Вера… Ника… Вероника

– Вот тебе! – Юлька звонко шлепнула дела по плечу. – Спорим?

– Давай!

Они взялись за руки.

– Бабуля, разбей! Стой! А на что спорим?

– На что хочешь! – загорелся дед.

– Тогда…тогда, – Юлька закатила глаза к потолку, – кто выигрывает все следующее лето спит на веранде. Идет?

Широкая деревянная кровать на веранде – предмет давнего спора деда и внучки. Андрей Викторович любил спать на веранде, потому что там летом было самое прохладное место, Юльку веранда привлекала возможностью возвращаться домой когда угодно, никого не беспокоя. Узкая дверца с веранды выходила в сад, а так как девочка, как вся молодежь с Еремейки любила прогулки далеко заполночь, а родители этого не одобряли, то веранда была спасением. Многие Юлькины подружки давно приспособились приходить домой вовремя. Они делали вид, что ложатся спать, а сами незаметно выскальзывали из дому через веранду и возвращались, когда вздумается.

– Идет! – согласился дед. – Разбивай!

Альбина Петровна ударила ребром ладони по сомкнутым рукам деда и внучки, а сама подумала, что нужно к следующему лету заколотить намертво дверцу на веранде. Во-первых, Юлька не соблазнится излишней свободой, а во-вторых, меньше риску, что вор проникнет в дом через сад.

– А не пора ли нам спать? – Альбина Петровна начала собирать со стола чайную посуду. Юлька, видя такое дело, шустро цапнула еще одну карамельку из вазочки. Бабашка шутливо шлепнула её по руке.

– Ну, баб, жалко тебе, что ли?

– Не конфет жалко, а тебя, – начала как обычно Альбина Петровна. – От сладкого зубы портятся и лишние килограммы появляются.

– Все против меня, – тяжело вздохнула Юлька и побрела из кухни.

– Юлька, я с тобой, – Вероника Андреевна поднялась со своего места. – Ешь, моя дорогая, что хочешь. Конь не выдержит, так права получишь и на машину сядешь.

Юлька в дверях остановилась, широко улыбнулась.

– Не-а, я лошадей ни на какую машину не променяю. Если бы ты хоть раз со мной пошла, ты бы по-другому заговорила, – девочка мечтательно прикрыла глаза. – Летишь на коне, волосы сзади развеваются, дух захватывает. – Посмотрела на мать. – А в машине духота, бензином пахнет, на дороге всякий козел норовит подрезать…

– Юля, – всплеснула руками бабушка, – что за выражения?

– Это, бабуля, не выражение, а правда жизни! – засмеялась внучка.

– А ремень – это тоже правда жизни?

– Фи, бабуля! А где твой педагогический талант?

Альбина Петровна бросила в Юльку полотенцем. Та на лету подхватила и отправила обратно.

– Юлька, перестань, – застрожилась Вероника. – Разве можно так…

– Но я же шучу, – оправдалась дочка.

– Лучше бы бабушке помогла, чем устраивать здесь волейбол.

– Она первая начала…

– Всё! Тогда спать.

Вероника решительно взяла дочь под локоток и потащила в комнату. Утро вечера мудренее.

Но как бы она себя ни успокаивала, от слез удержаться не смогла. Юлька давно уже сопела, раскинувшись рядом, а Вероника продолжала мучиться извечными вопросами «Что делать?» и «Кто виноват?».

Одно она знала наверняка: процесс, начавшийся внутри неё, нельзя остановить. Жить в полудреме она больше не станет, как не станет больше подчиняться обстоятельствам. Никому не доверит решать за себя, как ей жить и что делать. И кто знает, может вслед за разумом проснется душа, и ей представится возможность бегать на свидания, сгорать в чьих-то объятиях, таять от нежных слов, страдать, ревновать, ссориться и мириться.

Вот только как Юлька воспримет изменения в их жизни?

Вероника повернулась направо, посмотрела на спящую дочку. Одна ладонь под щекой, другая скомкала угол покрывала. Значит, скоро закроет лицо. У Юльки с детства была привычка ближе к рассвету закрывать лицо одеялом. А еще многие привычки связаны у неё с отцом. Например, ежедневно делиться впечатлениями об увиденном и услышанном за день. Дочка обожала, когда Костя расчесывал ей волосы перед сном, подкидывал вверх и в стороны рыжие прядки, сворачивал их в немыслимые узоры, дул на макушку. Последний год именно Юлька выбирала для отца одеколоны, лосьоны, гели для бритья и частенько прилипала к нему, втягивала аромат, блаженно щурилась и целовала его в прохладную, чисто выбритую щеку.

– Папик, от тебя так хорошо пахнет, – обычно говорила Юлька.

– Твоими стараниями, – отвечал ей Костя. – У кого еще такая заботливая дочь. Вот подожди, – говорил он, затягивая галстук, – еще год-два, выйдешь замуж, и забудешь своего папика. Будешь заботиться о каком-нибудь прохиндее.

– Почему обязательно прохиндее? – недовольно дула губы Юлька.

– Потому что доверчивая ты очень, тебя любой окрутит и вокруг пальца обведет.

– Ну уж нет, – не сдавалась дочь. – Это я на вид такая наивная, а на самом деле…

– А на самом деле, ты еще наивнее! – хватал и щекотал дочку Костя.

– И ничего не наивная! – отбивалась, как могла, Юлька. – Вот увидишь! Я такого себе отхвачу парня, крутого, убойного…

– Скорей всего, убогого, – подначивал Костя и хохотал, видя, как психует и пытается найти достойный ответ девочка.

– Я с тобой не разговариваю! – кричала Юлька и бегала в другую комнату.

Но дуться на отца долго она не могла. Уже через несколько минут водворялся мир, и Юлька вновь висла на отце.

…Вероника так и не уснула. Мысли, воспоминания, планы на будущее мешались в голове, рождали фантастические картины. Давняя привычка вести неслышный спор с воображаемым противником совершенно её измотали. Она встала, подошла к окну.

До рассвета оставалось не более часа. Было тихо. Так тихо в городе не бывает, только на дальних его окраинах. Присмирели собаки и петухи, ни ветерка, ни шороха. И звездное небо над миром. Все отдыхают, чтобы утром, набравшись сил, вступить в схватку с проблемами, заботами. На Еремейке утро начинается часов в пять, чтобы к тому времени, как идти на работу, все дела были сделаны: поросята и другая живность накормлена, сад-огород прибран. А после работы вновь на подворье: чистить навоз, кормить братьев меньших, хорошо бы до дождей выкопать картошку, сгрести и сжечь мусор, перекопать грядки. Мало дел?!

Вероника стояла у окна и вспоминала, как она часто ночами вот также стояла с маленькой Юлькой на руках и загадывала желания на падающую звезду. Когда дочке было восемь месяцев, она в первый раз заболела. Днем вызвали врача, который осмотрел девочку, но не нашел ничего страшного.

– Небольшая простуда и зубки режутся. Купите лекарство, давайте больше теплого питья, и все пройдет, – пожилая врачиха сложила чемоданчик, потрепала Юльку за пухлую щечку. – Ничего, все пройдет. На прием придете черед неделю.

От лекарства у дочки разболелся животик, и всю ночь Вероника и Костя носили Юльку на руках, тихонько массировали спинку, пели песенки.

– Костя, ложись, – Вероника немного поспала и теперь была очередь мужа. – Спи спокойно, я до утра с ней похожу. Утром, если она не уснет, позвоню маме, чтобы меня сменила, – она говорила шепотом, хотя Юлька и не спала.

Дочка страдальчески морщила личико, кряхтела, матери приходилось то и дело вытирать потное тельце. Оставшись одна в спальне (муж отправился спать в зал), Вероника распеленала дочку, уложила на животик и начала медленно, бережно водить пальцами по спинке. Подушечками пальцев она чувствовала напряжение мышц вдоль позвоночника, дочка от боли выгибалась, кряхтела, хныкала. Но это было испытанное средство в борьбе с кишечной коликой, и Вероника продолжала массаж. Часто именно таким способом мать в детстве избавляла её от вздутия живота.

Через четверть часа напряжение в мышцах заметно ослабло. Вероника несколько раз перекатила дочку с боку на бок, а потом завернула в пеленку и уложила себе на грудь животиком. Массаж и горячее тело матери сыграли свою роль, и девочка заснула. Боясь потревожить сон малышки, Вероника встала у окна и засмотрелась на звездное небо. Она не могла представить то расстояние, которое отделяет её от ближайшего небесного светила, а также размеры звезды, и возможность любой из форм жизни на ней. Ей казалось, что черное полотно неба с серебристыми вкраплениями звезд сделано специально для таких полуночников, как она. Глядя на звезды, она не чувствовала себя одинокой, ей не было скучно наблюдать за таинственным перемигиванием звезд или неожиданным падением одной из них.

Помнится, она тогда загадала несколько желаний, но застыдилась собственной жадности и оставила только одно: пусть Юлька всегда будет здоровой. По-видимому, на небе услышали её просьбу – с того дня Юлька быстро пошла на поправку и за все время работы ни у Вероники, ни у Кости не было больничных. Но это было потом, а в ту ночь женщине предстояло еще поволноваться. Перед самым рассветом, когда Вероника хотела дать отдых затекшим рукам, она почувствовала, как что-то мокрое и горячее потекло по ней. Кишечник, наконец-то, сработал, а её пришлось подбирать до самого пояса испачканную ночную сорочку, чтобы жижа не полилась на пол. Костя услышал её торопливые шаги, подскочил, увидел, что случилось и, не говоря ни слова, помчался впереди неё в ванную. Несильной теплой струей он обмыл Юльку, завернул в махровое полотенце.