Третья дорога
***
«Одно желание! Он может загадать лишь одно желание! Что же он попросит…» – быстро пронеслось в голове Хавьера.
Мадино между тем отнял ладонь от его лица и аккуратно взял нож тремя пальцами.
– Приступим. Ты, наверное, сейчас думаешь о том, что же я загадаю. Да, это действительно, самый важный вопрос. Что же попросить у огненного духа, чтобы не прогадать, а?
Он зловеще улыбнулся и прошептал:
– Я знаю, что.
На этих словах Шарль глубоко полоснул дернувшегося всем телом Хавьера по левой ладони, одновременно четко и громко выговаривая:
– Желаю, чтобы ты всю жизнь делал только то, что пожелаю я, и совсем ничего по своей или чьей-то еще, кроме моей, воле!
Кровь из раны на ладони Хавьера засветилась, поползла вверх по его руке, разбиваясь на десятки тонких ручейков, и устремилась туда, где все реже стучало сердце. Достигнув груди, полыхающие струйки сплелись сложным узлом, сверкнули и пропали. Там, где они прошли, в кожу впечатался замысловатый красный узор.
Хавьер почувствовал, что тело ему больше не принадлежит: он не может ни пошевелиться, ни сказать что-то, ни даже дышать. Сердце билось все реже и реже. Он закатил глаза и полетел в темноту.
– Нет! Как же так?! Почему он умирает? Я не хотел! Я хочу, чтобы ты жил! Дыши, сволочь! Дыши! Желаю, чтобы ты дышал и жил очень долго!!! – донеслись откуда-то издалека надрывные вопли.
Хавьер вдохнул так, будто вынырнул с большой глубины, и ощутил град сильных пощечин. Снова вернулись все чувства, но тело по-прежнему оставалось чужим.
– Так-то лучше, – облегченно выдохнул Шарль и вытер пот со лба. – А с тобой, оказывается, нужно держать ухо востро, да? Чуть что не так скажешь… Но я разберусь, как с тобой управляться, моя золотая рыбка. И никуда ты от меня теперь не уплывешь. Раз уж ты даже дышать можешь теперь только по моему желанию, то…
Уже взявший себя в руки Мадино лукаво улыбнулся и сел, расположившись удобнее.
– Давай-ка, все-таки еще кое-что проверим, прежде чем я тебя отпущу погулять. Желаю, чтобы ты отвечал мне. И отвечал только правду. Что там за история с твоими волосами? Говори.
Рот Хавьера раскрылся сам собой и, как ни в чем ни бывало, произнес то, что никогда нельзя произносить вслух при чужаках:
– Ничего особенного. Рыжие иногда рождаются в моих землях. Местные называют таких людей «солнцем Ньетто» и считают даром богов, несущим благословение. Но есть поверье, что если человек с дурными мыслями увидит такие волосы, то это принесет всему народу большое несчастье. Потому я с рождения прячу их.
С последним словом рот Хавьера захлопнулся, и тот снова обратился в живую статую. Из всего тела он мог владеть только глазами.
Мадино рассмеялся.
– И только-то? А уж туману-то понапустили! Но как же мне нравится управлять тобой! Желаю, чтобы ты засмеялся.
Когда смех Хавьера перешел в надрывный хохот и удушающий кашель, Мадино повелел:
– Прекрати. Отдышись. Помирать тебе еще рано. Вот так. А теперь я желаю, чтобы ты поносил Кестера самыми грязными словами.
Чтобы не видеть, с какой довольной миной Мадино стал слушать, едва восстановивший дыхание Хавьер закрыл глаза. А из его рта сам собой полился оскорбляющий короля помойный поток.
– Довольно, – наконец-то прозвучала такая долгожданная команда.
Хавьер смог замолчать и открыл глаза. Зря он подозревал Мадино в отсутствии воображения. И очень зря не плюнул поганцу в лицо.
– Я убедился, что ты мне совершенно покорен, – объявил ухмыляющийся Шарль. – Теперь слушай правила, по которым я желаю, чтобы ты жил… Пока что. Так вот. Перестань изображать статую. Можешь вести себя, как обычный человек. Двигаться, есть, спать и все прочее. Даже говорить. Но только до тех пор, пока ты выполняешь какое-то мое желание. И только для того, чтобы его выполнить наилучшим образом и не умереть при этом. Ничего лишнего. Как только дело сделано – замираешь и делаешь только то, что тебе будут приказывать мои люди. Рассказывать кому-то каким-либо образом о том, что ты стал моим рабом, запрещаю. И вот тебе первое желание. Мне нужен план скорейшего захвата столицы Кордии. Теми силами, что здесь сейчас находятся. Обдумай хорошенько и со всеми подробностями внятно и понятно опиши до утра. Сейчас тебя отцепят, оденут и отведут туда, где ты сможешь спокойно работать. Но…
Шарль склонил голову набок.
– Нужно вначале решить, как лучше тебя использовать. Может быть, посадить на коня под моим знаменем и заставить порубить всех твоих друзей? А? Сделать предателем, который собственными руками снесет голову Кестеру? Хочешь? Нет? Тут тебе повезло. Я тоже не хочу. Так что мне придется тебя с блеском победить, пленить и показательно казнить. И посему, слушай еще одно мое желание…
***
Подготовив подробные планы захвата столицы и собственного разгрома на поле боя, Хавьер всей душой надеялся, что на том Мадино и успокоится. Но нет. Когда Норрьего оказался в Триволи, от него потребовали подробно описать всех противников нового короля, а после началось самое страшное.
Шарль приходил в камеру, по-хозяйски разваливался в кресле, небрежным жестом указывая рабу на место за столом, и начинал рассказывать об очередной задаче на театре военных действий. Хавьеру в такие моменты безумно хотелось разбить голову о столешницу, чтобы только не слышать то, о чем говорится, и не думать о нем.
Но он слышал. И не мог не думать и не отвечать. Его трижды проклятый изворотливый ум гениального полководца уже, независимо от воли владельца, стремительно находил несколько вариантов решения нерешаемой задачи, один изящнее и эффективнее другого. Причем, то был не ум ставшего генералом юнца, а умудренного более чем полувековым опытом Хавьера Первого Победоносца.
Как только Шарль заканчивал говорить и устремлял на пленника вопросительно-насмешливый взгляд, тот опускал глаза и начинал быстро и четко излагать на бумаге, что и как бы он сам сделал в таком положении. А потом озвучивал свой план, терпеливо пояснял непонятное и подробно отвечал на все вопросы.
Через несколько дней Шарль приходил снова. На этот раз довольный, как объевшийся кот, и с упоением рассказывал, какие он одержал победы, в какие хитроумные ловушки попались его враги, сколько вражеских солдат погибло, сколько их командующих попало в плен, сколько из них сложили головы на плахе, не согласившись служить новому королю…
Хавьер мог только закрыть глаза. Шарль не требовал от него бурно радоваться этим новостям. Он просто рассказывал, пристально наблюдая за тем, как Норрьего каменеет от его слов и старается ничем не выдать обуревавших его чувств. Потом оставлял на столе открытую бутылку вина – с пожеланием отметить очередную победу, – и уходил, довольно улыбаясь.
Хавьер оставался один и чувствовал себя так, будто с него только что заживо содрали кожу. Он залпом выпивал ненавистное вино, которое не мог не выпить, но становилось только хуже. Несколько дней после такого визита Хавьер не мог заснуть. Он, если не получал других приказов, часами неподвижно стоял у зарешеченного окна и не мог не слышать, как оглушительно рыдают все стихии разом. Не мог не чувствовать испепеляющую боль сотен погибших и раненых. Мадино мог бы и не рассказывать ему о прошедших сражениях.
Несмотря на усиленное питание, Хавьер начал слабеть. Бившие по нему раз за разом невиданной силы страдания погибающего мира уносили все силы, сжигали его мышцы, иссушали кожу.
Обеспокоенный непонятным ухудшением состоянием узника тюремный лекарь, после совещания с королем, начал давать снотворное, обязательно сопровождая словами: «Ты должен спать до завтра». Тогда Хавьер падал в благословенную тьму и мог ничего не чувствовать.
Но не проходило и недели, как все повторялось снова… И снова… И снова… И снова…
Полную победу Мадино одержал за пять с половиной месяцев.
Когда праздничные торжества и балы в Мадиноре отгремели, а все полководцы Шарля получили новые ордена, титулы и земли, он наконец-то появился у истинного виновника всего этого.
В тот вечер похожий на тень самого себя Хавьер слушал гостя, не вставая с кровати и не открывая глаз. Шарль расположился за столом, празднично накрытым по случаю победы. Король пил вино, закусывал, шутил, рассказывал все новые и новые подробности о последних битвах, о подписании капитуляций. О том, как летели в костер знамена побежденных и с плах головы непокорившихся. О том, что многие предпочли сдаться на милость победителя. И о многом, многом другом.
Наконец Шарль закончил, встал из-за стола и ушел. У Хавьера не было сил встать, даже чтобы поесть, два дня. Он неподвижно лежал на кровати, раздавленный обломками старого мира. Мира, который он берег столько лет и который сейчас разрушил собственными руками. Разрушил, развеял в прах, убил в людях малейшую надежду на избавление… Хавьер всей душой ненавидел и проклинал себя за все содеянное.
Опять на него, как на душу мира, обрушилась вся боль разоренной войной Кордии, опять он не мог уснуть два дня подряд. Опять лекарь дал ему снотворное, приказав спать…
Очнулся Хавьер от вылитого на него ведра ледяной воды на полу в каком-то подвале. Открыв глаза, Норрьего улыбнулся бы, если б мог. Он почувствовал небывалое облегчение:
«Вот и все! Слава духам! Я больше ничего не испорчу!»
Шарль подошел и носком сапога приподнял его подбородок. Заглянул в глаза, видимо, пытаясь угадать мысли пленника, затем отошел в сторону, делая знак страже.
– Как ты уже знаешь, рыбка моя золотая, война закончилась. Твои советы мне больше не нужны. Теперь я желаю развлекаться с тобой здесь. Ты должен находиться в этом подвале и не смеешь сопротивляться. Других желаний пока нет. Но поверь, сейчас тебе будет не до того, чтобы гулять по саду или глазеть в окно.
Стражники, тем временем, уже подхватили Хавьера и ждали дальнейших указаний. Звякнула по каменному полу длинная цепь, замкнутая на его голой щиколотке. Глаза Шарля нездорово заблестели. Он предвкушающе потер руки, приказав:
– Снимите с него рубашку и привяжите за руки к верхнему кольцу на том столбе. Ты не представляешь себе, рыбка моя, как давно я хочу пройтись кнутом по твоей спине!
1.7
Слуги легко подхватили почти невесомого Хавьера и понесли в дом. Эгор смотрел им вслед и неодобрительно качал головой.
«Тоже мне, королевский подарочек! Кожа да кости. В чем только душа держится… Еще и изранен весь. Что в нем такого особенного? А если помрет до вечера? Грэд с нас самих тогда головы снимет».
Эгор оглянулся и подозвал пробегавшего мимо посыльного:
– Джок! Найди лекаря и отправь его поскорее в подвал к новому пленнику. Пусть посмотрит, чем его быстрее поставить на ноги. Что стоишь, как дерево? Бегом, я сказал!
Как бы привезенному из дворца дохляку ни хотелось, умереть ему тут не дали. Под бдительным надзором Эгора его вначале отмочили в чане с теплой водой, затем тщательно отскоблили от грязи и засохшей крови. Одели в простые, но добротные штаны и рубаху. Чуть не насильно накормили, перевязали раны и влили в горло кувшин разных придающих силы отваров. К вечеру пленник уже не падал в обморок и мог самостоятельно если не стоять, то сидеть точно. Эгор придирчиво осмотрел результат трудов почти десятка человек и удовлетворенно кивнул. Сделать что-то большее людям в такой краткий срок было просто не под силу.
– Ну вот. Хотя бы что-то. Теперь все бегом вон отсюда! Скоро может прийти хозяин!
***
Хавьер остался в подвале один. В его голове с трудом ворочались обрывки мыслей.
«Хозяин… Грэд Тирдэг… Его боятся…»
Князя Тарда Хавьер знал мало. Тот почти не покидал родовые земли и очень редко бывал в столице. Единственный их разговор состоялся, когда умирающий Драммонд заклял Норрьего заботиться о Рэе. Вот и все. Что за человек Тирдэг, кроме того, что до безумия любит жену и единственного сына?
У Хавьера не осталось сил думать об этом. Чего Драммонд захочет от кровника? Уж точно не беседы беседовать. Иначе Мадино не отправил бы его сюда. Норрьего, совсем безразлично к собственному будущему, просто ждал продолжения казавшихся бесконечными испытаний.
«Хоть бы… Просто мучил…»
***
Несколько дней назад Шарль с особой жестокостью долго издевался над ним, потом приказал подлечить и пришел только вчера.
– Итак, рыбка моя золотая, как поживаешь? Окатите-ка его водой!
Еще раз! Открой глаза! Слышишь меня? Надавайте ему по щекам. Кивни! Отлично. Так вот. Веришь или нет, а я пришел с тобой попрощаться. Только не спеши раньше времени радоваться. Смерть тебе не улыбнется, даже не надейся. Ты слишком редкая и слишком дорогая рыбка, чтобы просто так кидать тебя на сковородку. Еще можешь пригодиться…
Шарль отошел от Хавьера, сел в кресло напротив и, поставив локти на колени, опустил острый подбородок на сплетенные пальцы рук. Понаблюдав так несколько минут, выпрямился, затем откинулся на спинку кресла и привычно заложил ногу за ногу.
– Знаешь, рыбка, покойная матушка, еще когда мы жили в Рантуе, всегда учила меня делиться с ближними. А отец говорил, что придворным нужно чаще кидать куски с королевского стола. И чем они ближе к трону, тем более сладкие куски требуется отдавать. Иногда даже те, которые хотел бы съесть сам. А то заберут без спроса. Понимаешь, о чем я? О тебе, рыбка моя. О тебе.… Поверь, ты мне нисколько не наскучил! Я даже сейчас, когда уже принял окончательное решение проститься с тобой навсегда, сижу и придумываю, что бы еще этакое с тобой сотворить… Но…
Шарль сел прямо и, хлопнув себя ладонями по коленям, продолжил уже не задумчиво, а громко и четко:
– Решение принято. Встряхните его! Слушай меня внимательно и не вздумай умирать. Я, твой единственный полновластный хозяин, желаю подарить тебя моему верному вассалу. Теперь ты принадлежишь Тирдэгу Драммонду! Отныне и до конца твоей жизни, ты должен выполнять только его желания и не смеешь поднять на него, его близких и его слуг руку.
Шарль оторвал взгляд от чуть дышащего раба и кинул стражникам:
– Поставьте его на колени, и пусть подтвердит, что понял. Ты понял мой приказ? Говори! Кому принадлежишь?
Стражники подняли Хавьера из лужи на полу и прислонили к стене. Он закинул голову назад в поисках точки опоры, нашел ее, затем с трудом разлепил белые, покрытые ранами губы, чуть слышно выдохнув:
– Нет…
– Что «нет»? Что это значит? – Шарль подался вперед и прищурился. – Ответь мне!
– Нет… – снова прошептал Хавьер. – Больше… нет…
– А-а-а! – протянул Шарль и тут же помрачнел. – Все понятно. Ты больше не моя рыбка и можешь не выполнять мои желания. Что же… Я сам так захотел… Дело сделано. Прощай.
Шарль встал и, не глядя больше на бесчувственно упавшего на каменный пол узника, поручил страже прийти за сопроводительными документами, а «этого доходягу» как смогут подлечить, завтра заковать и отвезти на площадь Лип.
1.8
В ожидании прихода Тирдэга Хавьер успел задремать. Тепло, еда и подлеченное тело взяли свое. Как он ни пытался крепиться, сон оказался сильнее. Вдруг где-то наверху с силой грохнула тяжелая дверь. Хавьер вздрогнул и открыл глаза. Удивился ясно пролетевшей в голове мысли.
«А вот и он. Слуги так не ходят».
Издалека приближались четкие тяжелые шаги. Человека с более впечатлительной натурой эта надвигающаяся гроза повергла бы в трепет. Но Хавьер таким точно не был. Он прикрыл глаза и просто ждал, что же будет дальше, все еще удивляясь тому, что может сравнительно связно мыслить.
«Чего пожелает новый хозяин? Почему Шарль меня отдал, хоть и против воли?»
Ответов пока не находилось. Безумного палача в Триволи, а потом в подвале Хавьер успел хорошо изучить. Каким окажется Тирдэг?
Шаги стали еще громче, стукнул засов, потом резко распахнулась дверь, и опять раздался звук шагов. Совсем близко.
– Так… Что у нас тут… – И до того строгий голос загрохотал гневом. – Эгор!!! Ко мне бегом! Что за балаган вы тут устроили? Вы б ему еще щеки накрасили! А потом в сундук посадили и бантом сверху завязали! Кого вы хотели обмануть? Будто я не знаю, как Шарль не любит делиться игрушками.
– Простите нас, грэд… – виновато забубнил растерявший всю прежнюю уверенность Эгор. – Мы хотели угодить вам… Боялись, что он помрет до вечера… Уж больно дохлым казался… Ни стоять, ни сидеть не мог, да то и дело в обмороке…
– Довольно, – резко прервал Тирдэг. – Все ясно. Значит, так. Слушай меня, Эгор, сейчас очень внимательно. Займешься новым пленником лично. И лично ответишь мне за результат. Сроку тебе – две недели. Я желаю увидеть здорового вменяемого человека, а не эту дохлятину! Понял меня? Делай все, что нужно. Что можешь и что не можешь. Гоняй лекарей, не жалей денег. Пускай принесут кровать. Если будет нужно, корми его силой или сам с ложечки, пой колыбельные или заказывай молебны о здравии, но чтобы он был на ногах, в трезвом уме и твердой памяти! Ясно?! Теперь ты. Здесь твой хозяин. Я желаю, чтобы ты приветствовал меня, как порядочный пес. Голос!
Не успел Хавьер открыть глаза и что-то подумать, как его кинуло на четвереньки. Голова задралась, а изо рта вырвался радостный повизгивающий лай.
Такого унижения князь Норрьего не испытывал ни разу в жизни. Не в силах сопротивляться творившемуся безумию, он крепче зажмурился, старясь остановить злые слезы.
– Довольно. Лежать. Делать только то, что скажут. Отомри.
Быстрые четкие удаляющиеся шаги, резкий стук двери. Упавший на пол Хавьер до хруста стиснул зубы. Открывать глаза не хотелось.
***
Две следующие недели слились для Хавьера в одну сплошную изощренную пытку.
В Триволи он не задумывался о том, как себя чувствует. Об этом Хавьер вспоминал в самую последнюю очередь, да и тюремщики старались изо всех сил, чтобы узник оставался здоровым.
В подвале началась совсем другая история. Шарль буквально дышал его болью. Каждый день старался придумать что-то новое, чтобы сломить волю плененного князя, растоптать его гордость, заставить унижаться и молить о пощаде или просто выть в кляп. Вначале Мадино развлекался тем, что полностью брал под контроль тело пленника, потом такая забава наскучила. Шарль разрешил ему двигаться и даже говорить, чтобы видеть результат своих жестоких игр.
Первые несколько месяцев Хавьер держался. Молчал, когда ему не запрещали. Когда приказывали кричать – находил силы на издевки, хотя бы в интонациях. Дальше не смог. Потому что не захотел. Он посчитал себя не вправе жить. Быть человеком. Просто быть. Хавьер решил, что раз уж он оказался здесь и в таком положении, то заслужил это и должен искупить все, что натворил и в этой жизни, и в прошлой.
Он винил себя за всех погибших по его вине. От жертв последних войн и Рэя до матери, сестер и любимой. Да, и в их смерти тоже виноват был только он один.
***
В тот день, много лет назад, Хавьер, как на крыльях, летел в Норрвальдо после недельной отлучки по делам княжества. Он думал только о том, что совсем скоро сможет увидеть, обнять и поцеловать ту, что стала ему дороже жизни.
Вдруг, проезжая окружавшие предместья холмы, он почувствовал укол в сердце, а потом уловил тихий стон. Хавьер осадил коня и осмотрелся. Где-то рядом находился человек в беде! Вскоре несчастный нашелся. В тени одного из абрикосовых деревьев лежал бедно одетый старик.
Хавьер спешился и подошел ближе. Несчастный еле дышал. Поняв, что тут нужна неотложная помощь, Хавьер осторожно поднял беднягу на коня и сел в седло рядом. Так они доехали до замка. Там княжич передал больного в заботливые руки слуг и побежал к любимой.
О старике он больше не вспоминал, зная, что того обязательно подлечат и найдут где жить. И все шло бы, как обычно… Но три недели спустя в замке начали умирать люди. Вначале конюх, потом кухарка, потом трое детей, потом старый архивариус… Когда забили тревогу, лихорадка поразила уже половину жителей палаццо. Мать и две старшие сестры Хавьера тоже слегли с жаром.
Вот тогда та, что была дороже всего, и заставила его уехать на два месяца.
Когда Хавьер вернулся, его встретили только поседевший, разбитый параличом отец и четыре новых урны с пеплом в княжеской усыпальнице.
Того, что он сам, своими руками, принес больного черным мором старика в замок и тем самым убил всех близких, Норрьего себе не простил.
***
Сейчас, ощущая жгучую вину за всех, кого потерял, не сберег, убил или приказал убить, он счел себя достойным всех мук и перестал сопротивляться Мадино. Даже в мыслях. Перестал бороться, отстаивая себя как личность.
Он плакал, кричал, умолял, захлебываясь в слезах и крови… Постепенно Хавьер привык быть никем, просто куском плоти для забав злого мальчишки. Без имени, прошлого, будущего, мыслей, без гордости, без принципов. Быть тем, кем его хочет видеть хозяин. Звериным чутьем угадывать, чего от него хотят в этот раз: упираться до последнего, чтобы палачу победа показалась слаще, или сдаться сразу, признав себя лишь ничтожным рабом у ног господина.
Время перестало существовать. Хавьер часто лежал без чувств и совсем потерял ему счет, не видя дневного света. Ему казалось, что прошли десятилетия. Смерти все не было и не было. Стихии тоже оставили его. Все оставили его. Он совсем ничего не слышал. Мир за пределами подвала исчез.
Но вот Хавьер в полубреду почувствовал, что в состоянии не ответить на вопрос хозяина. Что-то новое и совсем непонятное.
А затем, впервые за вечность, вдруг оказался на улице. Стылые камни, лед, лужи, солнце, воробьи… Все казалось сном. Пробужденным от холода краем разума он уловил на себе чей-то удивленный взгляд и вроде бы даже услышал имя. Норрьего?.. Кто такой Норрьего? Что это вообще значит?
Потом до Хавьера стали долетать обрывки разговора. Самое главное, что сумел зацепить: «он здесь чуть больше года». Год… Всего лишь год. «Князю Тарда…»
От нового хозяина ждал того же: подвал, боль, унижения. Случился только подвал. А дальше началась пытка, к которой Хавьер оказался не готов. Его заботливо мыли, тепло одевали, укладывали на мягкую кровать. Вкусно и сытно кормили. Раз за разом приходили лекари. Постепенно все перестало восприниматься как потрясение, стало привычным. Вслед за оживающим телом потянулся и разум. Хавьер вспомнил все. Кто он, где, как и почему здесь оказался. Кем был и кем стал. Отец. Муж. Король. Князь. Фельдмаршал. Гарошод. Эти слова горько отзывались в сердце, тянули за собой лица тех, кого не стало. Кто погиб на войне, которую выиграл он. Кто исчез за гранью мира третьей дороги…
Все то, что, казалось, навсегда раздавили в его душе нечеловеческие пытки, вдруг ожило. И Хавьеру стало страшно. Он понял, что уже не сможет бездумно валяться у Драммонда в ногах. Не сможет не опустить взгляд. И его наверняка опять станут ломать. Страшно и жестоко. Захотелось сорвать повязки, отказаться от еды и лекарств. Снова стать тупым, безразличным ко всему куском плоти… Но такого выбора у него тоже не осталось.
Мало того, что Хавьер не мог ничего сделать без приказа, Эгор приставил к нему троих слуг, которые, сменяя друг друга, следили за пленником круглосуточно. Меняли повязки, поили лекарствами, кормили, не позволяли вставать. И Хавьер, волей-неволей, поправлялся и набирался сил. Осколки разума снова складывались в сложные узоры, мозг требовал размышлений и новых задач. В конце концов, Хавьер сдался и признался себе, что этот бой Тирдэг выиграл. Смог свести на нет все труды Шарля и получить в распоряжение живого врага, а не его пустую оболочку. Впрочем, врагом Драммонда Хавьер не считал. Он не знал, как к нему относиться. Просто не ждал ничего хорошего.
«Князь Тарда. Кто он теперь? Какое положение занимает при дворе? Почему может влиять на Мадино? И действительно ли может?»
За каждым из этих вопросов тянулся шлейф воспоминаний и рассуждений. Но к какому-то определенному выводу Хавьер так и не пришел. Опять вспомнился почему-то отдавший его Тирдэгу Шарль.
«Он жаждал только боли.
Новоявленный король еле-еле дождался конца войны, чтобы наконец-то начать со мной забавляться. Как ребенок, которому из-за болезни временно запретили сладкое. Зато потом, когда разрешат, – его уже не остановить. Я нисколько не удивился бы, если б Шарль однажды так увлекся, что запытал меня насмерть. Коронованного палача останавливало только то, что убить можно лишь однажды. И, возможно, то, что я ему еще могу когда-то понадобиться. А тут он любимую игрушку отдал. Насовсем. Отказался от всех прав, что вовсе на него не похоже.
Ясно одно. Тирдэг всегда был и остается серьезным противником. То, как он говорил со слугами, выдает сильного, властного человека, не привыкшего к возражениям. Эгор, насколько я помню, упоминал, что грэд долго воевал. А Шарль никогда про него не рассказывал. Это может значить то, что Драммонд действовал своим умом, а не воплощал в жизнь мои выкладки. И, судя по всему, стал не меньше, чем генералом».
– Эй, ты! Поднимайся! Грэд хочет тебя видеть.
1.9
– Тирдэг! Постой!
