «сильным мужчиной»: «Спасибо за ежедневное счастье, которое ты мне дарила, за эти восхитительные воспоминания, которые я буду хранить вечно. За эту исключительную (и коварную) женщину, с которой меня, закоренелого мизантропа, столкнула судьба, когда я был совершенно бесчувственным к новым человеческим встречам. И ведь какой бы мужчина мог устоять против той трогательной деликатности и многочисленных женских прелестей, с которыми ты появилась в моей жизни? Но как будто этого было недостаточно, я оказался настолько удачлив, что познакомился с твоими книгами, благодаря которым узнал, что ты – женщина исключительного ума и силы души. Твоя способность сохранять лучшее в каждом моменте, даже когда он худший в жизни, не испытывать обиды и негодования, а удивительно объективно анализировать вещи – поразила меня в самое сердце. Может быть, ещё и потому, что это именно то, чего сегодня так сильно не хватает человечеству, не хватает европейцам: принимать жизнь и судьбу такой, какая она есть, не пытаясь обойти, становясь от соприкосновения с ней мудрее, а не злее. К сожалению, в наши дни на это мало, кто способен. Вот отчего я бесконечно восхитился твоей силой, прочтя книги. И с тех пор моя любовь лишь неизменно росла… Но было бы неправильно взять и просто навязать тебе свои чувства, это было бы слишком эгоистично, поэтому я должен уйти… Да хранит тебя Бог! Прощай, дорогая Аврелия!»

Но так как я ещё слишком слаб, я просто говорю: «Скоро увидимся… Приятных выходных. Здесь красиво, солнечно. Я иду прогуляться по дюнам… Береги себя!»

Колан дё Гриё

Неотправленное письмо Аврелии

Ах… я только что прочла твоё письмо… Какой же ты коварный, мой мальчик! Всё просчитал и увидел единственно возможный выход остаться победителем в нашей игре. Конечно, уйди ты сейчас, и я сойду с ума от сожалений: не получать больше этих искренних, наполненных глубоким чувством и умом, писем; не дожидаться следующего урока европейской музыки, живописи и поэзии; не слышать больше этого смешного акцента, когда ты пытаешься петь русские песни; не знать, успешно ли продолжается твоя война за идеалы… Идеалы – какое, наверное, уже устаревшее и ненужное в XXI веке слово. Может, мы с тобой остались последними идеалистами на планете? Ты ещё жаждешь созерцать и создавать мир, в котором захочется жить нашим детям, я ещё мечтаю однажды стать матерью ребёнка для идеала. Не знаю, как в твоём случае, а в моём – чем ярче для меня разгорался идеал, тем невозможнее становилось исполнение этого желания. Вот и сейчас всё начинается по тому же сценарию. Отпусти я тебя – и свет твоего образа затмит мне глаза, но желание не сбудется, останови – и я уже не увижу идеала. Так как же быть?..

Для подготовки обложки издания использована художественная работа «Еclats de rеflexion» Колана дё Гриё