Гончая. Корабль-призрак

Рамсес появился за пару минут до шести. Серьезный, подтянутый, тщательно выбритый, при своем прекрасном кинжале. Видать, что-то важное сегодня творилось в его судьбе. Нарушал торжественность момента только Морган, который крался за старпомом в классической манере Тома, в очередной раз охотящегося на Джерри.

В тишине предвкушения прозвучали склянки, и я внутренне сжался. Напряжение не успело еще стать ощутимым, когда капитан быстрее обычного спустился с мостика и подошел к правому фальшборту. За ним рванулась вся команда, так что «Гончая» заметно накренилась. Рамсес бросил взгляд за борт и махнул рукой:

– Знакомьтесь, господа, змей Апоп.

Змей был огромен. Свитый в тысячу узлов, он не уступал по длине «Гончей», а каков бы он был, если быего развернуть, я не смог даже представить. Если бы Рамсес не назвал бы его по имени, я решил бы, что вижу Йормунганда, не меньше. Все бесчисленные кольца его гладкого тела сверкали ярким золотом, переливавшимся при малейшем движении. А двигался он непрестанно, извивался, перетекал, отбрасывал золотые блики, несмотря на отсутствие солнца, и при этом пил воду Мааса, или впитывал ее всей кожей, но уровень воды в реке понижался неуклонно и быстро.

Он поднял голову, выставив ее из воды, и посмотрел на нас. У змея оказалась треугольная хищная морда и… ядовито-синие массивные брови, которыми он кокетливо подвигал, ощутив внимание публики. Нелепый мультяшный жест рассмешил всех, даже капитан неожиданно закашлялся, прикрыв рот перчаткой, но змей снова нырнул, и золотое мельтешение в убывающей воде было самым прекрасным, что я когда-либо видел: текущая вода и огонь, и на то и на другое можно смотреть вечно, тягучий золотистый танец, переливы жидкого металла…

– М-мр-ряу? – громогласно вопросил Морган, вспрыгнувший на планширь.

Змей смутился – или испугался? – и замер. Я очухался. Рядом сжимала виски пальцами Джо, терли лица матросы. Только Рамсес все еще смотрел на змея, но не зачарованно, а тоскливо.

– Прошу вас, Рамсес, – капитан сделал широкий жест. Он был явно недоволен собой.

Рамсес кивнул, не отрывая взгляда от змея. Размашисто перекрестился, отбросил в сторону драгоценные ножны и нырнул. И не было никакой смертельной схватки, вода не вскипела расплавленным золотом, не сжались жесткие кольца, не раздалось шипение разъяренного чудовища. Змей дернулся всего пару раз, в явной агонии, как будто кошачий голос лишил его воли и сил.

Рамсеса мы вытащили сразу же. Он влез на палубу, мокрый, как рыба, и злой, как белый кит, и тут же велел:

– Змеюку не потеряйте, пригодится.

– Зачем? – удивился кто-то из матросов.

– Сумочек, бля, нашьем и продавать будем, – Рамсес развернулся к нему всем корпусом, и движение вышло угрожающим, – Делай, что сказано.

– А что это вообще было? – осторожно спросила Джо.

– Хтоническое, мать его за ногу тройным перебором, чудовище, – энергично пояснил старпом и, слегка умерив тон, обратился к Моргану: – спасибо тебе, котище. С меня большой кусок мяса.

– Простите, но он-то здесь причем? – поднял брови капитан. Кажется, он был удивлен не столько змеем и ролью кота, сколько выражениями, которые употреблял Рамсес, никогда не позволявший себе подобного ни при женщинах, ни при старших по званию.

– Солнечный кот – народное египтянское средство от змея Апопа. – Рамсес все никак не успокаивался, и это было непонятно.

– Чего ты теперь-то злишься? – попытался выяснить я

– Чего? Я?! Злюсь?! – переспросил Рамсес – не понимаешь?! Вот чего! – и швырнул что-то на палубу. Это оказалась серебряная рукоять кинжала с обломком клинка не длиннее дюйма.

– В Египте на эту тварь ходили с бронзовым ножом! Ни хрена п-полезного не изобрело человечество за последние три тыщи лет! – Потом подумал и уточнил: – Разве что христианство.

Сага об исландцах

…люди не решались жить на этих землях из-за того,

что Торольв Скрюченная Нога вставал из могилы и сильно разгулялся.

    Сага о Людях с Песчаного Берега

В Исландию мы шли с простой и невинной целью заработать. Программа наша была коротка: красиво покатать народ на паре праздников, вроде бы там как раз день независимости в Рейкьявике намечается. Ну, может быть, посмотреть на какой-нибудь вулкан. Так что ничего интересного от этой ледяной страны мы не ждали. Что, впрочем, не мешало нам незатейливо развлекаться за ее счет:

– Хваннадальснукюр, – зачитывала Джо по слогам и все дружно принимались ржать.

– По-моему, Брюнхоульскиркья внушительнее, – возражал Рамсес, вырвав у нее из рук карту.

Я помалкивал. Понятно, что англичанке Джо и Рамсесу, в чьем родном языке вообще все слова состоят из трех букв, исландский мог показаться смешным, а уж соскучившейся команде тем более, но мне ничего веселого найти в нем не удавалось.

Мы втроем сидели на баке в компании свободных матросов капитанской вахты. В светлой летней ночи матросы выглядели непривычно, как-то маломатериально, что ли. Удивляло даже, что вполне земные веревки или трубки с обычным табаком – курили мы все вообще из одной пачки – не проходят сквозь полупризрачные руки. Хотя, наверное, я несправедлив. Уровень образования среднего матроса семнадцатого века таков, что смешнее слова «Мирдалсьокудль» действительно может показаться разве что слово «жопа», а уж шутки офицеров смешны по определению, а то мало ли что. Но вот мне как-то уже надоело. Я отвернулся и уставился в сторону, в океан. Атлантика казалась бесконечной и почти гладкой серебристой равниной, чуть подсвеченной так и не зашедшим, несмотря на поздний час, солнцем. Только далеко, почти у самого горизонта, что-то темнело, нарушая эту первозданную гладкость. Я нашарил бинокль, наткнувшись при этом рукой на руку кого-то из ночных матросов и мимоходом удивившись – рука как рука, только чуть холоднее человеческой, но никакого призрачного киселя, и посмотрел на горизонт.

Я не сразу понял, что это. Кто-то живой, точно. Дельфин, что ли? Помнится, в свое время я безумно удивился, впервые увидев дельфинов у берегов Норвегии – всю жизнь был уверен, что они живут только в теплых морях. Но присмотревшись, я понял, что нет, не дельфин. Над водой торчала круглая голова, обладатель которой явно энергично двигался. Ну не собака же это? Откуда взяться собаке посреди океана? И тем более не человек. Я даже вспомнил экран AIS’а, на который смотрел совсем недавно перед сменой вахт – не было рядом с нами судов, с которых кто-то мог свалиться. А морские обитатели плавают по-другому.

Подумав чуть, я бросил непотребно ржущую компанию на баке и пошел к капитану. Вдруг все-таки человек, унесло какую-нибудь лодочку, а потом и опрокинуло.

– Сэр, разрешите доложить. Там милях в полутора, кажется, кто-то живой в море.

– Хорошо, давайте посмотрим, – кивнул капитан и вскинул бинокль. Потом опустил и тяжело посмотрел на меня. Так, что я срочно пожелал, чтобы палуба разверзлась у меня под ногами.

– Это тюлень, Рудольф, черт побери. В следующий раз вы про рыбу решите мне доложить? Вы же не чувствительная барышня, в конце концов, чтобы тыкать пальцем и восторженно визжать «ах, какой хорошенький» в надежде привлечь к себе мое внимание. Если вам до такой степени нечем заняться, идите учитесь – разберитесь, в том числе, о чем положено докладывать вахтенному офицеру. Господи, мой – мой! – собственный штурман тюленя в море боится.

– Слушаюсь, сэр… Извините, сэр… Разрешите идти, сэр? – на моей памяти это была одна из самых эмоциональных речей капитана, и я здорово струхнул.

– Идите, – буркнул капитан.

Я ретировался с невежливой поспешностью и с горя пошел спать.

С утра тюлень оказался на месте – на том же расстоянии от корабля, разве что чуть ближе. Вот ведь делать нечего животному, купается в открытом океане целыми днями. Или это уже другой? Мне, правда, тоже делать было особо нечего – шли мы одним галсом, под идеально настроенными капитаном парусами, море было спокойным и удивительно пустым, ни одного судна на пять миль в окружности. Так что со скуки я задумался о тюленьих повадках. Вспомнил, правда, только массовую истерию по поводу забоя бельков. Ну и еще мне упорно казалось, что тюлени – животные вообще-то сухопутные, и так далеко и надолго в море не заплывают, но вот же оно, живое подтверждение в полутора милях плещется.

Вахта тянулась уныло. До Рейкъявика оставалось еще дня три, если ветер не переменится, шли мы узлов шесть, как обычно, под одними парусами, не тратя горючку. День был серенький, матросы частью расползлись по палубе, частью завалились спать, а я скучал, сидя рядом с рулевым и поминутно смотря на Garmin – не то чтобы в этом была нужда, но хоть какое-то развлечение. Рулевой был хорош – «Гончая» не отклонялась с курса ни на градус. Ветер тоже был до отвращения ровным, без порывов. Шесть узлов и все тут.

Стоп. Шесть узлов. И тюлень уже не меньше десяти часов держит такую скорость и даже умудряется потихоньку приближаться? Что это за тварь, черт побери? И почему он мне так в душу запал? Я снова засомневался – а вдруг и это для тюленей нормально? И спросить не у кого. Так я мучился скукой и неизвестностью еще два часа, когда меня пришла менять Джо.

– Ты что-нибудь про тюленей знаешь?

– Ты имеешь в виду красивых американских мальчиков в беретах? – уточнила она.

– Нет, мокрых и бесформенных зверей.

– Тогда ничего. Но попробуй спросить у Бьорна, у них в Норвегии наверняка тюлени водятся.

Матроса из вахты Джо не только звали, как героя саги, он и выглядел, как викинг с картинки.

– Тюлени в открытое море заплывают?

– Конечно нет, сэр. – Удивился викинг.

– А это тогда что такое? – я рассказал ему про плывущего за нами тюленя и вручил бинокль.

– В принципе, я читал, что колдуны могут в тюленей превращаться, – неуверенно припомнил Бьорн.

– Слушай, а точно, – вмешалась Джо, – они, по-моему, селки называются, ирландская или шотландская тема.