Темная душа: надо память до конца убить

– Не могу, хозяин на охоте.

– Ах на охоте! Значит, убить тебя он не может. Но если ты сейчас же не откроешь дверь так, чтобы я мог войти, тебя убью я, клянусь жизнью!

На крики в холл выбежала Элеонора. Стояла глубокая зимняя ночь, хозяйка была в ночной рубашке.

– Что за шум, Каллум?

В свете свечей, горящих в канделябрах, она увидела, что у дверей происходило что-то вроде короткой борьбы. Дворецкий тянул дверь на себя, пытаясь ее закрыть. Тот, кто пришел к ним в дом ночной порой, изо всех сил мешал ему.

– Кто там, Каллум?

Визитер услышал голос леди МакГрей.

– Мама!

Колени у Элеоноры подкосились.

– Сын? – она побежала вниз по лестнице, – Пустите его сейчас же!

Сын вошел, в широкополой шляпе и пальто, припорошенном снежной крупой, в руках он держал замотанный в одеяло стонущий сверток. Вслед за сыном вошла вторая фигура, закутанная в епанчу.

– Мама! – Бойс резким движением головы сбросил шляпу и поднял повыше свой сверток, показывая его матери, – Катриона рожает. Ей нужна теплая постель.

– Боже, как ты бледен, да ты не здоров! – трясущимися пальцами Элеонора хотела дотронуться до его худой, заросшей темной щетиной щеки.

– Мама, не время, – сын отдернулся, – Катрионе плохо, помоги…

– Скорее, наверх! – леди МакГрей подобрала полы рубашки, пошла к лестнице, указывая направление. – Неси ее в свою комнату, Лайонел. Там тепло, камин топили недавно и сейчас снова затопят. Постель готова. Кто это с тобой?

Фигура в епанче вступила в полосу тусклого света. Это была Анна Монро.

– Я буду принимать роды у дочери, – сообщила она.

– Хорошо, – кивнула Элеонора, – идите. Да где же все?

Она громко хлопнула в ладоши. Горничные слетелись на шум, словно мотыльки на свет. Глядя сверху на стайку полуодетых заспанных девушек, хозяйка распорядилась:

– Грейте воду, готовьте чистые простыни. Не зевать, не спать, не трепаться, все должно быть сделано быстро и в срок. Харриет, ты тоже здесь? Каждый день ходишь к молодому господину и не сказала мне, что время подошло? Иди и проследи, чтобы мои приказания неукоснительно выполнялись.

– В чем я-то виновата? – заворчала Харриет в спину удаляющейся вверх по ступеням хозяйке. – Тоже женщина, сама должна уметь подсчитывать сроки… Ну чего, уши развесили или не слышали, что сказала леди МакГрей?

Горничные разбежались.

В комнату, где на расправленной кровати лежала Катриона, внесли свечи и стопку чистого белья. Бойс скинул пальто, шарф, оставшись в рубашке и жилете, распутал одеяло, в которое девушка была замотана, бросил его на пол.

– Детка…

Катриона сморщилась от боли, выгнулась, исторгая придушенный крик, часто задышала.

У кровати засуетились женщины. Анна Монро усадила дочь правильно, подоткнув ей под поясницу подушку в виде валика, заставила ее согнуть ноги в коленях, заглянула под подол рубашки.

– Скоро будет выходить.

Катриона щелкнула зубами и через секунду закричала.

– Уйди, сынок, – боком толкнула Бойса Харриет, ставя на тумбу серебряное блюдо с водой и окуная в него полотенце. – Роды начинаются, мужчине тут не место.

– Я не уйду! – вскинулся Бойс, – Я буду рядом с ней, без меня она не справится.

– Бойс, – в подтверждение его слов застонала Катриона и стала шарить руками вокруг себя, ища его. От боли она ослепла, оглохла, позволяла делать с собой все, лишь бы только он был рядом. Бойс встал у изголовья, взял руку девушки, сжал ее:

– Я здесь, родная, никуда не уйду, – и обратился уже к женщинам, – не уйду никуда, поняли меня?

На него не обратили внимания. Катриона стала кричать чаще – схватки усилились. Харриет положила ей на голову холодный компресс, Элеонора поддерживала за плечи. Сквозь пронзительные, леденящие кровь вопли Катрионы, сквозь морок, застилавший его разум, Бойс слышал, как Анна говорит Харриет:

– Воды у нее отошли, матка достаточно раскрылась. Ребенок готов выходить, но она слишком сильно кричит, и он снова уходит. Лишь бы не задохнулся. Если бы показался, я бы его как-нибудь вытянула. Скажи девчонкам, чтобы держали ее ноги разведенными. Она измотана, сопротивляться не будет.

– Значит, роды будут быстрыми, Анна? Вы не успели ее принести, а она уже готовая… – кухарка гладила по спине рожающую девушку, – Тихо милая, тихо…

– Какое там тебе, быстрыми! Она вторые сутки мучается. Он, муж ее, до последнего сопротивлялся, думал, мы вдвоем справимся. Да она его не отпускает, начинает беситься, а с ним терпит, слегка повизгивает. Я тоже отойти не могу. Топить печь не кому, чертова конура промерзла, чистого белья нет…

– Правильно сделали, что пришли… Схватки ее разламывают. Давай, я помассирую тебе спину, милая, легче будет. Ну, ну… Тужься, Катриона, давай, толкай ребеночка, помогай ему.

– Она тебя не понимает, Харриет, – в диалог вклинилась Элеонора. Она смочила ставшее горячим полотенце и положила его на пылающий лоб роженицы. – Живот огромный. Как она разродится?

– Да никак, – с ледяным спокойствием отозвалась Анна, пропадая меж разведенных бедер Катрионы, – Он ей все разорвет, разве не видно? Изломает ее всю. С родового ложа понесете на погост мою дочку.

– Рот закрой, ведьма, – разозлился Бойс, – Она родит и останется жива, я сказал.

– Как хотите, молодой господин.

– Тужься, Катриона, – Бойс упал на колени рядом с ложем, прижался щекой к мокрому лбу девушки, – Толкай его, толкай.

Она его поняла. Задышала, набираясь сил, и стала толкать, сгибаясь пополам.

– Удивительно, – взглянула на него Анна, – она вас слушается. Давайте еще.

Бойс говорил с ней, упрашивал, чувствовал – она слышит его, делает все, о чем он просит. Плод был крупным, шел туго, но Катриона не сдавалась, и больше не кричала.

– Голова почти вышла, – крикнула Анна, помогая дочери. – Давай, дочка.

– Тужься, родная. Еще немного!.

Катриона напряглась, оскалила зубы, дико крикнула. Бойсу показалось, будто вместе с криком ее раздался хруст. Секунда, и она обмякла, откинулась назад. В комнате разорался ребенок.

– Сын у тебя, МакГрей, – Анна за подмышки подняла в воздух пухлого, вымазанного в крови малыша. Его крохотное личико сморщилось в гримасе плача, – принимай, бабка, купай, пеленай внука. Сделано дело.

Она передала вопящего новорожденного Элеоноре.